Хроники Дюны - Фрэнк Херберт

— Значит, ничем нельзя владеть надежно. И что же?

Какая горечь!

— Ты говоришь иногда правильные слова, но я думаю, что ты еще не нашла внутри себя того стержня, который позволит тебе достойно пройти по жизни.

— То есть до тех пор, пока нас не обнаружат враги и не убьют меня?

Тренировка Досточтимой Матроны прилипчива, как клей. Но ее разговор с Дунканом прошлой ночью позволяет мне думать, что она готова. Картина Ван Гога сделала ее восприимчивой. Во всяком случае, мне так кажется. Надо еще раз прослушать ту запись.

— Кто убьет тебя, Мурбелла?

— Вы не сможете отразить атаку Досточтимых Матрон!

— Я уже не раз подчеркивала в разговорах с тобой один основополагающий факт: ни одно место на свете нельзя считать по-настоящему безопасным и надежным.

— Еще один из ваших проклятых и бесполезных уроков!

Сейчас, сидя в столовой послушниц, Одраде вспомнила, что так и не нашла времени прослушать запись разговора Дункана с Мурбеллой. Она едва удержала вздох, прикрыв его притворным кашлем. Эти молодые девушки не должны видеть, что их Верховная Мать чем-то встревожена.

В Пустыню, к Шиане! Инспекционную поездку надо совершить как можно быстрее, как только позволит время. Время!

Послушница, сидевшая возле Одраде, снова прочистила горло. Одраде взглянула на нее боковым зрением. Блондинка, короткое черное платье, отороченное белым. Третья промежуточная ступень. Она не смотрит на Одраде и не пытается повернуть к ней голову.

Вот что я обнаружу во время инспекционной поездки: страх. В ландшафте будут все прелести, которые мы наблюдаем постоянно в период безвременья: деревья не подстрижены, потому что садовники ушли — отправились в драгонаду Рассеяния, погребены в могилах, ушли в незнакомые места, может быть, даже подались в батраки. Увижу ли я архитектурные фантазии, которые стали привлекательными оттого, что остались незавершенными, а строители разбежались? Вряд ли. У нас теперь не так уж много фантазий.

Хотелось бы ей найти подходящие примеры в Другой Памяти: старые здания, которые будят чувство прекрасного именно в силу своей незавершенности. Обанкротился строитель, хозяин рассердился на свою любовницу… Многие вещи становились интереснее по этим и похожим причинам: старые стены, старые руины. Время — лучший скульптор.

Что сказала бы Белл, если бы я предалась фантазиям в организации сада?

— Верховная Мать? — произнесла все та же послушница.

Прекрасно! Они так редко набираются мужества.

— Да?

Легкая вопросительная интонация. Хорошо бы это было что-то важное. Услышит ли она?

Она услышала.

— Я осмелилась помешать вам, Верховная Мать, потому что это дело не терпит отлагательства, и потому что знаю, что вы очень интересуетесь садом.

Превосходно! У этой послушницы толстые ноги, чего нельзя сказать о ее мозгах. Одраде молча смотрела в глаза девушки.

— Я — одна из тех, кто делает карту для вашей спальни, Верховная Мать.

Что ж, значит, это надежная ученица, человек, которому можно доверить работу лично для Верховной Матери. Это еще лучше.

— Скоро ли я получу мою карту?

— Через два дня, Верховная Мать. Я уточняю проекцию пустынь и их ежедневный рост.

Короткий кивок. Таков был исходный приказ: послушницы должны сделать карту текущей. Каждое утро, просыпаясь, Одраде хотела сразу быть в курсе происшедших изменений.

— Сегодня утром я положила вам на стол свой доклад, Верховная Мать. Он называется «Управление садом». Вероятно, вы его еще не видели.

Одраде видела только заголовок. Она поздно вернулась с утренней тренировки, горя желанием поскорее увидеть Мурбеллу. Как много зависит, оказывается, от этой Мурбеллы!

— Плантации вокруг Центрального Здания должны быть либо оставлены, либо надо предпринять некоторые действия, чтобы поддержать их в нынешнем состоянии, — сказала послушница. — В этом и состоит суть доклада.

— Повтори доклад устно.

Опустилась ночь, и пока Одраде слушала, зажглось искусственное освещение. Кратко. Очень кратко. В докладе явно звучало влияние Беллонды. Нет никакой официальной ссылки на Архив, но предупреждения об изменении погоды шли через Архив, и, кроме того, послушница, повторила несколько характерных для архивариуса слов.

Окончив доклад, послушница умолкла.

Что мне ответить? Сады, пастбища и виноградники были не просто буфером на пути наступающей Пустыни, они служили источником нравственной силы Капитула, оставаясь при этом поставщиком пищи.

Они — моя моральная поддержка.

С каким спокойствием ожидает эта послушница ответа. Белокурые кудри и круглое личико. Лицо приятное, хотя рот, пожалуй, слишком широк. Послушница ждала, равнодушно глядя на оставшуюся в тарелке еду, терпеливо сложив руки на коленях. Я здесь для того, чтобы служить вам, Верховная Мать.

Пока Одраде собиралась с мыслями, на нее нахлынули воспоминания, поток памяти накрыл впечатления непосредственного наблюдения. Она вспомнила курсы пилотирования орнитоптера. Две студентки-послушницы в кабине с инструктором над влажными равнинами Лампадас. Одраде обучалась в паре с одной из самых неуспевающих и неспособных послушниц. Видимо, она попала в Общину только благодаря своей наследственности — на нее пал выбор Селекционных Куртизанок. От нее хотели получить ценное потомство. В той девушке не было ни эмоциональной уравновешенности, ни ума. Одраде даже запомнила, как ее звали, — Линчина.

Линчина крикнула инструктору: «Я полечу на этом проклятом орнитоптере!»

От мелькания и кружения болотистых озерных берегов и деревьев внизу к горлу подступала тошнота. Казалось, что они стоят на месте, а весь мир вертится вокруг. Линчина постоянно ошибалась, делая одну ошибку за другой. Каждое ее движение вызывало новый крен машины.

Инструктор, не говоря ни слова, взял управление на себя. Машина выровнялась, но инструктор продолжал хранить молчание.

— Вы никогда не будете летать на этой машине, леди. Никогда! Для того, чтобы такие, как вы, могли чему-то научиться, их надо начинать тренировать в детстве.

— Я могу, я могу! Смотрите, как ровно мы летим! — кричала Линчина и продолжала дергать рычаги.

— Не старайтесь, леди, я отключил ваше управление. Вы отстранены от полета.

Одраде с облегчением вздохнула, поняв, что Линчина своим управлением могла убить их.

Повернувшись к Одраде, сидевшей сзади, Линчина крикнула:

— Скажи ему, скажи! Скажи, что он должен повиноваться Бене Гессерит!

Линчина признала, что, будучи моложе на несколько лет, Одраде уже кое-что значила в иерархии Общины Сестер.

Одраде хранила молчание, лицо ее оставалось бесстрастным.

Молчание — часто самое лучшее, что ты можешь сказать, написал кто-то из юмористов на зеркале в общежитии послушниц. Одраде считала эту надпись весьма поучительной и тогда, и много позже.

Вернувшись на землю и снова посмотрев на послушницу, которая ждала ответа, Одраде подумала, почему именно сейчас она вспомнила этот эпизод из далекого прошлого. Такие вещи редко бывают бесцельными. Сейчас не надо молчать, так в чем же юмор этой ситуации? Да,