Узник (сборник) - Эрнест Маринин

Не стану длить ваших мук, читатель, подробным и подневным описанием моих споров с инспектором До-Тошным, содержания писем в головную организацию и прочая, и прочая. Упомяну лишь, что выплата денежного содержания мне приостановлена, но, слава Пространству, пока еще я не снят с пищевого довольствия, выдаваемого мне на условиях последующего вычета из денежного содержания…

Но все же есть во Вселенной справедливость! Позавчера ко мне явилось новое должностное лицо и представилось инспектором До-Стеменным. Лицо объяснило, что инспектор До-Тошный снят с должности и примерно наказан, ибо позволил себе пренебречь прямыми служебными обязанностями и не проследил за свежайшими нормативными документами Государственной материальной юридической комиссии «Госматюк», учрежденной взамен отягощенного бюрократическими структурами и потому ликвидированного «Госкоммата»; согласно же упомянутым свежайшим документам инвентарь стоимостью ниже пяти вселрублей за единицу исключен из регистра объектов долговременного и бессрочного пользования и переведен в категорию малоценного имущества, разрешенного к списанию после пяти расчетных лет, то есть 1,5768Ч108 секунд пользования, каковые истекут, как он выяснил, через два с небольшим года, точнее – через 0,7127Ч108 секунд; впрочем, придется еще решить любопытнейший юридический казус, а именно: можно ли отнести ко времени пользования период после физического разрушения конкретной единицы имущества, каковое разрушение подтверждено официальной объяснительной запиской материально ответственного пользователя… Но все это пустяки, ибо значительно серьезнее вопрос об отсутствии заверенного гербовой печатью приемо-сдаточного акта на груз, а посему надлежит мне принять все доступные меры к изысканию такового акта, дабы не подвергнуться взысканию десятикратной стоимости груза, а именно четырехсот восьмидесяти шести тонн платино-иридиевого концентрата в окатышах насыпью, включая стоимость доставки указанного груза в космопорт Мерефа-II…

А какие меры?! Клиент переоформленного акта не везет, а сам я лишен возможности передвижения за пределами космопорта и потому не могу поехать к нему за актом, на звонки же мои реакции нет, поскольку клиент все время в разъездах, а никто другой не уполномочен…

Я не вижу просвета. Я кляну черную дыру, в которой увяз безвозвратно. Лишь одна надежда питает мне душу: если мне удастся обучить бортовой мозг переписке с инстанциями, то я смогу высвободить время и сесть за создание машины времени; и если я ее создам, то вернусь в злосчастную минуту перед расколом сковородки и, надеюсь, успею закрепить ее в фиксаторе и съесть яичницу, пусть даже недожаренную, потому что откуда иначе возьму я силы для нажатия на кнопки?… Конечно, мне потом придется отчитываться за материалы и оборудование, которые я потрачу на машину времени – но это все же потом… Да, лишь на машину времени моя надежда. Потому что надеяться на исчезновение «Госкоммата» или там «Госматюка», головной организации, ведомственных методик и инструкций и, наконец, инспекторов До-Тошного и До-Стеменного не приходится. Это нелепая и наивная фантазия. Куда реальнее надеяться на машину времени – а что еще мне остается в моей нынешней черной дыре?

1988

ПОСЛЕСЛОВИЕ

1

Рассказ из моды вышел ныне…

Ныне подавай роман, а еще лучше – сериал, да каждая серия в два кирпича. Ну и, само собой, чтобы наш героический современник (десантник, мастер восточных единоборств, рукомашец и рукоделец, любитель рока и хокку, знаток нескольких языкку и многого чего остального) в невероятном чужом мире (куда попал после драки, по пьянке, по ошибке, по навету, по залёту) сражался со всеми подряд, побеждал всех подряд и всех подряд укладывал в койку – кроме драконов и злых колдунов (злых ведьм можно, но кратковременно и единоразово)…

Да нет, да пожалуйста, да я сам с удовольствием, да под пиво…

Но ведь и рассказ, как терпентин, на что-нибудь полезен!..

И в самом деле: Уэллс – это, конечно, «Война миров» и «Человек-невидимка» – но ведь и «Зеленая дверь», и «Человек, который умел творить чудеса». А что Стругацкие без «Частных предположений» и «Странствующих и путешествующих»? А Шекли и Брэдбери? А О’Генри и Чехов, в конце концов?

Ну ладно, Чехова можете вычеркнуть, кто там его читает сегодня! А кто сегодня вообще что-то читает? Ты да я, да жены, твоя и моя, да четверо знакомых (четвертый, правда, редко, он больше видуху)…

А все-таки жив рассказ! И Лукьяненко с Васильевым нет-нет да тиснут где-нибудь в журнале, даже сами Олди, извините, если всуе помянул… И журналы не вымерли, а уж им-то без рассказов никуда. Значит, все-таки нужен рассказ! И читателям, и авторам. И причин на то немало.

Причины читательские: в метро или в получасовой перерыв, когда нет возможности со смаком погрузиться в вышеупомянутый кирпич, а глаза во что-то уставить хочется (ну куда денешься, родители с детства приучили!).

Когда нужен перерыв в постоянстве – душа просит короткого всплеска эмоций, а потом уж можно будет вернуться к неспешному повествованию… В средние века авторы это прекрасно понимали, не случайно и в «Дон Кихоте», и у арабов вставная новелла – элемент обязательный и неизбежный.

Когда нужно перед сном отвлечься от забот и тревог, что проедают мозги и разъедают душу, но нельзя затягивать удовольствие, ибо завтра снова вставать в шесть тридцать и снова обращаться к заботам и тревогам…

И вообще.

Причины авторские. Шкурные: забить новую идею, пока другие не обскакали (а после как-нибудь, когда закончишь договорной сериал, можно будет из рассказика развернуть что-нибудь поэпичнее да погонораристей).

Протянуть руку помощи редактору или составителю, которому для нужного объема сборника не хватает двадцати трех тысяч знаков и с которым надо поддерживать любовь и дружбу, чтоб не забыл в следующий раз.

Творческие: немедленно выплеснуть эмоции (радость, грусть, восторг, ненависть, нежность и злость). Особенно наутро после. Причем срочно, пока не занесло илом обыденности. Или пока склероз не сработал (или девичья память, у кого что). Короче, пока с языка капает.

Когда увидел закат, птицу, пейзаж, человека, президента, событие, которые нельзя забыть и потерять, а надо сохранить и поделиться с кем-нибудь.

Когда, наконец, есть заказ и нет близких денег (эти маленькие кругляшки вечно куда-то деваются, как грустно заметил в свое время Андэ Пу).

А главное, рассказ – это концентрированная мысль, концентрированный образ, концентрированное чувство. Не разбавленные водой.

Ergo, рассказ жил, рассказ жив, рассказ будет жить… пока не исчезнут машины (типографские).