Грибоедов - Екатерина Цимбаева

На следующий же день он отправился к Аббасу-мирзе и известил его, что турки своим поведением навлекают на себя гнев русского государя и сами задирают Россию к войне и что государь желает дать знать всем народам, что не страсть к завоеваниям побуждает его действовать против турок, а единственно их неправильные поступки по отношению к нему. Грибоедов подчеркнул, что император не ищет союзников, а только уведомляет Аббаса-мирзу о происходящем. Принц необыкновенно обрадовался, — теперь он мог не бояться угрозы с севера, — и тотчас сообщил, что направляет пятьдесят тысяч воинов на Турцию.

Грибоедов доложил об успехе переговоров Мазаровичу, но поверенный решил, что секретарь миссии вел себя слишком сдержанно. На другой день он подстерег Аббаса-мирзу на прогулке по саду и откровенно попросил его быть союзником России, а когда принц изъявил согласие — поцеловал ему руку в знак благодарности!

Александр узнал об этом от переводчика и едва не задохнулся от ярости. Вот поступок, достойный иностранного наемника на русской службе! Как смел он так уронить честь России?! Мало того, что целование руки было унизительным и неблагопристойным — это Аббас-мирза мог бы списать на венецианские манеры. Но Мазарович дал понять персам, что Россия нуждается в помощи, что она не способна сама справиться с Турцией, что ее можно не бояться! После этого случая отношения Грибоедова с Мазаровичем испортились совершенно. Александр дал веру слухам, которые и раньше доходили до него, что русский поверенный получал прибавку к жалованью от Аббаса-мирзы (несколько лет спустя эти подозрения подтвердились).

Тем не менее Мазарович не сумел ничего испортить. Русская миссия выполнила свою задачу: Персия начала войну против Турции английским оружием на английские деньги. Генри Уиллок в знак протеста покинул Иран. Грибоедов одержал над ним очередную победу, но теперь ост-индские британцы ей не обрадовались: начавшаяся война очень их тревожила. Русский посол в Лондоне начал получать ноту за нотой от парламента, который обвинял русских дипломатов в подстрекательстве Ирана к войне с Турцией. Он оставил их без внимания: о подстрекательстве не было речи, Персия боролась за свои интересы, а Россия только не мешала ей. Неужели Англия рассчитывала, что Россия будет помогать Персии бороться за интересы Англии? Дипломатический провал на Востоке привел к тому, что 12 августа 1822 года министр иностранных дел Англии Роберт Стюарт Каслри покончил с собой; его место занял Джордж Каннинг, его заклятый враг, с которым они еще в 1809 году, в бытность министрами иностранных и военных дел соответственно, дрались на дуэли из-за несогласия в вопросах внешней политики (тогда Каннинг был ранен, теперь он отомстил с лихвой).

Грибоедов не мог отпраздновать вторую дипломатическую удачу. Он, правда, получил за нее от шаха орден Льва и Солнца, очень красивый и размером больше любого русского ордена — огромное золотое солнце, украшенное стразами, в центре которого находился маленький лев; орден считался вторым по значимости в Персии, уступая только ордену Али. Однако надо было ждать разрешения родного министерства на его ношение. Реакция Нессельроде или Каподистрии на успехи в Иране никак не приходила. Грибоедов считал, что создалась исключительно благоприятная обстановка для вмешательства России в балканские дела. Австрия занята в Италии, Франция — в Испании, Персия — в Турции, Турция — в Греции; Англия оказалась в изоляции, на суше союзников ей не найти, а сама она с Россией не сможет справиться, разве что обстреляет с кораблей какие-ни-будь прибрежные города. Он недоумевал, почему правительство медлит с выступлением. В октябре он не выдержал ожидания и своевольно покинул Тавриз, отправившись к Ермолову за новыми указаниями.

До сих пор он считал зиму худшим временем для путешествия по горам. Теперь он убедился, что поздняя осень еще менее приятна. Скользкая дорога была совершенно непроездна, лошадь беспрерывно спотыкалась, пропасти скрывались в тумане, но от этого не становились менее реальными. И, наконец, давно ожидаемое свершилось: лошадь упала — к счастью, не в пропасть. Грибоедов очень неловко грохнулся на землю и почувствовал боль в правой руке. До ближайшего жилья было далеко, врача при нем не было; Амлих кое-как перевязал руку, но Александру понадобилось все мужество, чтобы доехать до Тифлиса. Здесь доктора распознали перелом, осложненный отсутствием своевременной помощи. Необходимо было долгое и серьезное лечение — и опять Александр был лишен успокоительного действия музыки.

Он все же без промедления явился к Ермолову, отдыхавшему зимой в Тифлисе. Но генерал сам не знал, что и когда решит Петербург относительно войны с Турцией. Он целиком одобрил действия Грибоедова в Иране, однако поддержать их не мог: его право войны и мира распространялось только на Закавказье, он не имел возможности по своему желанию перебросить Кавказский корпус на Балканы на помощь грекам. В любом случае дело откладывалось до лета: зимой с Кавказа войска не смогут выйти. Он советовал ждать. Грибоедов остался в Тифлисе под предлогом перелома, не видя нужды возвращаться к Мазаровичу: пока Персия воевала, а англичане покинули Тавриз, делать там было нечего.

А в Петербурге тем временем насмерть сошлись два министра иностранных дел. Каподистрия яростно отстаивал интересы греков и требовал войны с турками, Нессельроде отстаивал интересы австрийцев и требовал войны с греками. Император находился в растерянности: он и хотел поддержать греков, и не хотел поддерживать революцию. В том непроходимо мрачном настроении, в котором он пребывал после восстания Семеновского полка, он не мог принять никакого решения. Царь пожелал обратиться за советом к Богу; однако Господь устами разных пророчествующих дам, таких как госпожа Крюденер и госпожа Татаринова, давал ему противоположные ответы. Царь выгнал всех. Дела он предоставил воле Провидения, греков — их собственной участи, избавился от Каподистрии, поскольку тот был слишком настойчив, и оставил при себе Нессельроде, поскольку тот был не слишком деятелен. Все, что могло доставить государю неприятность, лишилось доступа в дворцовые покои; покой дворца оберегал Аракчеев, единственный, кто связывал монарха с внешним миром, потому что никогда не нарушал внутренний мир монарха.

Россия осталась без царя во главе. Ермолов не вовсе проиграл при новом порядке. Кавказ и Закавказье перешли в полное его безотчетное ведение, но ступить за их пределы он не мог. Он решил по крайней мере покончить с затянувшейся войной с горцами. Когда она начиналась, генерал предполагал быстро ее завершить, потому что у полудиких племен не существовало никакой промышленности, лить пули и делать порох они не умели и должны были скоро остаться безоружными. К его удивлению, этого не произошло. Казалось загадкой, откуда берут горцы вооружение и на какие средства его покупают. Ермолов полагал, что его поставляют турецкие и иранские корабли через принадлежащий Турции порт Батуми и через труднодоступные бухты Каспийского моря. Но вот разразилась Турецко-иранская война, обеим сторонам стало не до Кавказа, тем не менее горцы не бедствовали. Приходилось думать, что деньги горцам дают английские агенты и на эти средства те закупают оружие в сопредельных странах. В последнее время английские путешественники, купцы и миссионеры зачастили в Закавказье; за ними усиленно наблюдали, но они, видимо, добивались своего — Эдуард Уиллок даже сманил русских солдат, а этого никто не заметил, пока он не прибыл в Тавриз. Кавказская война была очень нужна Англии: пока она длилась, русская армия не могла оставить в тылу непокоренные народы и идти на Иран и Индию. Британцы серьезно помогали горцам, а тем было все равно, кто и почему дает им деньги: лишь бы получить оружие против русских.

В этих обстоятельствах Ермолову оказался выгоден приезд Грибоедова. Дипломат, доказавший свое умение бороться с англичанами и побеждать их, был сейчас нужнее на Кавказе, чем в Персии. Здесь он мог, при знании английского языка, проследить контакты английских приезжих, пресечь их — и Кавказская война прекратилась бы сама собой; у Ермолова оказались бы развязаны руки, и он смог бы, пока Иран ослаблен борьбой, как-то извлечь выгоду из сложившейся ситуации.

Намерения Ермолова отвечали желаниям Грибоедова не возвращаться к Мазаровичу, которым возмущался не он один, а все русские на Кавказе. Главнокомандующий уведомил Нессельроде о своем желании оставить Грибоедова при себе в качестве «секретаря по иностранной части» и потребовал — сколько же можно? — дать ему следующий чин. В феврале (очень быстро!) пришел ответ: просьбу уважили, но не в виде награды; просто прошло более трех лет с присвоения прежнего класса, за выслугу лет Грибоедов должен был продвинуться по службе, и со стороны Нессельроде продолжать этому препятствовать — значило признаться в чем-то, похожем на личную месть. Министр даже милостиво разрешил Грибоедову принять персидский орден, но зато снизил ему жалованье на две трети — до двухсот червонцев. Он обосновал это тем, что иностранные сношения на Кавказе не представляются важными: не с горцами же вести переговоры? На самом деле он был взбешен успехом Грибоедова в Персии, который создал все условия для помощи Греции и выставил правительство в неприглядном свете, когда оно этого не сделало. Он резко выговорил дипломату за его несвоевременные и несанкционированные усилия. Все это испортило настроение Александру, в дополнение к недействующей руке (он даже писать не мог), к отсутствию фортепьяно (будь прокляты эти горные дороги! теперь жди его полгода из Тавриза!) и отсутствию друзей.