Рассказы (сборник) - Михаил Харитонов

Яшмаа едва сдержался, чтобы не сделать брезгливую гримаску. Таких разговоров он наслушался ещё в молодости, от сокурсников по Институту внеземных культур. Как правило, все попытки «понять внутреннюю логику» чего бы то ни было кончались взрывом нездоровых фантазий, с последующим написанием безумных трактатов на тему пропорций такого-то храма на такой-то планете, в которых якобы зашифрованы все тайны Вселенной… Хотя Абалкин — зоопсихолог, и для него «понять» — нормальная рабочая процедура… Корнею стало неловко.

«Я совершенно не ожидал увидеть вас здесь», — сказал он мысленно, чтобы хоть что-то сказать.

«А я вас разыскивал» — ответил Лев. «Кажется, у меня есть информация для вас…» — даже в стерилизованном компьютерном голосе Яшмаа уловил неуверенность.

«Даже не информация, нет… некие разрозненные догадки» — добавил прогрессор. «Тем не менее, они достаточно важны. Или могут быть важны. Я сейчас объясню… очень быстренько и очень на пальчиках…»

Корней невольно улыбнулся: это выражение он слышал от всех прошедших через третью прогрессорскую школу. Какой-то корпоративный прикол. Наверное, любимый преподаватель так выражался. А может, его уже и нет, того преподавателя, а выражение осталось. Универсальный механизм культурогенеза. Н-да.

«Насколько я понимаю, сейчас вы расследуете дело об исчезновении имперского посланника на Юге» — продолжал своё Абалкин. «Кстати, как его звали? Я с ним никогда не встречался.»

«Григорий Строцкий… то есть его сиятельство герцог Зогг Четырнадцатый Алайский» — ответил Яшмаа, на всякий случай вызывая из компьютерной памяти злополучное «дело посланника». Он, впрочем, и так его знал почти наизусть.

Строцкий Григорий Лионович, прогрессор, родился 15 мая 2-го года… Образование — школа прогрессоров номер четыре, Африка, профессиональные склонности… об этом не надо, знаем мы его склонности… Он же — Его Светлейшее Сиятельство наследный герцог Гонт-Алайский и Линорский Зогг Четырнадцатый.

Этот неопрятный лысеющий боровок с рыбьими глазами и вислой задницей был одним из самых ценных земных агентов на Гиганде. Он начал работать здесь ещё в составе отряда наблюдателей. Когда же КОМКОН, наконец, дал добро на прогрессорскую деятельность, он уже вовсю плёл придворные интриги. Последние двадцать лет он практически не покидал планету, за исключением кратких профилактических визитов на орбитальную станцию. Там земные медики — в секрете от высокого начальства — кое-как подлечивали грешную плоть сиятельства, истомлённую неумеренным пьянством, местными наркотиками, а также амурными похождениями: Гришу не просто так называли «Распутиным», причём с годами его сексуальная ориентация становилась всё более сократовской.

Два земных месяца назад светлейший Зогг Четырнадцатый в очередной раз впал в немилость. Это было, в общем-то, вполне ординарное событие: при дворе ныне царствующего величества Нагон-Гига Четвёртого герцог играл роль вождя аристократической оппозиции. Роль эта была весьма ответственной, довольно сложной, и к тому же неблагодарной: после каждого неудачного заговора бывшие сподвижники (или их родственники и друзья) злоумышляли против герцога, не без оснований подозревая его в двойной игре. Поэтому их величество Нагон-Гиг, как правило, отправлял сиятельного бунтовщика в непродолжительную ссылку. На сей раз ему вздумалось отослать его на Юг, ко двору одного из местных князей, в качестве императорского посланника.

Его Сиятельство недолюбливал Юг, но где-то перекантоваться во время очередной ротации элит было всё-таки надо. Впрочем, двор князя З’угра ему должен был понравиться — хотя бы тем, что на Юге его пристрастия не считались предосудительными. Корней вспомнил, как он провожал герцога в путь: Строцкий расслабленно возлежит на подушках кареты, в руке дорожное чтение — непристойный южный трактат «Галантные размышления о соитии с юношами». Таким его и запомнил Корней: надменным, вялым, с печатью порока на измождённом лице.

Он благополучно доехал до места, отпустил сопровождающих, и остановился где-то поблизости от княжеской резиденции — с целью отдохнуть и развеяться перед официальной частью визита.

В ту же ночь Строцкий пропал.

Первым зафиксировал этот факт следящий спутник: сигналы от постоянно действующего передатчика в теле посланника внезапно прервались. Расшифровка биометрии ничего не дала: судя по всему, герцог до последнего момента крепко спал после дозы очередного зелья. Поиски тела оказались безрезультатны. Даже сверхнадёжное спутниковое сканирование массы не дало никаких результатов. Его Светлейшее Сиятельство наследный герцог Гонт-Алайский и Линорский Зогг Четырнадцатый бесследно исчез.

Когда известие дошло до императорского двора, это вызвало шок. Все решили, что Его Величество, до сих пор придерживавшийся политики дозированного гуманизма (в частности — почти не практиковавший тайных убийств политических противников), устал-таки от коварства и неблагодарности придворных и не прочь навести порядок жёсткими средствами. Пришлось распустить слух, что герцога случайно убил некий юноша из благородных, от которого старый развратник тщетно добивался близости… Эту версию в конце концов приняли, тем более что никаких новых репрессий не последовало.

Разумеется, император не успокоился. Но попытки добиться правды на Юге к успеху не привели: князь З’угра просто поклялся богами, что не убивал Зогга Четырнадцатого, и не знает, кто его убил. Не верить клятве южанина было бы оскорбительно, да и нелепо: было слишком ясно, что князь тут ни при чём. Несколько опытных шпионов-дознавателей, тайно посланных императором, тоже вернулись ни с чем: никто ничего не знал — или не говорил. Расследование пришлось потихоньку свернуть…

Тут Корней осознал, что, предавшись воспоминаниям, он перестал слушать брейн-приёмник, и тот автоматически отключился — а между тем Абалкин продолжает говорить.

«…и тогда мне пришлось заняться этими вещами вплотную», — успел он поймать обрывок последней фразы.

Яшмаа ковырнул ножом остывшее мясо. Есть не хотелось. Его собеседник, напротив, с большим аппетитом дожёвывал ягоду.

«И что же?» — этот ни к чему не обязывающий вопрос показался Корнею наиболее подходящим.

«Ну вот я, собственно, и говорил…» — отозвался Лев Вячеславович.

Яшмаа снова обругал себя за глупую неосторожность, но признаваться в таком афронте было неловко.

«В принципе, всё это очень темно, но дело посланника может быть как-то с этим связано. Что вы на это скажете?»

Яшмаа заколебался. Скорее всего, если бы не эта нелепая ситуация с отключившимся приёмником, он постарался бы уйти от навязанного разговора. Но теперь молчать было бы неприлично — да и, честно говоря, и противно. Конечно, этот Абалкин весьма подозрителен, очень уж откровенно он лезет не в свои дела… неизвестно ещё, можно ли ему доверять. Хотя репутация у него вроде бы вполне достойная. Во всяком случае, в явном стукачестве он замечен не был, Корней бы знал, такие вещи среди прогрессоров всегда известны точно… Да и, в конце концов, чего бояться? Если он прав, это выяснится очень скоро. Если неправ… впрочем, невозможно.