Однажды летом - Карен Робардс

— Я хочу лишь одного — чтобы она была счастлива. Сестра заслуживает этого, — пылко заявила Бекки.

— В таком случае наши желания совпадают.

— Роб… ну, мужчина, с которым она встречалась… он замечательный человек. Фармацевт, имеет собственный дом, ему сорок лет. Он мог бы стать для нее хорошим мужем. — Слова Бекки были куда более многозначительны, чем это могло показаться.

— Тут я с тобой не соглашусь. Я думаю, уже через год она была бы глубоко несчастна, если бы совершила такую глупость и вышла за него замуж.

Бекки изумленно уставилась на Джонни:

— С чего ты взял?

— Потому что Рейчел из породы мечтателей. И это дано понять очень немногим, поскольку ее образ жизни совсем не соответствует ее внутреннему содержанию. Она видит мир иначе. Ее чувства, убеждения глубже, чем у других людей, к тому же Рейчел более ранима. Она заслуживает лучшей участи, чем стать милой женушкой какого-нибудь неандертальца. И не будет она счастлива в этой роли.

Бекки поразило, насколько точную и глубокую оценку дал Рейчел Джонни. Она бы никогда не подумала, что Харрис обладает такой проницательностью. Да что там говорить, до сегодняшнего дня она вообще сомневалась в том, что он способен мыслить.

Возможно, чувство Рейчел к Джонни имело под собой более серьезную базу, нежели то, что предполагала Бекки.

— Ну раз уж ты все это знаешь, надеюсь, отдаешь себе отчет в том, что можешь причинить ей тяжелую душевную травму.

— Я скорее отсеку себе руку, но не позволю причинить боль Рейчел.

Это незатейливое признание было исполнено такой искренности, что смело опасения, переполнявшие душу Бекки. Ей стало предельно ясно, что, сколько бы препятствий ни было на пути Рейчел к счастью с Джонни, чувства молодого человека не входили в их число.

— Бекки, где ты? Мне нужно… — Голос Элизабет донесся из коридора и, как только она сама появилась на пороге гостиной, тут же оборвался. — О! — вымолвила Элизабет и придирчиво оглядела гостя с ног до головы. Судя по выражению ее лица, преображение Джонни явилось для нее не меньшим шоком, чем для Бекки. Но Элизабет, прошедшая хорошую школу светского общения, годами шлифовавшая искусство приема гостей, мгновенно освоилась. Бекки не знала никого, кто мог бы с такой же легкостью преодолевать возникшую неловкость и продолжать разговор как ни в чем не бывало. — Я не знала, что вы уже здесь. Здравствуйте. Спасибо, что пришли к нам на обед.

— Спасибо за приглашение.

Волнение Бекки, которой выпала роль рефери в предстоящем поединке, несколько улеглось. Мать держалась хотя и официально, но вполне пристойно. Судя по всему, она прониклась сознанием того, насколько серьезны были чувства ее дочери к этому человеку, поэтому грубости себе не позволяла.

Элизабет, однако, удивила и смутила Бекки своей прямотой.

— Рейчел сказала мне, что любит вас. И лишь одно это обстоятельство требует, чтобы мы познакомились. Вы так не считаете?

— Совершенно с вами согласен, мэм. — Джонни улыбнулся ей.

Элизабет была из той же породы упрямцев, что и Бекки, а может, просто в силу своего возраста не так падка на мужскую привлекательность. Обаяние Джонни совершенно не подействовало на нее.

— Я рада, что вы со мной согласны. Так вам будет проще понять то, что я хотела бы сказать. — Элизабет прошла в глубь комнаты, остановившись у камина на почтительном расстоянии от Джонни. И сложила руки на груди.

Бекки, угадав настроение матери, уповала лишь на скорейшее возвращение Рейчел. Но надежды ее были напрасны.

— Вы должны знать, что я категорически против ваших отношений с Рейчел. Она убеждена в том, что вы не убийца, и здесь я вынуждена подчиниться мнению дочери хотя бы в силу ее большей осведомленности в данном деле. — Элизабет вскинула голову, глаза ее горели. Она сделала несколько шагов вперед, нацелив указательный палец прямо на нос Джонни. — Но предупреждаю: если с моей дочерью что-то случится, отвечать за это я заставлю тебя, какие бы приговоры ни выносил суд. Я возьму ружье мужа, разыщу тебя и застрелю. Я — старуха, моя жизнь прожита, и терять мне нечего. Так что запомни. Тебе все ясно?

— Да, мэм.

Бекки с облегчением отметила, что Джонни слегка позабавил страстный монолог матери. Она опасалась, что его ответная реакция окажется не менее агрессивной и тогда будет сложно объяснить Рейчел, почему она не вмешалась. Впрочем, разве под силу кому-нибудь остановить мать, когда она атакует?

— Хорошо. Тогда, может, вы будете так любезны выйти в сад и позвать Рейчел и девочек? Обычно я не обращаюсь к гостям с подобной просьбой, но дочь все утро как на иголках в ожидании, когда же вы появитесь. Она хотела сама вас встретить, чтобы не дать мне возможности высказаться. Но я рада, что вы пришли чуть раньше.

— Разве что чуть-чуть. — Джонни в упор посмотрел на Элизабет. — Впрочем, я тоже этому рад. Благо, и у меня появилась возможность высказаться. Вам не стоит опасаться того, что я убью Рейчел, потому что я, разумеется, этого не сделаю. Но что касается наших отношений, то это сугубо наше личное дело. И никого более.

Элизабет окинула Джонни оценивающим взглядом, и у Бекки возникло ощущение, будто она присутствует перед началом поединка двух врагов. Потом Джонни улыбнулся Элизабет; и Бекки перевела дух, поскольку шпаги, поднятые в приветственном салюте, оказались вложенными в ножны.

— Пожалуй, я схожу за Рейчел. Извините. — Кивнув обеим женщинам, он вышел из гостиной, и через пару секунд хлопнула входная дверь.

Элизабет посмотрела на Бекки:

— Я его не таким себе представляла.

— Я тоже. — Бекки набралась храбрости. — Мама, как ты могла сказать такое? Это прозвучало настолько грубо.

— Лучше пусть так, чем потом убиваться над загубленной сестрой. Я не хочу сказать, что вижу в нем злодея, но кто знает? Он, конечно, красивый парень и умеет постоять за себя. Я ценю это качество в мужчинах. Но все равно еще слишком рано составлять о нем мнение. Посмотрим, как у них сложатся отношения.

— Мама…

— Ах, оставь, Бекки. Иди лучше на кухню. Мне нужна твоя помощь.

42

Джереми открыл глаза, но все равно ничего не увидел. На какое-то мгновение его охватил страх — он решил, что ослеп. Потом до него дошло, что кругом просто очень темно. Так темно, что ничего не видно. Абсолютно ничего, даже собственных коленок, которые он подтянул почти к самому носу, лежа на боку на чем-то очень твердом и холодном.

Все, что его окружало, было холодным. Пахло гнилью, как в подвале. В доме его отца, насколько помнил Джереми, не было таких темных, холодных и дурно пахнущих помещений. У него и подвала-то не было. И погреба. А это место, где валялся Джереми, скорее напоминало погреб.