Грибоедов - Екатерина Цимбаева

Оттого ли, что высказавшись на бумаге, он испытал облегчение, или случайно, но ночью ему приснился удивительно яркий сон. Ему снилось, что он на празднике в незнакомом доме, его окружает толпа, мелькают разные лица, даже вроде бы дядино. Вдруг к нему с объятиями кидается Шаховской:

— Вы ли это, Александр Сергеевич? Как переменились! Узнать нельзя. Написали ли что-нибудь для меня?

— Нет, — признается Грибоедов, — я давно отшатнулся, отложился от всякого письма, охоты нет, ума нет.

Князь в досаде качает головой:

— Дайте мне обещание, что напишете.

— Что же вам угодно?

— Сами знаете.

— Когда же должно быть готово?

— Через год непременно, через год, клятву дайте.

— Обязываюсь, — с трепетом обещает Александр.

Тут кто-то, кого он по слепоте прежде не заметил, внятно произносит слова: «Лень губит всякий талант». Катенин! Он бросается Грибоедову на шею, дружески его душит…

Александр пробудился. Стояла звездная южная ночь. Он попытался снова увидеть свой приятный сон, но не смог. Тогда он подсел к столу и на обороте черновика прошения поскорее записал его, чтобы постоянно напоминать себе свое обещание: «во сне дано, на яву исполнится».

Живительный сон подкрепил силы Александра, он перестал пока мечтать об отставке, тем более что она едва ли принесла бы благоприятные перемены в его жизнь: как бы он стал существовать в Петербурге без средств? не карточной же игрой, вроде папеньки! А сочинительством для театра много не заработаешь — драматургам почти ничего не платили, разве что перепадало немного от актера-бенефицианта.

Он решил приняться за свою пьесу, отложенную три (подумать только, уже три!) года назад. Время благоприятствовало: погода стояла прохладная, ехать никуда было не нужно — вот первую зиму он проводил на месте. Но тут Амлих вернулся из Тифлиса с ворохом писем.

Прошедший год оказался на редкость богат событиями. Пользуясь надежной оказией, друзья сообщали Грибоедову о невероятных происшествиях: в Петербурге восстал Семеновский полк, где служили многие его знакомые, в том числе друзья детства Иван Щербатов и Якушкин! Император был так потрясен выступлением наиболее близкой престолу гвардейской части, что полностью расформировал полк, лишил знамен, многих офицеров (включая Щербатова) посадил в крепость. Бегичев уведомлял, что в России начался террор: разогнан Петербургский университет, закрыты масонские ложи, запрещено публичное обсуждение желательных преобразований. В мире тоже бушевали страсти: разразились революции в Испании, Неаполе, Пьемонте, даже в Венесуэле и Мексике. Грибоедов снова впал в отчаяние, так ему хотелось оказаться поближе к театру европейской истории.

Но неожиданно театр сам приблизился к нему; революционный вихрь взбудоражил персидскую жизнь, словно смерч пустыню. В феврале 1821 года в Молдавии и Валахии вспыхнуло антитурецкое восстание во главе с Александром Ипсиланти, русским генералом, потомком молдавских господарей. Вслед за тем поднялась Греция. Граф Каподистрия давно это предвидел и надеялся, что Россия окажет помощь его соотечественникам. Сочувствие и помощь грекам шли со всего света, даже из Америки. В России общественное мнение призывало правительство направить на Балканы генерала Ермолова, чтобы поддержать единоверцев, ликвидировать османское иго над славянскими народами и установить свое влияние по ту сторону Дуная.

Казалось бы, это принесет явную выгоду России — ведь таким путем она может захватить контроль над черноморскими проливами и получить возможность свободно плавать в Средиземном море, а не держать прекрасный севастопольский флот взаперти. Но император, а вместе с ним Нессельроде не спешили ответить всеобщим упованиям. Национальная борьба в Греции не нравилась Александру I сама по себе — она нарушала мирные принципы Священного союза; потом, она была невыгодна Австрии; наконец, укрепление России на Балканах вызвало бы отчаянное сопротивление Англии, которая сама претендовала на контроль над проливами.

Император не хотел безоглядно ввязываться в войну с Турцией, не просчитав различные варианты. В январе он вместе с Меттернихом созвал Лайбахский конгресс, где участвовали не только страны Священного союза, но и Англия, Франция, итальянские представители и даже посланник римского папы. Сюда же царь вызвал Ермолова. Высокие договаривающиеся стороны приняли решение, что Австрия подавит революцию в Италии, Франция займется Испанией, Мексику и Венесуэлу предоставят собственной участи, благо они далеко. Но относительно Греции мнения разошлись. С одной стороны, просвещенным европейским странам было бы стыдно помогать мусульманам угнетать христианские народы Балкан и Греции, с другой — неприлично было бы одобрить революционный метод решения международных конфликтов — это могло бы подать дурной пример народам Австрийской империи или Индии. Россия и Англия хотели бы выступить союзниками греков, но — поодиночке. Вместе им было не сойтись на Востоке, слишком они привыкли считать, что их интересы противоположны. Обе великие державы не желали уступать сопернице и пока предоставляли Греции бороться самостоятельно и терпеть поражение за поражением. Однако они надеялись со временем вмешаться в ход событий и получить политические дивиденды. Александр I выжидал, посоветовав Ермолову предварительно разведать обстановку на Востоке: как там восприняли бы русско-турецкую войну? Императора волновала позиция Ирана.

Англия более двадцати лет заботилась о поддержании союза Турции и Персии, который гарантировал безопасность ее индийских владений. Британия не желала войн ни той, ни другой страны с кем бы то ни было, но ножом острым стал бы для нее ирано-турецкий конфликт: он ослабил бы обеих при любом исходе и открыл бы России дорогу в Индию.

Россия, напротив, желала союза с Персией против Турции или, по крайней мере, ее нейтралитета в возможной русско-турецкой войне.

Персия желала воспользоваться уходом турецких войск в Грецию и Валахию, ударить в тыл и захватить часть Восточной Турции.

По всему выходило, что интересы России и Персии близки (обе рассчитывали на ирано-турецкую войну), а Англия оказалась в меньшинстве.

Перед Генри Уиллоком парламент поставил тяжелейшую задачу — удержать рвущуюся в бой Персию. Посланник использовал все способы: грозил прекратить субсидии Аббасу-мирзе, которые выплачивались с 1814 года, грозил прекратить поставки вооружений для иранской армии, запретил английским военным принимать участие в боевых действиях.

Мазарович и Грибоедов быстро узнали о греческом восстании, но не получали никаких указаний, как вести себя в изменившейся обстановке. Им оставалось гадать: вступит ли Россия в войну с Турцией, покинет ли Ермолов Кавказ? Они ждали депеш от главнокомандующего, а до тех пор поддерживали на всякий случай с Аббасом-мирзой возможно лучшие отношения; Грибоедов с ним помирился, если можно так сказать. Персидский принц беспокоился: он опасался, что Россия хочет воевать с Турцией в надежде на территориальные приращения, что она легко победит, не позволит Ирану завладеть Восточной Турцией, а потом набросится на Иран, разгромит его… и так далее. Страх заставлял его держаться Англии; уверения российских дипломатов, что Россия не угрожает Персии, на него не действовали — он хотел получить официальное заявление.

Только 23 августа в русскую миссию пришло письмо Ермолова, датированное первым июля — то ли генерал не спешил его отправлять, то ли курьер ехал из рук вон медленно. Письмо было заполнено туманными и запутанными фразами: главнокомандующий сообщал, что русское правительство может оказаться вынужденным прибегнуть к оружию для обуздания неистовств и зверской ярости турок, и поэтому поверенного в делах просят проникнуть в отношения Персии к Порте и узнать, может ли война соединить их в союзе против России.

Грибоедов с удивлением воспринял опасения Ермолова: о каком союзе Персии с Турцией может идти речь, когда они стоят на грани войны? Неужели Ермолов запутался после Лайбахского конгресса в международной обстановке? Как бы то ни было, приход почты с Кавказа развязал русской миссии руки, и Грибоедов смог действовать в направлении, которое казалось ему безусловно правильным.

На следующий же день он отправился к Аббасу-мирзе и известил его, что турки своим поведением навлекают на себя гнев русского государя и сами задирают Россию к войне и что государь желает дать знать всем народам, что не страсть к завоеваниям побуждает его действовать против турок, а единственно их неправильные поступки по отношению к нему. Грибоедов подчеркнул, что император не ищет союзников, а только уведомляет Аббаса-мирзу о происходящем. Принц необыкновенно обрадовался, — теперь он мог не бояться угрозы с севера, — и тотчас сообщил, что направляет пятьдесят тысяч воинов на Турцию.