Я хочу стать Вампиром… - Янина Первозванная

груди, а у матери — уменьшенная копия на запястье. И там еще какие-то надписи.

— Какие-то надписи… понятно. — Эфрат ничего не было понятно, кроме того, что если сразу не говорят, какие именно, то спрашивать не надо.

— А эта, — Рахмиэль поднес ладонь к ее лицу, — эту я сделал, когда влюбился в тебя.

— И когда это было?

— В тот же день, как я увидел твой портрет в доме родителей. С того самого дня тут цветет эта лилия.

— Кости вокруг нее появились до или после?

— В тот же день?

— Почему? Ведь можно было выбрать любой другой символ… любой другой рисунок.

— Потому что кости — это про настоящее. — Лилия медленно скользила по плечу Эфрат, чтобы затем украсить ее талию. — Кости невозможно разрушить. Так же, как и любовь, — на одно неуловимое мгновение он стал серьезным, — настоящая любовь навсегда.

— Дома сгорают, люди умирают…

Ее тонкие пальцы касались его кожи там, где его не закрывала одежда.

— А вот эту, — он положил ее руку косточку чуть ниже ремня, туда, где его тело украшала пятиконечная звезда, — эту я сделал после первого секса…

— Самого первого?

— Такого, какого не было до этого.

— Обожаю ее, — Эфрат отодвинула ремень, и ее рука оказалась прямо на том нежном изгибе, где кожа была такой мягкой и где так легко можно было почувствовать мышцы, — с ума по ней схожу просто. И обожаю «тот секс, которого не было прежде».

— А я схожу с ума по тебе, и по тому, что скоро случится. И да, тут нам тоже повезло.

— Ради того, что скоро случится, можно было прожить пару тысяч лет…

— Хороший секс всегда стоит того, чтобы ждать. Даже если это пара тысяч лет…

— Я категорически согласен с этим утверждением! — раздался голос Овадии откуда-то из темноты. — Простите, что подслушиваю.

— Да, подслушиваешь прямо как не в себе, — парировала Эфрат с усмешкой, — я уверена, ты слышишь куда больше.

— И даже чувствует, — Раз, о котором было невозможно забыть, любовался происходящим в зале и кружил в танце Шири, которая снова улыбалась. Потому что жизнь прекрасна. Особенно, когда она вечная. — Я, кстати, тоже.

— Тогда просветите меня, клуб особо чувствительных, чьи руки у меня на заднице?

— Мои, прости за очевидный ответ.

Ответ Рахмиэля и правда был очевидным. Друзья рассмеялись и продолжили танцевать. Пары кружились по залу, создавая движением свой особенный узор. Те, кому выпала редкая удача наблюдать Бал Вампиров, знают, что нет зрелища более гармоничного, правильного и умиротворяющего. Пока в мире живут сказки, мир будет жить. Пока двое остаются вместе, потому что так любви в мире становится больше, мир будет жить. Пока любовь превыше любых принципов, пока любовь — единственный принцип, мир будет жить. Овадия знал это. Рахмиэль знал это. И даже Раз тоже был отлично об этом проинформирован. Пусть его любовь сейчас только искала к нему дорогу, он был счастлив, потому что когда в мир приходит истинная любовь, она приходит ко всем, даже если привели ее только двое.

— А у меня вот нет татуировок. — Эфрат положила голову на плечо Рахмиэлю. Где-то рядом поперхнулся Раз.

— А у меня нет парных татуировок.

— Ты думаешь, пора?

— Когда, если не сейчас?

— И что мы выберем?

— Как насчет “We live. We love…

— … and we mean it”. Мне нравится. Где она будет?

— Позвольте вмешаться. — Раз не вынес давления происходящего. — Вы уверены, что хотите изобразить на своих телах, которым предстоит прожить еще ни одну тысячу лет, то, что будет указывать на вашу неразрывную и трогательную связь? Чтобы в случае чего ее можно было безошибочно и однозначно отследить?

Эфрат и Рахмиэль переглянулись.

— Да, — ответил Рахмиэль, — я положительно уверен, что это даже куда более изысканно, нежели в том случае, если тело живет меньше сотни лет.

— У меня есть идея, которая приведет вас всех в восторг… — Шири крепко держала Раза, предвкушая его реакцию.

— Так, нет! — Раз безуспешно пытался вырваться. — Я отказываюсь осквернять свое бессмертное тело!

— Раз, дорогой, в этом мире уже не осталось ничего такого, что твое бессмертное тело восприняло бы как осквернение, — раздался голос Лии.

— Мне любопытно, откуда такие познания, моя госпожа? — Голос Овадии звучал отовсюду и ниоткуда одновременно, как это часто бывало среди членов клана.

— Я просто предполагаю, мой господин, не более.

Лия сладко улыбнулась, продолжая кружиться в танце и глядя Овадии прямо в глаза. Мимо них проносились черные вихри ушедших, но не упокоившихся, раздавались крики, сотни лет рвущиеся на волю из заточения. Со свойственным ему спокойствием и равнодушием Овадия дирижировал этим сонмом теней и заблудших, подобно якорю он удерживал их от исчезновения в необъятном море мрака, куда они непременно отправились бы, не прибери он их когда-то к рукам.

— Так мы делаем групповые татуировки или нет? — осведомилась Шири, насмешливо глядя на своего партнера по танцу.

— Только через мой труп! — безапелляционно заявил тот.

Зал наполнился смехом. Ночь укрывала их своими заботливыми крыльями, сквозь которые скоро начнет пробиваться золото рассвета. Это солнце возвращается из царства мертвых, чтобы вернуть жизнь в мир. В том случае, если ему это удастся, конечно. А о тех случаях, когда ему это не удавалось, как правило, некому рассказывать. И даже тогда, когда остаются свидетели такой незадачи, им глубоко безразлично, узнает об этом кто-то, кроме них или нет. Так и танцующие предпочитали чуть более чем полностью погрузиться во мрак и друг в друга. Сторонний наблюдатель не смог бы различить отдельных фигур в этом танце, лишь отдельные оттенки, кружащиеся в вихре. Были там искры звезд в окружении цветочной пыльцы и нежных белых лепестков, образующих шлейф, похожий на хвост кометы. Тут и там сверкала каплями змеиная чешуя, и кровавые вспышки появлялись из ниоткуда, разлетаясь множеством рубиновых капель. Эти капли жадно хватали мечущиеся души, которые древняя магия удерживала лучше всяких пут. Из самого сердца этого вихря неприкаянных проступало сверкание перламутра, как если бы драгоценная жемчужина показалась из приоткрытых створок свой черной раковины. И надо всем этим разносился смех, который вы узнаете из тысяч и тысяч других, смех, который преображал все, к чему прикасался. Редкому человеку удастся наблюдать это чудо, а потому дворецкий, ожидавший возможных пожеланий гостей, никогда не покидал свой пост, и одним только богам известно, как ему это удавалось.

***

Когда в окна особняка постучали первые солнечные лучи, Шири и Эфрат оставили друзей, чтобы побыть в компании рассвета и тишины, замирающей над городом перед наступлением утра.

Какое-то время они молча стояли на