Третья истина - Лина ТриЭС

…Лулу вошла в дом. Виконт, усвоивший в последнее время манеру ходить, не поднимая глаз, задел ее локтем, не посмотрев на что наткнулся, пробормотал в сторону этого «чего-то» все то же свое «прошу прощения» и пошел дальше.

— Виконт! Это же я!

— Что — ты? Должен я когда-то заниматься делами? — перешел он от задумчивости непосредственно к раздражению.

Лулу потащилась наверх. Что поделаешь? Она уже три дня терпит такое. Ей очень горько… и так жаль его. И нельзя показать, что жаль. Он издерган, ему трудно, не лезть же со своими обидами. На балкончике второго этажа она уселась на перила и спустила ноги на внешнюю сторону. Рискованная, но любимая Лулу позиция. Надо только крепко держаться за перила и быть в удобной юбке. Еще совсем недавно, когда Виконт замечал снизу, как она устроилась, всегда кричал что-нибудь приветственное: «Эй, на реях, держись, как следует!»

Иногда то же самое по-английски (Лулу давно уже знала от него, что именно этот язык употребляется на флоте): «Hey, aloft! Hold on!».

Один раз он ей закричал: «Эй, на марсе! что там по курсу?». Лулу это показалось смешно: «Почему не на Луне? Вы хотели сказать «на мачте?». Он прищелкнул языком и шутливо потупился: «Прости, оговорился!». А когда через несколько минут они столкнулись у входа в столовую, чрезвычайно серьезно изрек: «марс— это площадка такая, на грот-мачте для впередсмотрящего». Подмигнул и подтолкнул по своему обыкновению плечом. Лулу оставалось только смущенно засмеяться: «Я не должна была возражать такому морскому волку».

— Вот! — подытожил он. — Ты вообще не должна мне возражать! А то, надо ж, — и он смешно передразнил: «Гоголь — это довольно скучно!».

Это как раз и явилось той последней каплей, после которой Лулу кинулась перечитывать Гоголя.

Ну, неужели, неужели все его шутки и поддразнивания теперь тоже попадут в разряд того, о чем она с печалью думает в прошедшем времени? Лулу тяжело вздохнула. Отсюда действительно далеко видно — луг, реку. Вон плавают хуторские мальчишки… Неожиданно сзади кто-то взял ее за талию и руку одновременно. Лулу повернулась:

— Вы…Вы не пошли по делам?

— Свалишься. — Глядя в пространство за балконом, без выражения сказал Виконт, помолчал, потом добавил:

— Помнишь, я обещал тебе рассказать о Вишневецких курганах близ Каменской?

Еще бы ей, запечатлевавшей все его высказывания, не помнить, что ни про Вишневецкие, ни про какие иные курганы, речь у них никогда не заходила!

— Степь, ковыль, запах чабреца — здесь сейчас все спокойно. Мир.

— Да, как будто нигде и войны нету, — подхватила с готовностью Лулу.

— Ты о чем? Не перебивай меня.

Теперь он стал спиной к предполагаемым курганам, прислонился к перилам, откинувшись немного назад, и через колени Лулу оперся ладонью о балюстраду, на которой она сидела. И хотя он не держал ее, даже не касался, Лулу сразу же почувствовала себя надежно застрахованной от падения, отпустила руки, которыми обычно вцеплялась в перила и вся обратилась в слух.

— Битвы, сражения — эти степи их как будто не знали, а между тем в каждом кургане находили и находят кольчуги, мечи, шлемы, медные топоры, наконечники стрел. Лет семь-восемь назад я был здесь с экспедицией Савельева — шли как раз от Каменской, то есть, от Вишневецких курганов до станицы Луганской. Видел своими глазами. Участвовал в раскопках. Расспрашивал местных.

— О-о, вот, наверное, интересно! А как вы туда, в экспедицию попали? А мы эти курганы в Каменской видели? Где они там? А почему они Вишневецкие? А кто сражался? — Лулу, несмотря на приказ «не перебивать», начала сыпать вопросами. В первую секунду — просто хотела дать понять, как это прекрасно, что он пришел и рассказывает, и, конечно, чтоб рассказывал подольше, но тут же почувствовала, что ей и вправду интересно. Он, однако, отреагировал только на последний вопрос:

— Кто сражался, ты спрашиваешь? Орды половцев таились по оврагам. Кончак — слыхала о таком? — и Гзак были их предводителями. Со стороны русских — Игорь. Князь Игорь, другие князья… Герой битвы — Всеволод. Что, вспомнила? Разумеется, это та самая книга, одна из череды обозванных тобой скучными. «Слово о полку Игореве» не летопись, нет, великий эпос! Пушкин, умирая, сокрушался, что не успел пересказать его современным языком. Кстати, Каяла— река, на которой разыгрываются главные события «Слова», по всей вероятности, наша с тобой старая подружка — Быстрая. Дальше, в междуречье с Калитвой, — помнишь ее скалистые берега? — река буквально вгрызается в горный кряж. Кстати, Калитва и сама может быть Каялой. Точной версии нет.

— Это когда вы меня прошлым летом в Усть-Белокалитвинск провожали? Конечно, помню. Только жалко, вы тогда сразу уехали, торопились куда-то… Обратно уж, с Юдиными пришлось… Не так интересно… Но когда еще с вами, и настоящее путешествие, я как раз, увидев скалы, подумала — какие прекрасные грозные места! Там же вниз с берега с одной стороны такие обрывы — вы сказали, саженей пятьдесят… А потом подумала, наверное просто не привыкла, поэтому так сильно впечатлилась — около нас ведь степи сплошные… А почему Каялу ищут там, где крутые берега?

— Каяла, kayalık — по-тюркски «скалистая», — отмахнулся Виконт. — Погляди, представь, эта земля слышала звон мечей. Ее топтали боевые кони.

— А кто победил, русские? — Лулу привыкла к пространным красочным повествованиям, а сегодня говорит быстро и отрывисто, даже уследить трудно. Но все равно, она упивалась беседой. Не отвечая, Виконт задумался. Лулу терпеливо ждала ответа, рассматривая его резко очерченный профиль, край синего глаза. Сбоку кажется, что он пристально разглядывает что-то, но Лулу знает — поймать этот его взгляд просто невозможно. Он устремлен в никуда, в пространство.

— Эта земля стóит, чтобы ее уважали. Стóит.

— Кто же победил, вы не ответили?

— А ты молодец. Сказала: «скучно» — и бросила. Куда только твои учителя смотрят? И не мое это дело объяснять тебе все подряд. Так, возможно, никогда и не узнаешь, что боль, а не гордость продиктовала автору «Слово». И то, что битва закончилась страшным, жестоким поражением русских — тоже.

— Ой, я просто с тем, что в гимназии говорилось, не связала как-то… А сама, правда, не дочитала… Я что-то такое вспоминаю, у нас одна девочка — она моя подруга и очень-очень по-взрослому разбирается, — говорила, что русские войска там какую-то ошибку сделали, надо было вовремя отойти и перегруппироваться. Оттого Игорь и в плен попал, кажется… Эта ошибка и есть причина поражения, правда? Бездарные полководцы…

Виконт вздохнул, посмотрел на нее долгим взглядом и сказал:

— Причин много, но эта, права твоя подруга, наверное, главная. Дружина Игоря, из отборных воинов, то, что теперь назвали бы гвардией, знала, что назавтра соберутся «бесчисленные полки половецкие», предполагала отойти и могла отойти, но не отошла.

— Вот видите! — Лулу ощутила гордость за умную Таню.

А Виконт, как будто продолжая внушать ей что-то не только словами, но и взглядом, говорил:

— Другие полки, обыкновенные лучники, не смогли бы идти — они преследовали половцев, только что вернулись. Кони и люди были измучены. Ипатьевская летопись об этом говорит так: «…Если ускачем, то сами спасемся, а простых людей оставим. И то будет грех перед Богом: предали и сбежали. Но умрем, или вместе живы будем». И что, Александрин? Бездарные? Надо было уйти?

Лулу могла только молча отрицательно покачать головой.

— Ну, перелезай сюда, меня ждут, — неожиданно заключил он и, для чего-то пожав ошеломленной слушательнице руку, поспешно ушел. Она не успела ничего спросить, ни о чем поговорить. Или успела? В его словах были какие-то отзвуки того, что так ее волновало. Звучали ответы на вопросы, сформулировать которые она даже самой себе не могла.

ГЛАВА 3. ПОСЛЕДНЯЯ ПРОГУЛКА

То, что произошло назавтра, Лулу смогла осознать, как следует, только вечером, у себя. А сначала все было даже спокойнее, чем обычно. Счастливая тем, что Виконт вчера подошел к ней, сам подошел, и растревоженная его рассказом, она, припомнив недавнее теткино ворчание, и чтобы успокоиться, отправилась «по хозяйству». Посчитала и разложила по коробкам столовое серебро, приготовила под руководством кухарки гуся под острым соусом. Приятно было думать, о том, кто будет это блюдо есть, хотя, она знала, что постесняется сказать о своем авторстве. Пусть бы тетка обмолвилась при всех за столом! Пока что тетка пришла, если не в полный восторг, то, по крайней мере, в добродушное состояние:

— Ах, Александра, — произнесла она со всей доступной ей задушевностью, — когда твое французское с тебя слетает, так любо-дорого посмотреть, даром, что худенькая. И лицо — очень недурное… кабы только еще и мальчишку из себя не корчила, а, как подобает девице, себя всегда вела. Так, гляди, еще и хорошую партию сделаешь! Ты не бойся, как время выйдет, я об этом подумаю… А что делать станешь? Вроде сироты — при живой матери. Ой, что это я, про сирот-то? Еще накличу, не дай Бог! Виктору возвращаться, а я про сирот завела.