Путь в Обитель Бога - Юрий Соколов

— Ты не знаешь, где сейчас яйцеголовые? — спросил я Имхотепа.

Он закончил с моей головой и рукой и теперь занимался ранами на груди. Изображение морды Тотигая, казалось, было безнадёжно испорчено, однако я знал, что рисунок проявится на заживших шрамах, как это уже бывало.

— Ты мог бы сам посмотреть, где они, — сказал Имхотеп после паузы. — Твой разгребатель рядом.

— Не очень-то он мне такое показывает. Только местность. В плане охоты или разведки от него никакой пользы.

— Вы просто пока не до конца понимаете друг друга. Разгребателю безразлично, что тебе показывать.

Это было для меня новостью. Но сейчас я был больше озабочен другим:

— Ибогалы клюнули на приманку? Пошли за нами?

— Да.

— А я беспокоился, что они сунутся в пещеры. Ведь начиная от Ласточкиных Гнёзд твоих следов среди наших нет.

— Кто тебе сказал, что нет? Ты проверял? Если нет, проверь сейчас.

«Чёртов старикан», — подумал я с раздражением и закрыл глаза.

Прошло немало времени, прежде чем я смог сосредоточиться. Но разгребатель меня услышал. И вот я увидел мехран сверху — горы, Большую тропу, наш бывший лагерь, кратер со скелетом на дне… Картинка увеличивалась, становилась всё подробнее, и наконец я увидел тропу, по которой мы выступили к Вороньим Окнам. И провалиться мне на этом самом месте, если среди наших следов в пыли там не виднелись отпечатки лёгких чириков Имхотепа. Кое-где их перекрывали следы Бобела или мои собственные.

«Никакой он не кийнак, — подумал я обречённо. — И никогда мне не понять, кто он. Может, действительно, Предвечный Нук. Но, скорее, сам дьявол, поскольку только дьявол может одновременно прятаться в пещерах и гулять невидимкой по мехрану».

Тут Имхотеп сделал со мной что-то особо неприятное, я дёрнулся от боли, открыл глаза и стал смотреть.

Его врачевание напоминало бессмысленные действия умалишённого. Он что-то бормотал, и от его бормотания у меня мозги шли кругом. Не голова, а именно мозги — они медленно вращались внутри черепной коробки, от чего перед глазами всё плыло. Немного подташнивало, и я воспринимал происходящее очень отстранённо. Имхотеп пытался прилепить на место лоскуты кожи, постукивал пальцами вокруг ссадин, а потом — клянусь Проникновением! — засунул мне руку прямо в грудь. Я почти ничего не почувствовал, но ясно увидел, как его пальцы ушли в моё тело. Они согнулись, — там, внутри, — после чего Имхотеп резко дёрнул руку на себя. Я охнул — не столько от боли, сколько от неожиданности и давящей нереальности зрелища; грудина хрустнула, и я опять потерял сознание. Когда очнулся, вокруг меня горело несколько костерков, которые Имхотеп развёл в строго определённых местах. В Харчевне он обычно пользуется свечами, и как-то объяснил, что таким образом выжигает болезнь из духовного тела, которое простирается за пределы материального.

Сам он уже занимался Тотигаем. Когда закончил, встал и посмотрел на меня.

— Я оставил Ключ в пещерах, — сказал он. — Мне лучше вернуться. Когда оправитесь и отдохнёте, идите в сторону Бродяжьего леса. Я догоню.

Я видел, что ему не терпится уйти. Первый раз на моей памяти Имхотеп столь открыто выказал свои чувства. Он явно не хотел надолго оставлять Книгу без присмотра. Его беспокойство свидетельствовало о том, что в пещерах Книга не находится в полной безопасности. Ещё у меня мелькнула ехидная мысль, что Имхотеп не хочет надолго покидать своего закадычного друга — Нечистого Феха, в гости к которому так удачно попал, но её я загнал подальше. В конце концов, умение Имхотепа оставлять следы там, где он не был, здорово нам помогло. Яйцеголовые думают, что мы все вместе, Книгу не чувствуют и разыскивают нас для того, чтобы взять живьём и выпытать, куда мы её дели.

Как они вытрясают из пленников информацию, все мы отлично знали. Поэтому я поднял наш отряд на ноги сразу после того, как погасли разведённые Имхотепом костерки. Никто не сопротивлялся. Генка аж зубами заскрипел от натуги, когда ему пришлось вставать, но встал. Меня мутило, грудь продолжала болеть, и я всё невольно ощупывал её рукой, желая убедиться, что в том месте, куда Имхотеп засовывал пальцы, нет никакой дырки.

Когда тронулись, наш отряд выглядел не лучше, чем бродячий театр нищих и калек на походе. Тотигай скакал впереди на трёх лапах, поджимая правую заднюю, за ним ковыляли мы с Жданом. Генка поддерживал руками разбитую голову и поминутно стонал. Он заработал сотрясение мозга, и ему, по-хорошему, нужно было бы несколько дней лежать, но такого мы позволить себе не могли. В пропитанной кровью драной рубашке я выглядел похуже любого оборванца, и потому вскоре её выкинул, одев жилет на голое тело. Шествие замыкал Бобел, как наименее пострадавший.

Додхарская пустыня — это вам не рай, особенно в тех местах, где нет никакой растительности; и хоть климат на Додхаре смягчился со времён Проникновения, неподготовленному человеку или же больному здесь делать нечего.

Неподготовленным никто из нас не был, однако всем пришлось несладко. Солнце светило, казалось, вдвое ярче обычного, и припекало вчетверо сильнее. От камней исходил жар, безжалостно истязавший наши избитые тела. На счастье через несколько часов прошёл небольшой дождь, почти не смочивший землю, но всё же сбивший духоту и освеживший воздух.

За оставшуюся часть дня мы прошли немало, вымотались окончательно и заночевали прямо на тропе не разводя костра. Без всякого аппетита поужинали галетами, но стоило нам часок побыть в покое, как всем захотелось есть снова. В итоге за долгий додхарский вечер мы поужинали целых три раза, и наутро чувствовали себя гораздо лучше. Имхотеп не подкачал. Тотигай уже смог приступать на больную лапу, а у меня прошла грудь. Генка всё ещё постанывал, но реже.

Вскоре я заметил, что тропа свернула, и ведёт теперь не к Чёртовой Деревне, а в сторону Бродяжьего леса. Выходит, разгребатель без просьбы с моей стороны изменил направление. Может, ему это подсказал Имхотеп. Или разгребатель прочёл мои мысли и догадался сам. В любом случае, он сделал то, что требовалось. Я намеревался выбраться с лавовых полей и сразу послать его назад, чтобы он завалил тропу.

Местность изменилась: вновь появилась трава, росшая островками на слое вулканического пепла. Между бугров лавы всё чаще попадалась вездесущая додхарская акация. На горизонте маячили дебри Бродяжьего леса. Хребет Единорог, протянувшийся на равнину из горной страны, раскинувшейся справа от нас, грозил небу своим единственным высоким и тонким пиком, похожим на поднятый вверх указательный палец. Слева проходила Граница со Старой территорией. Почти сразу за ней был земной лес, ещё дальше — город.