Новый мир. № 4, 2002 - Журнал «Новый мир»

Попробуйте — эксперимента ради — произнести вслух строку «стал ему чайник подлый» как анапест (а это, видимо, все-таки анапест). Переводчик себя просто не слышит. Однако хвалится в послесловии самым полным на русском языке переводом Лира, отмечая между делом: «Я же льщу себя надеждой, что такие шедевры Лира, как <…> „Поббл без пальчиков ног“ <…> у меня получились ничуть не хуже, [чем у Маршака], хотя я и перевел их по-своему». По-своему — это так:

…Ибо тетя Джобиска сказала: «БедаПальчикам ног не грозит никогда,Если Поббл усвоил простейший урок —Позаботься, чтобы твой нос не промок!»

Вслух, вслух прочтите!.. Третью и четвертую!..

………………………………………………………………………………………………

Ну остынь, что ты… (Говорю я себе.) Остынь!

Не о-сты-ну-у-у!!

Алистер Кроули. Магия в теории и на практике. Перевод Д. Гайдука. М., «Локид-Пресс», 2001, 542 стр. Серия «Коллекция „Сфинкс“».

Долой Магию в Теории и на Практике!!!

Кинообозрение Игоря Манцова

Фильмы: «Ехали два шофера», «Апрель». Продюсером — Сергей Сельянов.

В первом случае единолично, во втором — с двумя подельниками. Сельянов — единственный на сегодня реальный российский продюсер.

Сельянов — это прежде всего «Братья» и «Сестры», внятная социопсихологическая позиция, не «как получится», а «как захочу». Сельянов противостоит постсоветскому истеблишменту в одиночку. Противостоит более чем успешно. Представляете, какова цена пресловутого многотысячного истеблишмента, если его легким движением руки убрал с игрового поля один бородатый человек, мужик?!

Истеблишмент, впрочем, тусуется, выпендривается, набивает цену, перераспределяя «Ники», «Золотые овны», прочую внутрицеховую муру. На фестивале «Кинотавр» второму «Брату» не дали призов за то, что в фильме… стреляют. Нет вопросов. Довольно о бессмысленных пацифистах, всерьез и надолго поклонившихся идолу политкорректности. «Брата-2», как к нему ни относись, посмотрел весь русскоговорящий мир! Плевался ли, превозносил до небес, но смотрел во все глаза, прокручивая кассету по пятому, по десятому разу, стирая материальный носитель в пыль. Ну зачем мужику фестивальные статуэтки?

«В политической истории правящих классов наступает момент, когда они начинают тяготиться аскезой идеологии и стремятся адресовать ее запреты исключительно низам, сами практикуя вседозволенность. Если господствующая идеология — церковь — потакает такому „двойному стандарту“, заговорщически подмигивая правящим сибаритам, то рано или поздно эта тайна раскрывается и низы отворачиваются от нее. В свое время дворянство отвернулось от православия, постепенно превращаемого в „веру для туземного населения“…» В свое время я выписал эту цитату из книги А. Панарина «Реванш истории» (М., 1998) на отдельный листочек, привлеченный изяществом и лаконизмом формулировок. Теперь листочек случайно (!) выпал из рукава: очень кстати.

Сельянов представительствует от лица туземного населения. Давно и все более успешно. Мужество, если не безумие. Впрочем, скептики поправляют: это он так цинично зарабатывает! Беззастенчиво эксплуатируя комплексы толпы, спекулируя проблемами депрессивных масс. Как правило, скептики хорошо одеты, подстрижены, образованны, продвинуты, вплоть до университетских кафедр государств дальнего зарубежья. Напоминаю скептикам: у нас рынок. Торгует, зарабатывает? Очень подходяще, хоть один честный капиталист на страну.

Благодаря Сельянову — ему одному — безмолвствующее большинство прорвало информационную блокаду и получило право голоса. Немного занимательной лингвистики. Проживающая ныне в Австралии полячка Анна Вежбицкая настаивает на тотальном различии ментальных структур англо- и русскоговорящих. «Вежбицкая исходит из того, что каждый язык образует свою „семантическую вселенную“… Не только мысли могут быть „подуманы“ на одном языке, но и чувства могут быть испытаны в рамках одного языкового сознания, но не другого. Иными словами, есть понятия, фундаментальные для модели одного мира и отсутствующие в другом»[23].

В числе прочего Вежбицкая выделяет в русскоязычном сознании «неагентивность» и любовь к морали. «Неагентивность — ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь, что их способность контролировать жизненные события ограничена… Любовь к морали — абсолютизация моральных измерений человеческой жизни, акцент на борьбе добра и зла (и в других, и в себе), любовь к крайним и категоричным моральным суждениям»[24]. Между прочим, последний тезис дает основания рассматривать нравоучительную риторику Данилы Багрова («Брат-2»), обращенную к англоязычным персонажам, как изысканную метафору, обозначающую восстание языка, лингвистический бунт, спровоцированный экспансией чуждой речевой и мыслительной культуры, а вовсе не как косноязычную болтовню леворадикального и даже фашистского толка, о чем без устали твердили недоброжелатели картины.

Подлинное содержание фильма «Апрель» открывается тому зрителю, который догадался соотнести итоговый сюжет с исходной жанровой схемой, схемой англосаксонского криминального боевика. Молодого вора по кличке Апрель подставили, «слили». Теперь, чтобы доказать коллегам по теневому бизнесу свою благонадежность, да попросту от них откупиться, Апрелю придется пойти на мокрое дело, устранить двух интеллигентного вида молодых людей, голубого и нервного. А Нервный, тот провинился в свою очередь, чего-то не рассчитал. Нервному придется участвовать в похищении из детприемника грудных младенцев, которых планируют вывезти в цивилизованные европейские клиники в качестве доноров для пересадки органов дряхлеющим миллионерам…[25]

Покрутился Петр Апрель в зимнем Нескучном саду, покрутился, а только стрелять не стал. То ли пожалел, то ли передумал. Уголовное начальство, конечно, озлилось и перезаказало: теперь уже самого Апреля. А парень ненароком влюбился в начинающую проститутку, по совместительству — медсестру из того самого детприемника. Снова встретился с Нервным и снова не застрелил. А вот Нервный, тот едва не расправился с первым попавшимся под руку младенцем. Со страху, конечно. Тонкая, ранимая, художественная натура. Апрель попрощался с девчонкой, спас ребенка от нервного ублюдка и по обледенелым улочкам ночного Города унесся в туманную даль. На бандитском сияющем джипе. С грудным младенцем на сиденье. Еще вчера — подросток, хулиган, карманник. Сегодня, с утра — муж. К вечеру — отец и некоторым образом спаситель…

Интеллигентный читатель «Нового мира», морщишься зря! «Кинематограф тоже есть песня, былина, сказка, причитание, заговор…» — Корней Чуковский, не последний ведь человек. В 1908 году специфика кино была куда понятнее. Чем ближе к нашим окаянным временам, тем проблематичнее встретить в образованной, грамотной среде такое же ее понимание. Писатели, читатели, грамотные, они и в кино желают видеть литературу. Ретроспективно описывая творческий путь Владимира Высоцкого, Вл. Новиков («Новый мир», 2001, № 12) замечает: «Другая роль — главная, в фильме „Четвертый“, по пьесе Симонова… Герой-американец многозначительно называется Он, действия мало. Он выясняет отношения с товарищами, Женщиной (тоже с большой буквы) и с собственной совестью. Но все же это, как и фон Корен (роль Высоцкого в фильме по чеховской „Дуэли“. — И. М.), — выход из устоявшегося амплуа, поворот к серьезности и философичности». Выходит, «несерьезность» — роль Высоцкого в лучшей послевоенной отечественной картине «Короткие встречи»? Конечно, какая же «философичность» в истории про то, как задушевная деревенская дура не поделила геолога с чиновницей из райисполкома? Серьезность и философичность обеспечивают только интеллигентные писатели: Чехов, Симонов, даже Высоцкий. Пока проехали, но вернемся.

Автор сценария и постановщик «Апреля» Константин Мурзенко обошелся с импортной жанровой болванкой самым немилосердным образом: раскурочил. Из той же Анны Вежбицкой: англоязычное сознание «перелагает часть ответственности за успех или неуспех некоторого предприятия на лицо, которое его затевает», в то время как русскоязычное сознание «полностью освобождает действующее лицо от какой бы то ни было ответственности за конечный результат»; «Если у нас все хорошо, то это лишь потому, что нам просто повезло, а вовсе не потому, что мы овладели какими-то знаниями или умениями и подчинили себе окружающий нас мир. Жизнь непредсказуема и неуправляема, и не нужно чересчур полагаться на силы разума, логики или на свои рациональные действия». Вот так и в картине: ни у кого ничего не получилось. Бравые герои, вооруженные бицепсами, пистолетами, властью, на поверку оказались беспомощными лохами. Единственное позитивное событие фильма: Петр Апрель, дурачок из детдома, пыль, голь, вшивота, обернулся Добрым Молодцем. И — самое жестокое разочарование для «грамотных» зрителей, убежденных в необходимости развернутых, доказательных умозаключений, — Мурзенко не припас для этого выхода из сюжета никаких разумных мотивировок! Разве что грубо социальную? Пожалуй.