Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность - Коллектив авторов

Поляк… при встрече с немцем… должен снять головной убор и приветствовать низким поклоном.

На каждом шагу были установлены сотни унизительных правил, за нарушение которых следовала расправа кулаком. Население было терроризировано немцами до крайней степени. Все приказания местных властей должны были выполняться безоговорочно и точно под угрозой отправки в “штрафной лагерь” (так немцы именовали концентрационные лагеря) или расстрела.

…Люди работали за голодный паек, но и его не всегда удавалось выкупить вследствие высоких цен… Все городское, так и сельское население было доведено немцами до пределов обнищания»[596].

Не менее тяжелым, по свидетельствам документов, было положение польского населения при немцах в других районах страны (городах Кракове, Тарнув, Бохня, Домброва-Тарновска и др.)[597], где господствовала та же система бесправия, издевательств, физического истребления, насильственного онемечивания, грабежей и вымогательств, гонений против церкви и т. д.

Совсем иначе выглядело вступление на территорию Польши войск Красной Армии. В Директиве Военного совета 1-го Белорусского фронта за подписью командующего фронтом маршала Рокоссовского от 26 июля 1944 г. говорилось, что части и соединения фронта, «перешли Западный Буг и вступили на территорию Польши – дружественного нам союзного государства», чтобы «помочь польскому народу в деле освобождения от немецких захватчиков». Отмечая, что польское население «ждало прихода нашей Армии с нетерпением и сейчас повсеместно исключительно хорошо встречает наши части, бойцов и командиров Красной Армии», Военный Совет фронта приказывал тщательно разъяснять личному составу, «какое для нас имеет большое политическое значение правильная линия во взаимоотношениях с местным населением союзного нам государства», о недопустимости «малейших случаев самочинства», о «необходимости в обращении с населением соблюдать чувство собственного достоинства и авторитет Красной Армии», «быть вежливым и культурным»[598].

В документах отмечается, что, сравнивая немецкий оккупационный режим и поведение советских войск, «население еще до сих пор находится в состоянии оцепенения, оно не верит собственным глазам и ушам. Беднейшая часть населения, видя хорошее отношение к себе военнослужащих Красной Армии, готово отдать последний кусок хлеба своим освободителям. Считается большой честью, если красноармеец или командир поздоровается с поляком за руку. Многие плачут, вспоминая прошлое житье… Брошюры и плакаты на польском языке расхватываются в драку, перед плакатами собираются группы читающих. Пластинки с записью польского гимна и польских песен многие слушают со слезами радости на глазах. Население до сих пор не верит, что снова будет польское государство, польские школы и церкви, свободная и независимая Польша»[599].

Можно сколько угодно измышлять мифы о жестокой советской оккупации, но факты, подкрепленные документами, – вещь упрямая. Почему же Польша (по крайней мере, ее элита), ведет себя столь странным образом?

На самом деле, ответ лежит практически на поверхности. Никто не отменял такое понятие, как конкуренция глобальных проектов развития. Иногда эту конкурентную борьбу называют Большой игрой, хотя это не совсем одно и то же. Не вдаваясь в методологические подробности, стоит заметить, что, во-первых, – Россия и Польша всегда или, по крайней мере, очень долгое историческое время находились по разные стороны «баррикад». После принятия католицизма Польша присягнула Западному проекту, какие бы формы он не принимал. Россия же, напротив, всегда противостояла западной проектности, будучи носителем своего собственного Проекта Развития, опять же, независимо от того, какие именно формы он принимал. При этом Польша, даже в периоды наибольшего расцвета и могущества никогда не являлась ведущей силой, не была субъектом. Россия же, даже в периоды наибольшего упадка, даже находясь на краю пропасти, этой субъектностью обладала.

Во второй половине XX в. ситуация на фронте миропроектной конкуренции осложнилась выходом на политическую сцену фашистского проекта. Польша, по целому ряду признаков, была готова не только поучаствовать в данном проекте, но и при случае возглавить его. Когда амбиции довоенной Польши перешли всякие границы разумности, ее просто «сдали», принесли в жертву те, кому Польша безгранично верила, руками тех, с кем страстно желала дружить. По словам высокопоставленного офицера британских ВВС барона У. де Роппа в беседе с руководителем внешнеполитической службы национал-социалистской партии Германии А. Розенбергом, состоявшейся 16 августа 1939 г.: «Польша более полезна для Англии в роли мученицы, чем в качестве существующего государства»[600]. И далее: «На случай быстрого завершения германо-польского конфликта при этих условиях еще имелась бы возможность быстро ликвидировать войну, поскольку из-за государства, которое практически уже перестало бы существовать в своем первоначальном виде, ни Британская империя, ни Германия не поставили бы на карту свое собственное существование»[601].

И не стало Польши. Списали, как пару стоптанных солдатских ботинок. А вот спасли ее именно те, кого она искренне ненавидела, притом всегда.

Желание Польши играть первую скрипку в антисоветском, а по сути в антирусском концерте легко прослеживается документально. Достаточно вспомнить, какую именно Польшу мы освобождали от фашизма.

Начнем с 1934 г. Уже год, как к власти в Германии пришли нацисты. Этого времени было вполне достаточно для того, чтобы всем стало понятно, с чем именно столкнулся мир. Иллюзий никто не питал. Примечателен в этом плане визит министра иностранных дел Польши полковника Ю. Бека в Копенгаген, где в обстановке крайней секретности с представителями Франции, Англии и скандинавских стран обсуждались вопросы о довооружении Германии, о создании Балтийской Антанты, в которой Польша собиралась играть ключевую роль, предварительно «проглотив» Литву «на федеративных началах», о расчленении России «по национальному признаку», причем особое внимание обращалось на то, что в первую очередь должны быть отделены Украина и Белоруссия.

Особо интересны переговоры Ю. Бека с англичанами, представителями группировки Норман – Хейлшем. Переговоры состоялись в Копенгагене 28 декабря 1934 г. Привлекает внимание состав английской делегации. Из доклада ИНО ГУГБ НКВД за подписью А. Х. Артузова следует, что «…На встречу приехал в Копенгаген сам директор английского банка Норманн (Монтегю Коллет Норман. – В. Л.), а также постоянный вице-министр иностранных дел Англии сер Роберт Ванситард, человек группировки Норман – Хейлшем, о чем наш агент раньше не знал»[602]. Лорд Хейлшем в то время занимал пост военного министра, что говорит о многом.

Незадолго до этого была и другая, не менее секретная встреча высокопоставленных представителей германского и британского истеблишмента. В частности, об этом говорится в книге Ю. Муллинса «Секреты Федеральной резервной системы» (Mullins Eustace “The secrets of the Federal Reserve”), вышедшей в свет в 1952 г. «Барон Вильгельм де Ропп (Wilhelm de Ropp), журналист, чьим близким другом был майор Ф. В. Винтерботам (F.W. Winterbotham), начальник воздушной разведки Британской Секретной Службы, привез нацистского философа, Альфреда Розенберга (Alfred Rosenberg), в Лондон и познакомил его с лордом Хейлшем (Hailsham), министром обороны, Джеффри Доусоном (Geoffrey Dawson), редактором Таймса и Норманом, гувернером Банка Англии»[603]. Как видим, встреча барона У. де Роппа и А. Розенберга, упомянутая выше, была далеко не первой. И не последней[604].

Однако вернемся к переговорам, одной из главных тем которых был заем для Германии и Польши в размере 500 млн. золотых долларов, 150 млн. из которых предназначались Польше. М. Норман, в частности, заявил следующее: «…Как только будет улажен вопрос франко-германского сближения, заем будет немедленно реализован».

«По вопросу о франко-германском сближении англичане утверждали, что группировка Норман – Хейлшем сделала свое дело, а именно заставила правительство Англии повлиять на правительство Франции в направлении соглашения с Германией на основе признания германского довооружения»[605].

Собственно говоря, это был смертный приговор как для Польши, так и для Франции, и для всей Европы, но полковник Ю. Бек тогда этого не понял. Да и не только он.

26 января 1934 г. был заключен Договор о ненападении между Германией и Польшей (так называемый Пакт Пилсудского – Гитлера), к известной и официально опубликованной части которого прилагалось секретное соглашение, которое развязывало Германии руки для любой агрессии, если только она не касалась Польши[606]. При этом по отношению к СССР (даже после продления 5 мая 1934 г. срока действия договора о ненападении между СССР и Польшей и внешнего потепления отношений между ними, включая прекращение явных нападок в прессе и обмен культурными миссиями) Польша вела подрывную деятельность по всем направлениям, в частности, поддерживая и «вскармливая» украинских националистов петлюровского толка, в том числе и для подготовки террористических актов против видных советских и партийных деятелей[607].