За семью замками. Снаружи - Мария Анатольевна Акулова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выпрямился, чтобы выйти из спальни, не глянув ни на кого. Ни на девушку, ни на друга или врача.
Дальше слышно было, что спускается по лестнице, хлопает дверью…
Полина подняла взгляд на Костю, одними губами, беззвучно, шепнула «спасибо», получив в ответ кивок.
После чего Костя смотрел в спину отвернувшегося к столу врача, который занимался собственной подготовкой к осмотру.
— Мы вас во времени не ограничиваем. Что скажете — сделаем. Вы только убедитесь, пожалуйста, максимально…
Мужчина глянул через плечо, кивнул точно так же, будто проникнувшись их сегодняшней немногословностью, после чего вернулся к своему занятию, а Костя направился в сторону двери. Закрыл её, остался в коридоре, глядя в потолок, выдыхая в него тяжело…
Если сделать несколько шагов влево — можно зайти к Агате, которая совершенно точно не спит, трясется, переживает.
Если спуститься вниз — на пороге будет стоять нервно курящий, находящийся в состоянии неконтролируемой злости и такого же страха Гаврила.
А можно остаться здесь. И ещё разочек порадоваться тому, в насколько шикарной обновленной жопе они дружно оказались. И насколько велика его заслуга в том, что Павловской достался такой шикарный муж.
Мотнув головой, Костя повернулся к лестнице, пошел вслед за Гаврилой, потому что первым делом нужно было хотя бы минимально выяснить, что случилось и что его праворукий романтик успел сделать.
Мужчина стоял на террасе, упершись руками в перила, позволяя пеплу с сигареты опадать прямиком на влажную из-за продолжавшегося дождя траву.
На улице — ощутимо холодно. Но Гавриле посрать. И Косте как-то тоже.
Слишком горячая ночка. Слишком не такая, как хотелось бы.
Костя подошел сбоку, Гаврила сначала не реагировал, а потом просто открыл пачку, позволяя шефу взять одну и себе, прикурил, когда Костя сжал её губами…
Курили молча. Смотрели вдаль. Слушали, как шумит дождь. Думали, что происходит внутри…
— Я психанул. Сам набрал. Достала морозить. Я же знал, что ей там хуево. Ты не представляешь, сколько раз я предлагал ей свалить. Ты не представляешь, сколько разных идеальных схем я для нас придумал. Я даже тебя бросить готов был, честно…
Гаврила заговорил первым.
— Мне уже похуй было, что там у тебя с кампанией. Справился бы. А у меня… Дура себя же убивает. Говорит, что по любви у неё не получилось. По договоренности тоже. Значит, должно быть так… А он прибухивает, дебоширит. Не привык к отказам. Унижать нельзя его. А Поля, как ты понимаешь…
Не закончив, мужчина вдохнул полной грудью, выпуская воздух уже вперемешку с дымом.
— Она отложила телефон, но не сбросила. И я слышал, как несется. Она на него, он на неё. Костя, блять… Я правда думал, что грохну эту гниду…
— Не грохнул? — Костя спросил, Гаврила смотрел задумчиво, потом перевел голову из стороны в сторону.
— Дело времени. Мне надо было её забрать.
И сказал ту правду, в которой, на самом деле, сомнений никаких. Такое не прощается. Такому не ищутся объяснения. Он правда мог и насмерть.
— Павловский в истерике будет.
Костя перевел тему, Гаврила хмыкнул только, снова глядя перед собой…
— Мудло старое…
Выплюнул, а скулы будто закаменели…
— Нахера он её отдал именно этому? Нахера она согласилась?
Костя спросил, Гаврила пожал плечами, не спеша отвечать. Снова затянулся, снова стряхнул на траву. Снова голову повернул:
— Это бизнес, тебе ли не знать. Он когда-то ребенка моего убил, чтобы иметь возможность Полю потом удачно инвестировать. Ты думаешь, его пара синяков смутила бы? А она… Я сам не понимаю. Я устал уже. Я не понимаю её. Но я не могу смотреть, как она позволяет себя убивать. Я ж люблю её… Дуру… Вопреки логике. Все запреты нарушая.
Гаврила сказал, усмехаясь на последних словах, а Костя понял, что ответить ему нечего. Он, наверное, вел бы себя так же.
Он, наверное, счастливый человек, что так вести себя ему не нужно.
Гордеев потушил сигарету о мокрое стекло, отбросил окурок, повернулся к другу.
— Если нужно будет что-то от меня — я в деле. Полина может быть здесь, сколько нужно. Только я с Агатой переговорю, чтобы не переживала. Павловского беру на себя. Пусть выебывается. Мне похуй. А ты делай, что должно.
Костя говорил хладнокровно, понимая ответственность, которую берет на себя, и не сомневаясь, что правильно будет именно так.
Гаврила кивнул, посмотрел в глаза, хмыкнул даже.
— Спасибо. Ты не в деле, Гордеев. Ты, сука, победить ещё должен, чтобы меня прикрыть потом. Сидеть я не хочу. И тебе это сейчас ни к чему. Я сам разберусь. Полю заберу, как только появится возможность. Ну и в долгу не останусь. Ты знаешь.
Костя знал. Костя кивнул, смотрел под ноги сначала, только сейчас осознав, что до сих пор босой, потом на Гаврилу, протянул руку…
— По-моему, пора переставать считать долги, — предложил, спокойно ожидая любой реакции. В частности, что вслед за «ок» от Гаврилы последует закономерное: тогда прости, брат, я дальше занимаюсь своей жизнью, а ты уж как-то сам…
Гаврила же сжал с силой, усмехнулся…
— Я знаю: предлагаешь только потому, что всё равно просираешь в счете, Гордеев… Хитрожопый больно всегда был…
И свел в шутку то, что было сказано максимально серьезно. Но важно другое: они друг друга услышали и поняли. Они больше не связаны долгами. Дальше — только по любви.
* * *С врачом после осмотра Полины разговаривал Гаврила. Костя не лез — если что-то потребуется от него: ему скажут.
Предложил Гавриле одну из свободных спален, потому что врач сказал, что Полину обезболили, и скорее всего спать она будет долго и крепко. Значит, никакие разговоры не светят. Но Гаврила настоял на своем. Покукует рядом. Посторожит.
Это было тупо и необязательно, но Костя не спорил и не убеждал.
Пошел провожать врача, когда Гаврила скрылся за дверью спальни Полины.
