Глас Времени - Александр Малашкин

Они возвращаются в сектор управления со столь непривычными безликими стенами и двумя креслами практически посередине помещения.

Иосиф садится и берет на себя управление. Перед отлетом он на прощание запрашивает изображение Берлина. На востоке поднимается солнце. Всего через час оно взойдёт над разрушенной столицей, пурпурным утренним светом озарит разрушенные стены оставленной фюрером рейхсканцелярии и, ознаменовывая крах Третьего рейха в Германии, в то же время ознаменует его возрождение в далекой Антарктиде.

Глава 17

Естественная полость земли высотой сорок метров приспособлена немецкими строителями под стоянку двух недавно построенных и успевших пройти испытания летательных дисков.

Лабберт стоит лицом к летательным аппаратам, принцип работы которых до сих пор не укладывается у него голове. Рядом Хорст, он в этих машинах уже кое-что понимает. В свободное время, будучи заместителем Рейхскомиссара, он имеет возможность общаться с избранными людьми, находящимися в карстовом царстве Антарктиды, в том числе с конструкторами новейших дисков.

– Какая досада! – хрипло сокрушается Лабберт. – Уже почти год эти штуки стоят на вооружении, а нормальных пилотов, способных выполнить настоящее боевое задание, еще не натренировали!

– Фридрих – лучший пилот, – возражает Хорст. – Он осваивает эту технику с самого начала её производства.

– Картежник и любитель выпить, может, и хорош в учебных полетах, но трансконтинентальный перелет с фюрером на борту я ему не доверю!

– Вы правы, – кивает Хорст. – Пилот должен быть не только опытным, но и ответственным. Однако давайте смотреть правде в лицо: сегодня у нас таких нет.

– А я о чем говорю? Что же делать, что, что, что?! – Лабберт прижимает пальцы правой руки к запястью левой, измеряя пульс.

– Нужна их помощь, – быстро, почти не шевеля губами, выдает Хорст. – Только они смогут вызволить фюрера из Берлина. Если, конечно, он еще жив.

– Если он мертв, значит, гибель грозит всем нам. Тогда усилия всех прошлых лет были зря. – Лабберт исследует взглядом карстовую пещеру. – Ты прав, без их помощи не обойтись.

– Я могу сам вступить с ними в контакт. Я знаю, как тяжело вам даются эти встречи.

– Не волнуйся, я еще кое на что способен. Вот как меня не станет, роль переговорщика достанется исключительно тебе.

– Да что вы такое говорите, герр Лабберт! Как только мы доставим фюрера, они сразу выдадут нам вакцину от старости. Быть вам переговорщиком еще сотню лет.

Лабберт смотрит опустевшими глазами.

– До того, как это случится, произойти может все, что угодно. Сигнальное сообщение от рейхсляйтера поступило пять суток назад. А он обещал, что передаст послание только в критической ситуации. Война уже давно идет на улицах Берлина. Нет, пять суток – слишком большой срок. Все кончено. И кто в этом виноват? В этом виноват я! Всё, никуда ехать не нужно.

Хорсту знакомы перепады настроения, часто случающиеся с Лаббертом. И если у шефа дрожит рука перед ответственным решением, Хорст, как подобает верному заместителю, перехватывает инициативу.

– Садитесь в машину. Через десять минут будем по назначению.

Электромобиль медленно продвигается по узкому коридору, который сейчас освещают только фары. Крышу едва не царапают свисающие каменно-солевые наросты, образовывавшиеся в этих пещерах в течение многих тысячелетий. Впереди небольшой карман – в него как раз помещается автомобиль.

Лабберт выразительно кивает Хорсту, и тот гасит фары. Становится темно. Они покидают автомобиль, и звук захлопывающихся дверец нависает недолгим эхом.

– Почему они никак не называют себя? – риторически спрашивает Лабберт. – Почему, в конце концов, мы сами не придумали для них имени? Всё они да они… даже между нами, немцами, для их цивилизации нет никакого наименования.

– Придет время, они назовут себя, – коротко и тихо отвечает Хорст. Он знает: стены в этих местах имеют свойство подслушивать.

Хорст идет впереди, Лабберт по его следам. Страшная темень и удушающе влажный воздух создают впечатление, будто они на дне океана, запертые в консервной банке.

– Почему не загораются? – тихо бормочет Лабберт.

Они продвигаются мелкими шажками. Здесь нетрудно напороться на какой-нибудь острый каменный пик, криво торчащий откуда-нибудь из стены.

– Почему, почему, почему, – нервно повторяет Лабберт.

Хорст чувствует: еще немного – и у шефа начнется паника.

Вдруг в темноте вспыхивают две маленькие точки красного цвета.

– Идем прямо на них, – говорит Лабберт.

Хорст волнуется: контактировать он будет впервые. Лабберт никогда не приглашал его в этот сектор подземных лабиринтов, в который строжайше запрещено заходить всем остальным. Гостям здесь четко обозначили границы, заходить за которые они не имеют права.

Две красные точки уже близко.

– Стой, – командует Лабберт. – Ближе подходить нельзя. Теперь ждем, пока красный цвет глаз сменится синим.

– Каких еще глаз? Эти кровавые точки – чьи-то глаза? – поражается Хорст.

– Ей богу, мальчик мой, лучше помолчи.

Проходит минута в кромешной тьме, пока не происходит так, как сказал Лабберт. Но это не просто синий – это леденящий душу индиговый свет. Хорст ощущает, как безобидное свечение двух маленьких огонечков заглядывает ему в душу.

– Знаю, что ты испытываешь. Потерпи, – успокаивает Лабберт, хотя судя по дрожащему голосу успокаивать нужно его.

Спустя несколько секунд, левее относительно «глаз» появляется вертикальная полоска света. Какое-то время ничего не происходит, но затем полоска становится шире и из нее льется нестерпимый ярко-желтый, практически солнечный свет. Хорст закрывает глаза. Лабберт предупреждал: «Смотреть на сияние опасно, нужно ждать, пока оно погаснет, это и будет знаком, что они открыли путь».

– Всё, вперед, – говорит Лабберт, когда в пещере вновь становится темно. Однако не настолько темно, как до этого. Какое-то незначительное излучение исходит из глубины открывшихся каменных створок. В прямом смысле – свет в конце тоннеля.

Хорст издает странный звук, похожий на «ой», когда выясняет, кому принадлежат светящиеся глаза. Возле входа на постамент водружена каменная скульптура животного, напоминающего льва с головой дракона. Зверь-мутант, впившись когтями передних лап в землю, как бы готовится к прыжку. Его чудовищный рот раскрыт, обнажая двадцатисантиметровые клыки.

Открывшийся дугообразный проход по контрасту с тем, сырым и холодным, оставшимся позади, наполнен сухим теплым воздухом. Стены на всем протяжении в необычных наплывах: такое ощущение, что их облили горячим стеклом черного цвета и дали застыть естественным образом. Хорст и Лабберт проходят сорок метров и попадают в округлое помещение с высокими сводами. Под ногами твердая скальная порода. Посередине, примерно на пять метров в высоту, поднимается обелиск, установленный на широком гранитном основании. Пик обелиска представляет собой ярко светящийся многогранный конус, который великолепно всё освещает. Хорст присматривается к этому единственному сооружению и замечает, что все оно буквально изрисовано странными символами. Он вспоминает: точно такие же символы были изображены на машине времени, которую шеф Лабберт использовал в 39-м году.

Свет конуса ослабевает. Хорст взглядывает на Лабберта, и тот кивает ему в знак того, что всё идет как надо. Вдруг к плечу Хорста прикасается чья-то рука. Он резко оглядывается и, шоркая сапогами, отступает назад. Он не верит своим глазам! Перед ним невероятное существо. Ростом чуть выше среднего, огромная голова, накинутый башлык, из-под которого виднеются большие угольно-черные глаза овальной формы. Все его тело закрыто светлой непроницаемой накидкой, свисающей до самой земли. Рукава накидки слишком длинны, но из них все равно торчат тонкие серо-зеленые пальцы в количестве четырех штук.

Гуманоид медленно поворачивает голову к Лабберту и на десятую долю секунды смыкает веки глаз. Тонкая пленочка, закрывающая эти огромные глаза, быстра как шторка диафрагмы фотоаппарата.

– Мы пришли просить помощи, – дрожащим голосом начинает Лабберт. – Для Адольфа Гитлера, – боязливо добавляет он.

Слегка склоняя голову набок, существо впирает в Лабберта свой невыносимый взгляд.

– Там, в Берлине, он попал в трудную ситуацию. В последние месяцы войны он слишком сильно увлекся собственной легендой, что ему, как фюреру Германии, должно погибнуть в Берлине. Я полагаю, из-за сильного психологического напряжения он позабыл, что является не столько фюрером Германии, сколько фюрером германского народа. А это гораздо больше! Шесть лет назад вы донесли до всех нас, его соратников, какая истинная миссия уготована этому человеку. Какие силы он должен возглавить в будущем. Уверяю, он обо всем помнит. Просто… – Лабберт ищет слова. – Просто он заигрался! Его нужно немедленно эвакуировать. Город, в котором он находится, почти, а может, полностью захвачен. Ваши технологии помогли создать летающие диски, но, к сожалению, у нас пока нет пилотов. Все, о чем я вынужден вас просить, это пилот! Пилот, который сможет привести корабль в охваченный огнем город.