Черный призрак - Владимир Лосев

Вот и пришлось черепахам научиться разговаривать друг с другом на расстоянии тысяч километров, что возможно только при наличии телепатии, а заодно и определять свое будущее. Иначе придешь на место, а твои партнеры уже ушли или придут только через год, когда ты околеешь от голода.

Черепахи — признанные пророки во вселенной, и многие лабиринты имеют выходы к ним. Все разумные существа во вселенной стремятся сюда, чтобы узнать о том, что ждет в будущем, и припасть к мудрости, излучаемой этими пресмыкающимися.

Мне не нравится ощущение безмерности жизни и пространства, которое возникает, когда черепахи заглядывают ко мне в мозг. Я чувствую себя мелким муравьем, бегущим по склону огромной горы, которая упирается заснеженной вершиной в желтые стылые небеса. Поэтому не люблю, хотя и бываю здесь часто.

Я ищу взглядом Наибу, это ее территория возле портала, хотя и понимаю, что на самом деле сейчас лежу в лабиринте. Мое тело бьется в предсмертной судороге, пена идет изо рта, легкие не работают, сердце остановилось пару мгновений назад, больше не имея силы прокачать через тело, наполненное болью и страхом, тягучую кровь.

Не понимаю, как оказался в двух местах одновременно. Наверно, все-таки разговоры о том, что душа существует и может путешествовать везде, где захочет, — правда. Следовательно, я умер. Жаль. А мне так хотелось жить, потому что встретил свою любовь, настоящую, которая бывает только раз.

И я закричал долго, пронзительно и очень тоскливо. Так воют волки на полную луну, горестно и печально, понимая правду о своей жизни. Я не пытался им подражать, просто вопил от боли, отчаяния и страха.

Даже не понимая, что для такого крика нужен воздух в груди, которого у меня не было. И вот именно тогда, в момент наивысшей моей печали, легкие заработали, давая возможность прокричать этому миру и всей вселенной о том, как мне плохо.

И этот дикий вопль спас меня. Спустя десяток невероятно долгих мгновений меня потянуло обратно в лабиринт. Еще издалека, из неизвестных далей, я почувствовал давление и рвущуюся мощь этого странного строения из высоких, поставленных вертикально камней. Оно было накачано энергией до отказа, а значит, там было возможно все. Даже возвращение к жизни из царства теней. Только надо знать, как это сделать. Догадаться.

Глаза у меня были закрыты, а открыть их мешал мерный гул и громкие стоны рядом.

Я прислушался. Стало грустно, потому что понял: лежу на твердой поверхности камня в лабиринте, мне холодно, в руках и ногах пульсирует боль, дышу и этот хриплый звук слышу сквозь беспамятство. Стоны тоже мои, долгие, протяжные…

Когда я все-таки с трудом открыл глаза, то ничего не увидел — белесая пелена вокруг по-прежнему закрывала все. Попробовал встать, но оказалось, что лежу, упершись головой в камень. Какое-то время пытался сообразить, как оказался здесь, потом понял, что в предсмертной судороге тело само доползло сюда.

С трудом перевернулся, подтянул под себя ватные ноги, оперся на руки и встал.

Недоуменно огляделся и понял, что нахожусь недалеко у входной арки. Вон и горка черепов в углу. Мое тело само себя спасло, пока душа летала по вселенной…

Сделал один шаг, потом второй, недоуменно озираясь по сторонам. Да, все так: я у выхода, вон тропинка, ведущая вверх. Только внутри ощущение, что пробыл в лабиринте невероятно долго — может быть, день, а то и два, и три…

Я пошатнулся, но справился с собой и потащился вверх по петляющей скользкой тропке. Периодически останавливался, когда пот начинал застилать мне глаза, долго выкашливал что-то из легких и снова поднимался вверх. Так добрался до уступа, на котором меня должны были ждать Настя и профессор.

Но на уступе никого не оказалось. Они ушли. Наверное, сразу, как только я исчез под аркой лабиринта. Не стали ждать. Знали, что не вернусь.

Я вздохнул, постоял, покачиваясь, разглядывая матовое небо, и пошел к кордону. Надо добраться до ям, грязь меня приведет в чувство, подлечит тело, и тогда снова смогу соображать. Может, догадаюсь, как остался жив в этот раз.

В голове было пусто, тихо и одиноко, ни одна мысль не бродила там, смущая меня своей странностью. Я просто плелся к кордону по каменным завалам, по осыпям мелких камней, между высоких, вздымающихся к серо-белому пустому небу скал вниз, вниз и вниз, заново осознавая истину, что жизнь — это движение.

Перестань двигаться — и ты умрешь рано или поздно. Это осознаешь только тогда, когда близка смерть и ты не можешь пошевелить ни одной своей конечностью.

Во мне не было боли, точнее, она таилась где-то в глубине, перепуганная близкой смертью.

Шаг и еще шаг, а потом еще миллион мелких шажков, из которых уже не помнил ни одного, и мне удалось добраться до ям. Там разделся и, упав в ближайшую, бросил туда же одежду, чтобы отстирать ее от каменной пыли лабиринта.

Это было нужно сделать, потому что она разъедает кожу. Откуда-то во мне появилось это знание. Почему-то всегда после того, как оказывался рядом со смертью, я становился другим.

А потом снятся сны о том, как я брожу по другим мирам, и сам лабиринт становится мне близким, как родной дом.

Вода оказалась теплой, она прогнала мерзкий холод и ощущение уходящей разочарованно смерти и стала согревать, постепенно возвращая к жизни.

Как и ожидалось, первыми загорелись болезненным огнем легкие, им больше всего досталось в этот раз.

А потом и все остальное тело вспыхнуло невероятной болью, я закрыл глаза и погрузился в блаженное стояние безвременья, больше не удивляясь тому, что со мной происходит.

Я изменился. Стал другим. Окружающее уже воспринимаю так, словно вырос с этим. И действительно, а что тут странного? Лабиринт — не самое странное место во вселенной, а всего лишь мостик от одной планеты к другой, протянутый по космическому вакууму.

Наш лабиринт еще небольшой, соединяет между собой всего-то полтора десятка планет, а существуют гораздо больше, мощнее, массивнее, но путь к ним труден и опасен. Они ведут в глубину вселенной к мириадам затерянных миров. Не во всех из них есть жизнь, во многих уже угасла в результате каких-то катаклизмов. А кое-где стала настолько странной, что понять ее невозможно.

Но есть похожие на нашу землю обилием жизни и энергии, одно плохо — создания, живущие там, всегда готовы попробовать тебя на вкус.

И мне даже известно, откуда приходят туманы.

Есть за дальней аркой одна планета, только начавшая свое развитие. Именно на ней такое обилие всех форм, борющихся за выживание и развитие. Там только появились разумные существа, но они еще не осознали, что могут стать первыми.

Выжить на планете сложно. Хотя мое дело простое — привел, увел. А кто куда отправляется и почему — мне неинтересно. Я — проводник. Если не хотят ждать меня у портала, то могут не ждать совсем. Пробиваться через заросли брунса в поисках возможного клиента способны только самоубийцы. Я к таким не отношусь, у меня есть для чего жить…

Что? Я недоуменно заморгал глазами, то ли просыпаясь, то ли очнувшись. Откуда во мне появились эти мысли? И мои ли они? Неужели все-таки сошел с ума? Тогда почему внутренне так спокоен?!

Я плюнул в поднимающиеся со дна пузыри и стал выбираться из ямы. Одежду надевать не стал, просто схватил мокрый, неприятно пахнущий комок, бросил его на плечи и потащил к дому. Там не спеша стал развешивать на веревке.

За спиной послышался шорох, но я не обернулся, и так знал, кто это. Спиной чувствовал, потому что внутри все напряглось и снаружи тоже. Наверное, почувствовал нежный приятный запах, сводящий с ума, а может, услышал обрывок мысли…

Услышав всхлип, я обернулся. Настя стояла возле двери, глядя на меня красными зареванными глазами.

— И чего плачем? — делано удивился я, все еще помня, как меня бросили одного умирать. — Неужели случилось что-то, пока меня не было?

— Это ты?

Глупый вопрос, но на всякий случай посмотрел по сторонам и пожал плечами — никого.

— А что, не похож?

— Тупица! — Она скользнула ко мне, судорожно схватила меня руками и прижала к себе. — Я думала, ты погиб.

— А просто подождать не могли, вместо того чтобы хоронить, не увидев трупа? — пробурчал я, понемногу отмякая. — И осторожнее, задушишь же…

— Мы ждали тебя столько, сколько могли. — Она говорила сквозь рыдания, поэтому разобрать ее слова удавалось с трудом. — Спали на уступе и ели то, что взял с собой папа. Ушли тогда, когда стало ясно, что ты не придешь. К тому времени у нас закончилась еда и мы устали от бесконечного ожидания.

— Меня не было от силы пару часов…

— Тебя не было три дня…

Вот и поспорь с ней! С женщинами спорят только дураки. Смысла в этом нет никакого — все равно проиграешь, независимо от того, прав или нет.

— Хорошо, пусть будет три дня. — Я вздохнул. Откуда мне знать, что происходило на самом деле? В лабиринте все странно. Для меня могла пройти и пара часов, а для них три дня. Все относительно там, где сами законы меняются. — А плачешь зачем?