Радио Хоспис - Руслан Галеев

Да, мечта о мире оказалась фата-морганой, каких много было в истории человечества. Все эти мечты о всеобщем равенстве, о цивилизации любви или цивилизации труда, о неясном, но светлом будущем, о рае… Все это были фата-морганы. Спору нет, обидно осознавать, что мечта обрастает тленом несбыточности, но, черт побери, зачем обманывать себя новым мифом, зачем позволять кому-то делать из себя идиота? Почему просто не жить? Почему просто не заниматься своим делом? Почему нужно вновь и вновь вставать под знамена, под штандарты, под хоругви?..

Стас не мог поверить, что дело только в страхе одиночества. В том, что большинство боится оказаться в стороне, вне общества, а значит, вне защиты, вне строя. Скорее, дело было в другом, в надежде на увиденный кем-то смысл, кем-то изложенный, пусть и неправдоподобно, но разъясненный, поданный тебе на блюдечке с голубой каемочкой, а значит, ты вместе со всеми увидел его, значит, он не мираж – существующий. Не могут же обманываться все! Да, наверное, людей можно понять, но Стас понимал и другое. В тот день, когда их, гардемаринов, выгнали на плац и держали на солнцепеке, тогда ведь тоже умирала одна идея и рождалась новая. Он сейчас уже и не вспомнит, какая именно, – этих идей, этих осмыслений за годы войны было множество, и все они легко умирали от холода, голода, отсутствия боеприпасов и медикаментов, в петлях и в дизентерийных бараках… Обычная пуля была куда надежнее любой идеи, да и смысла с достоверностью в ней было куда больше. Когда-то это казалось очевидным. А теперь?

А теперь по городу возникают пробки из-за шествий хоругвеносцев, из-за парадов черно-белых батальонов, из-за митингов и манифестаций. А бывший русский офицер, получивший статус младшего детектива Управления юстиции в обмен на боксерские перчатки, говорит о раке и метастазах.

Стас вновь, как и этим утром, прошел на кухню кафедры отдела убийств. Там у темно-зеленого настенного телефонного аппарата он вновь замер на мгновение, повторив про себя немногочисленные этапы плана. Он был в целом прост, этот план.

Наборный диск скрипел.

Трубку на этот раз взял сам Шрам.

– Привет, Шрам! Это Стас.

– А… Привет. – Голос звучал глухо и словно издалека. Стас не знал, в чем причина, в самом аппарате или в том, что кто-то снял параллельную трубку.

– Слушай, я себе всю голову сломал, – продолжил Стас, – как называлась та песня, которую отзвонил на свадьбе твой кузен?

Кузенов у Шрама не было, но был знакомый автотехник, который подрабатывал в провославной церкви. Ее купола были видны из окон квартиры Бруно. Автотехника звали Петр, а фамилия у них со Шрамом была одна на двоих – Чадов, хотя никакой родственной связи между ними не было. Ну и закрепилось у них это обращение друг к другу – «кузен». Как-то Шрам рассказал во время пятничной встречи в «Долине» следующую историю. Однажды, будучи в сильнейшем подпитии, «кузен» Петр во время чьей-то свадьбы отзвонил вместо обычного в таких случаях звона мелодию довольно похабной песенки, имевшей хождение в то время. «Кузена» хотели уволить, но по какой-то причине не уволили, и он по сей день подрабатывает звонарем в той церкви.

– Э-э-э… Кажется, это была «Маленькая родинка – веселая вдова», – весело ответил Шрам. Он, несомненно, уже понял, что Стас в сложившейся обстановке не стал бы просто так затевать разговор экивоками, да еще приплетать «кузена».

– Вот черт, ну конечно! А у меня в голове крутилась «Мой друг когда-то был певцом». Ты просто спас мою бедную голову, приятель! Спасибо!

– Да не за что, – ответил на том конце провода просто лучащийся радостью голос Шрама. Он все понял, а значит, Стасу не придется сочинять новых экивоков.

Идея была не в том, что такой разговор не привлечет внимания, если Стаса действительно прослушивали. Идея была в том, чтобы услышанное никому и ничего не дало.

Эту солдатскую песенку, «Мой друг когда-то был певцом», раньше пели многие. Стасу приходилось слышать ее на сербском, английском, русском и французском языках. Уж больно навязчивая у нее была мелодия, а текст до слез жалостливый. Она рассказывала о погибшем на поле боя солдате, который когда-то был певцом.

В их роте в Сардинии был такой паренек – Йозек Данек. Он не был певцом, но мечтал им стать. Однако у родителя Йозека, богатого промышленника, заработавшего миллионы на производстве оружия и военной техники, были иные планы. Йозек Данек пошел в гардемарины, а в их роте песня «Мой друг когда-то был певцом» приобрела совершенно иной смысл, далекий от слезоточивости.

Война унесла множество жизней, единицы дошли до мирных времен, но Йозек выжил. Правда, певцом он так и не стал. Теперь он носил черную сутану и управлял небольшим церковным приходом в пригородной полосе. Все они об этом знали и даже пару раз смогли вытянуть бывшего сокурсника в «Долину». Впрочем, Йозек пил только слабое вино и оставался ненадолго. Циничный Скальпель однажды предложил пригласить на такую встречу девочек из заведения, в котором работал вышибалой Бруно, но они так и не пришли к единому мнению по поводу этой аморальной авантюры. То есть насчет девочек были согласны все, но так и не сошлись во мнении, сколько и каких именно приглашать. Однако именно тогда все они заключили дружеский пакт о том, что, если и произойдет у них помутнение сознания и очерствевшие души потребуют исповеди, все они пойдут к Йозеку, а исповедь начнут словами: «Приятель, я облажался»…

Расчет был прост. Услышав колокольный звон на мотив песенки «Мой друг когда-то был певцом», Бруно отправится в церковь Йозека Данека и «исповедуется», а тот, так или иначе, сможет передать информацию остальным.

Стас задержался на кухне, чтобы сделать себе кофе. Пока закипал на маленькой электроплитке чайник, Стас стоял и разглядывал киноафиши годичной давности: «Круиз для неизвестного» Пьера Монтазеля, «Музыка в темноте» Ингмара Бергмана и «Похитители велосипедов» Витторио де Сика. Ни одного из этих фильмов Стасу так и не удалось увидеть. Теперь, стоя на кухне, он вспомнил вдруг, как один английский парень, с которым его однажды свели военные дороги, сказал душным августовским вечером: «Как только наступит мир, пойду в первый попавшийся кинотеатр, на первый попавшийся фильм… Буду смотреть, как рушатся чужие жизни, и понимать, что все это ложь». Стас не помнил, как звали этого парня, зато хорошо помнил, как тот погиб.

Впрочем, на последний фильм – «Похитители велосипедов» – Стас не пошел сознательно, прочитав в какой-то газете рецензию. Просто не захотел вновь переживать послевоенное отчаяние, даже понимая, что сюжет выдуман…

Стас выходил из кухонного закутка, когда увидел входящих в помещение Моралеса и двух незнакомых человек, один из которых был одет в гражданскую одежду, второй – в черно-белую униформу. Дежавю… Стас остановился, прислонился к перегородке и стал ждать. Как ни странно, он был совершенно спокоен, лишь где-то глубоко внутри свербило что-то неприятное, но, в конце концов, было бы просто странно, если бы в создавшейся ситуации ничего не свербило. Интересно, почти лениво подумал Стас, по какому из двух дел?