Узник (сборник) - Эрнест Маринин

Пора была что-то делать. Я потянулся к пульту, но рука была неподъемной тяжести, и мне пришлось взвалить ее на плечо, чтобы донести до кнопки. Двигатели отключились, стало тихо, в тишине раздался звонкий удар, потом еще, я в тревоге огляделся – и горестно вздохнул: это из кухни капал на пульт соус ткемали… Тяжесть несколько уменьшилась, но совсем незначительно, и хотя тяги не было уже никакой, «Корсет» продолжал вздрагивать и оседать носом вперед, время от времени чуть заметно переступая с ноги на ногу.

Растерянность наконец-то покинула меня, и я сразу все понял. Мой «Корсет» наткнулся на черную дыру, даже на микрочерную дыру, крохотную (как первая дырочка на носке, которую замечаешь лишь когда носок уже надет, а до выхода на работу осталось четырнадцать секунд и ни секунды более, а иначе – опоздание и неумолимый робот-табельщик), крохотную и потому не внесенную ни в одну звездную лоцию, как ручеек от подтекающего восемнадцатый год пожарного гидранта не найдешь на самой подробной топографической карте… Наверное, она была не более трех сантиметров в диаметре, но и этого хватило для острого шпиля моего незадачливого кораблика. А масса у нее была, думаю, как у Луны, и лишь невероятная прочность материалов, ежедневная гимнастика и обильное белковое питание помогли «Корсету» и мне выдержать ее чудовищное тяготение. И вот теперь медленно – потому что время в черной дыре практически не течет, – но верно «Корсет» все глубже влезал носовым шпилем в микробездонную черную пропасть…

Вдруг корабль замедлил погружение, а потом начал едва заметно вращаться по часовой стрелке. Это еще что?! А, это дошли до края дыры гребни винтовой нарезки, выполненной на внешней обшивке, чтобы встречные потоки космических лучей вращали «Корсет» и стабилизировали его траекторию… Мой корабль ввинчивался в черную дыру, как громадный винт-саморез. Скосив глаза, я глянул на тяготомер. Он показывал 1988 «же», и я до сих пор не был раздавлен лишь благодаря застывшему времени и природной крепости организма. «Корсет» поворачивался со скрипом, потому что силиконовая смазка была давным-давно высушена космическим холодом и пустотой, со скрипом – и неожиданным потрескиванием, как отзывается доска, когда, потея и натирая кровавые мозоли, ввинчиваешь в нее шуруп… Потрескивает… Потрескивает!!! Нет, только при правильной диете можно добиться от мозга полной отдачи! Что ж, не напрасно я питал его всю жизнь – сейчас он нашел путь к спасению. Единственный выход из безвыходной микрочерной дыры!

Как известно, выбраться из черной дыры невозможно, из нее нет путей на волю даже для лучей света, не говоря уже о далеко не столь идеальном создании рук человеческих. Но показания тяготомера и скорость погружения подсказали мне, что я не ошибся в оценке размеров этого микрочудовища – оно, видимо, еще не успело полностью сколлапсировать и только-только провалилось внутрь гравитационного радиуса… Что делает человек, когда шуруп не идет в доску? Человек бьет молотком. И я поступил так же. Я ударил маршевым двигателем. Конечно, мне это удалось не сразу, пришлось соскрести яичницу с виска о нарамник космовизира, а потом слизать ее, и омерзительный вкус резины не мог не ослабить укрепляющего действия пищи – но все же мне хватило сил дотянуться до рычага главной тяги. И я рванул его на «полный вперед», и тренькнул звонок в машинном отделении, вахтенный робокочегар дунул в переговорную трубку и пропитым тенорком проскрипел: «Есть полный вперед, шкип!» – и принялся шуровать в реакторе и рефлекторе, и мой «Корсет», все ускоряя вращение, потянулся вперед…

Что же получается, когда, потеряв терпение, человек лупит по шурупу молотком? Шуруп лезет в доску, а доска? Доска раскалывается. Так и получилось с микронезадачливой черной дырой, столь неловко подвернувшейся нам под форштевень, – она расколлапсировалась! Как штопор разваливает пересохшую пробку, так мой «Корсет» сумел раздвинуть ее внешние слои за гравитационный радиус, где они сразу же принялись раскалываться, крошиться и разлетаться по близлежащим парсекам, расшвырянные собственной упругостью, а гравитационный радиус оставшейся части, естественно, начал катастрофически ссыхаться, как несчастный путешественник, погибающий в пустыне от голода и жажды, – и вот мой замечательный «Корсет», чудо и гордость отечественного крепкостроения, свободно понесся по просторам космоса.

Я выпустил из гальюна робоуборщика, а сам отправился в кладовую за новой сковородой, хотя надежд на новые яйца, конечно, после таких передряг не оставалось. Но не яичницей единой сыт человек! И, нарезая сало, я подумал с гордостью: «Теперь, когда я смог одолеть самое страшное и коварное чудище космоса, черную дыру, какая сила под Луной и над нею сможет остановить меня?…»

Дальнейший путь наш прошел без каких-либо затруднений, я сумел наверстать упущенное время и прибыл в космопорт Мерефа-II строго по графику. Клиент с транспортом уже ждал в нетерпении и принялся немедля извлекать груз (платино-иридиевый окатыш насыпью), а я отправился в материальный отдел космопорта для сдачи «Корсета» по акту, так как собирался в тарифный отпуск. По дороге заглянул в расчетный отдел и напомнил, чтобы мне начислили надбавку за регулярность сообщения, что подтвердил приемо-сдаточным актом на груз, но акт у меня не приняли, потому что на нем оказалась не гербовая печать, а канцелярская. Пришлось вернуться к клиенту, тот засуетился и пообещал сегодня же акт переоформить и переслать факс-нарочным.

Тем временем на «Корсет» прибыла инвентаризационная комиссия в составе четырнадцати роботов и инспектора До-Тошного. У меня на борту всегда порядок и ажур, так что все удалось оформить в рекордный срок – как вдруг выяснилось отсутствие «сковородки чугунной, инв. № 131415». Я, естественно, объяснил, что сковородка раскололась и я ее вместе с прочим мусором сжег в фотонном реакторе, чем и сэкономил два килограмма рабочего тела, о чем просил сделать отметку в акте для выплаты премии за экономию такового. Инспектор До-Тошный, однако, порекомендовал мне не спешить с претензиями на премию, а представить объяснительную записку об обстоятельствах раскола сковородки, ибо это инвентарь бессрочного пользования и подлежит списанию лишь при чрезвычайных обстоятельствах и с предъявлением осколков, подтверждающих акт необратимого нарушения целостности, с одной стороны, и отсутствие состава хищения – с другой. Я написал объяснительную записку с приложением роботориально заверенной выписки из бортжурнала о направлении в фотонный реактор мусора бытового общей массой шесть и три десятых килограмма от соответствующего числа июля месяца по бортовому календарю. Инспектор До-Тошный, потирая пухлую щеку (полагаю, он злоупотреблял углеводно-жировой диетой), прочитал объяснительную и приложение, покачал головой и заявил, что, во-вторых, выписка из бортжурнала не может служить подтверждающим документом, так как вполне могла быть сфальсифицирована подчиненными мне роботами, а также не содержит конкретных свидетельств о наличии в упомянутом бытовом мусоре осколков серого чугуна с описанием формы и размеров (поштучно) и приложением голографической копии таковых, и что мне, как опытному работнику, должен быть известен порядок регистрации подлежащего списанию инвентаря долговременного и бессрочного пользования. Я заикнулся было, что при таких обстоятельствах согласен на списание указанного инвентаря за мой счет согласно приказу № 26810 по «Грузкосмотрансу», изданному на основании постановления Госкоммата от не помню какого числа, но это легко уточнить. До-Тошный, снисходительно улыбаясь, ответил, что таковое списание согласно мною упомянутому приказу повлечет за собой взыскание десятикратной стоимости инвентаря или же предоставление эквивалентного экземпляра, что никак невозможно, ибо выпускается этот инвентарь малой серией по заказу «Грузкосмотранса», в розничную торговлю не поступает, и если я предоставлю сковородку, то это потребует дополнительного служебного расследования, так как она наверняка будет из числа расхищенных и находящихся во всепланетном розыске. Но это мелочи, потому что все это было во-вторых, а остается еще во-первых, а именно мое несусветное объяснение причин и обстоятельств повреждения инвентаря, так как, согласно ведомственной методике, космотранспортное средство, попавшее в черную дыру, выбраться из последней никак не может, подлежит зачислению в категорию пропавших без вести, а экипаж такового средства подлежит переносу из штатного расписания в неиспользуемый резерв с прекращением выплаты денежного содержания, командировочных, надбавок за дальность и сверхурочную работу, а также снятию с материального и пищевого довольствия, что инспектор немедленно же и сделает на основании моего же рапорта и объяснительной записки, а поскольку объяснительная уже есть, то мне остается лишь написать рапорт. Я, естественно, отказался и спросил, кто из лиц ответственных и распорядителей кредитов может решить мой вопрос иначе, на что он ответил, что для любого из таковых лиц потребуется заключение экспертной комиссии с участием представителей головной организации, а головная организация такого заключения не даст, поскольку утвердила вышеупомянутую ведомственную методику лишь два месяца назад и, естественно, до срока планового пересмотра, а именно четыре года и десять месяцев, никаких «во изменение» представлять и подписывать не будет. Я спросил, а не сделают ли для меня исключение, если я к ним поеду и объясню толком, тем более, что речь идет об открытии принципиально нового способа спасения космотранспортных средств, терпящих бедствие на черных дырах малого и сверхмалого класса, что может послужить не только гуманным целям, но и сбережению материальных ценностей. Но инспектор До-Тошный возразил, что я могу покинуть борт корабля лишь после передачи оного на ответственное хранение ведомственной либо вневедомственной охране, а это возможно лишь после составления акта приемки-сдачи, а этого акта как раз и нельзя составить из-за отсутствия сковородки. Я вспылил и начал кричать, что черт с ней, со сковородкой, что заплачу я за нее, что у меня отпуск горит… «А основание для приема у вас оплаты в десятикратном размере где?» – поинтересовался До-Тошный. – «А моя объяснительная?» – «Неубедительная!» – отрезал он, глянул на часы и отбыл, поскольку рабочий день у него истек.