Повседневная жизнь московских государей в XVII веке - Людмила Черная

Столь же колоссальными должны были стать новые росписи Грановитой палаты, однако на протяжении нескольких лет мастерам не удавалось приступить даже к их фиксации и описанию из-за загруженности другими царскими заказами. Только в 1672 году Симон Ушаков сделал, наконец, описание всех сцен, изображенных на фресках Грановитой палаты, но до их поновления дело так и не дошло. Зато в 1672 году под руководством Никиты Павловца проводилось поновление росписей Золотой палаты.

В 1674 году государь указал провести реставрацию икон в Успенском соборе Кремля, что и сделали его «жалованные» мастера. И конечно же они создавали множество новых икон. До нашего времени дошли 11 икон Никиты Павловца, одного из любимых художников Алексея Михайловича, среди которых особо выделяются «Богоматерь Вертоград заключенный» (около 1670) и «Троица», созданная совместно с Симоном Ушаковым. В июне 1670 года Никита написал икону великомученицы Екатерины, тезоименитой великой княжне Екатерине Алексеевне, в 1673-м — икону «Богоматерь Живоносный источник» «государю в хоромы».

Икону Симона Ушакова «Насаждение древа государства Российского» можно назвать изображением историко-политического характера. В центр сложной композиции помещено в овале изображение Владимирской иконы Божией Матери, его оплетает процветшее древо с двадцатью миниатюрными портретами светских и духовных лидеров России, как бы вырастающее из недр Успенского собора, показанного за стенами и башнями Кремля; Иван Калита и митрополит Петр поливают древо, а рядом с ними на стенах Кремля расположены фигуры царя Алексея Михайловича и его первой жены Марии Милославской с двумя детьми; сверху над всей композицией парят Христос «на облацех» и два ангела, готовые опустить алый покров, знак божественного покровительства, на всё Российское государство. Символическое значение данного произведения столь же велико, сколь совершенно его художественное решение. Обращает на себя внимание то, что Иван Калита и митрополит Петр изображены с нимбами над головами, а здравствовавшие члены царского семейства без нимбов. В той или иной степени новшества письма содержат иконы Симона Ушакова «Спас нерукотворный» (1658), «Великий архиерей» (1658), «Богоматерь Кикская» (1668), «Троица» (1671), «Архангел Михаил» (1676) и многие другие из более чем полусотни дошедших до нас творений кисти мастера.

Но росписью храмов и изготовлением икон перечень обязанностей царевых изографов не исчерпывался. Каждый сантиметр пространства дворцовых хором, от пола до потолка, подлежал декорированию. Художники расписывали подволоки на потолках, стены, окна, двери, полы, а также печи, мебель и вещи, заполнявшие помещения. Федору Алексеевичу, например, нравились расписные столовые доски. Еще в 1675 году, будучи царевичем, он захотел иметь у себя в хоромах расписную столешницу, которую изготовил ему Иван Салтанов. На поверхности были изображены сюжеты притчи о царе Константине: «…когда Константин был не в благочестии, и взят был в плен персы, и приведен был в капище на жертву, и свободися своими рабы». На следующий год тот же изограф расписал другую столешницу, на сей раз на тему притчи о царе Соломоне. Доска имела резную кайму, покрытую золотом и серебром. Подобные столовые доски были дорогостоящим удовольствием, поскольку столы были длинные и роспись представляла собой целый набор изображений, расположенных в отдельных клеймах («местах»). Например, стол, расписанный иконописцем Оружейной палаты Тимофеем Яковлевым по прозвищу Чертенок, включал 58 «мест» на сюжет «Александрии» — повествования о жизни Александра Македонского; стоила роспись 20 рублей — по тому времени очень большие деньги.

Именно на этот период приходится переворот в искусстве, отразившийся и в живописной манере, и в использовании новых художественных форм и материалов. Наряду с традиционными иконами, писавшимися по дереву темперными красками (на яичном желтке), и фресками, наносившимися на сырую штукатурку красками на водной основе, появляются масляные краски, предназначенные для письма по холсту, а также другие дотоле в России невиданные техники.

Вероятно, именно выходец с Востока Иван Салтанов познакомил русских изографов с технологией изготовления «тафтяных» икон из шелковых лоскутков разного цвета с написанными масляными красками фрагментами — как правило, ликом и руками. Скорее всего, именно Салтанову принадлежит авторство «тафтяных» икон «Спас Эммануил», «Проповедь Иоанна Предтечи» и «Богоявление» и выполненного в той же технике портрета патриарха Никона, заказанного для Воскресенского Новоиерусалимского монастыря, но оказавшегося в московской Высокопетровской обители.

Еще одно новшество в изобразительном искусстве, появившееся при царе Алексее Михайловиче, — гравюры на меди (ранее они делались на дереве), создававшиеся по европейским («фряжским») образцам для украшения печатных книг или интерьеров. Техника гравюры на меди была доступна лишь самым умелым мастерам. Сначала именитые художники (Иван Салтанов, Симон Ушаков и др.) «знаменили», то есть делали рисунок на бумаге, затем граверы копировали его, вырезая на медной пластине, которую затем уже покрывали краской и делали отпечатки на гравировальных станках.

В XVII столетии произошла революция в изобразительном искусстве: зародилось новое искусство — «живоподобное», то есть реалистическое, вместо традиционного плоскостного изображения с обратной перспективой, создававшее с помощью светотени объемное изображение и использующее прямую перспективу. Происходило это постепенно, под влиянием западноевропейских гравюр. Придворные мастера начали осваивать методы «живоподобного» писыма к середине века, а в 1650–1660-х годах вокруг них разгорелась острая полемика.

В русском Средневековье требования к художникам были оформлены в 43-й главе Стоглавого собора 1551 года «О живописцех и честных иконах»: «…с превеликим тщанием писати и воображати Иисуса Христа и пречистую его Богоматерь, и святых небесных сил, и святых пророков… и всех святых по образу и подобию и по существу, смотря на образ древних живописцов и знаменито с добрых образцов». Примечательно, что в качестве образцового иконописца, с которого следовало брать пример, назывался Андрей Рублев. Работа изографа в значительной мере регламентировалась каноном, закрепленным в образцах, вошедших в руководства — иконописные «подлинники». Отклонение от традиционных форм осуждалось Церковью. Стоглавый собор назвал среди необходимых качеств художника «послушание» и «благочестие» в копировании образцов. Сам творческий процесс был предопределен как обряд, в котором каждое действие художника приобретало глубокий религиозный смысл и наполнялось символическим значением. Особое место отводилось посту и молитве, душевному очищению, которое должно было предшествовать работе. Ценность икон обусловливалась благостью иконописца и благолепием созданного им образа (правда, при этом оговаривалось, что если Бог не дал человеку таланта, то ему следует зарабатывать на хлеб насущный другим ремеслом).

Такому подходу к иконописи способствовало и восприятие верующими икон как предметов исключительно культового поклонения. По многочисленным данным иностранных наблюдателей, русские отождествляли изображения на иконах с самим объектом поклонения (как писал из Москвы один иезуит в 1698 году, «иконы у русских называются Богом»). Святость персонажей как бы переходила на их изображения. Муромский протопоп Логгин, сказавший, что святые «честнее своих образов», по доносу местного воеводы патриарху Никону «за хуление образов Христа и Богородицы» был посажен «за жестокого пристава», то есть в тюрьму. В подобных условиях каждый новый иконописец, воспитанный на средневековых традициях, стремился повторять своих предшественников и ни в коем случае не вносить ничего нового. Таким образом, иконописание осознавалось только как священное ремесло, эстетическая ценность искусства целиком поглощалась этической. Если красота не была связана с благочестием, она считалась «ложной», совращающей и вводящей в грех: «…ничто же суть, но только прелесть и тля и пагуба».

Самый известный царский «жалованный» иконописец XVII века Симон Ушаков теоретически обосновывал новые принципы живописи в трактате «Слово к люботщательному иконного писания» и воплощал их на практике. Примечательно, что основной закон «живоподобия» он называл принципом зеркала, реально отражающего действительность. Примерно в том же духе высказывался основатель европейского реализма Караваджо: каждая картина, что бы она ни изображала и кем бы ни была написана, никуда не годится, если все ее части не исполнены с натуры, поскольку этой наставнице нельзя ничего предпочесть. Ушаков, естественно, не знал ни работ Караваджо, ни его постулатов в искусстве, но пришел к тем же выводам.