Третья истина - Лина ТриЭС

— Ничего особенного не хотела сказать, Гоголя прочитала. Но это потом. Я не ошиблась: я не «давно» хотела поговорить, а «всегда» хочу поговорить, просто побыть с вами.

Виконт искоса поглядел на нее, но ничего не сказал.

— А сейчас еще так неприятно получилось, что домой идти не хочется. Дяде нагрубила…Сразу, не зная человека. Так себя некрасиво продемонстрировала! Это они виноваты… Да что сваливать? Сама…Теперь вот, погуляю немного… пусть время пройдет….

— Кто «они»? Какой дядя? Ну, давай, погуляем часок.

Он поднялся, подал ей руку, чтоб она тоже встала, и неторопливо пошел рядом с ней, по еле заметной в траве тропинке, покусывая сорванный стебелек и обводя глазами горизонт:

— Какой все-таки простор, да, Александрин? Если отвлечься от всего этого безобразия, — он кивнул на останки повозки, мимо которой они как раз проходили. — Так, кто «они»?

— Братья, но это я зря на них. Приехал, дядя Петя, как они называют, тоже Курнаков — брат отца, что ли? Не успел и в дом войти, как я с ним поссорилась…Потому что составила поспешное суждение, хотя вы говорите всегда — не составлять… Это мой бич.

— Бич? — Лулу с удивлением увидела, что Виконт внезапно остановился, от прежнего благодушия не осталось и следа, а лицо его замерло в каком-то ожесточении.

— Вы ТАК рассердились? Что вы! Это не такая уж грубость была. Мы просто не поняли друг друга. Он сказал «назойливая девчонка» и еще хотел по щеке похлопать в знак приветствия, а мне стало обидно что-то, и я не сдержалась… Это отвратительно, я знаю. Но даже … извинюсь, так не хочется, так не хочется, Виконт, но я себя заставлю… — лихорадочно говорила Лулу, побледнев. Схватила его за руку и пыталась поймать взгляд.

— Нет, нет, я тебя не осуждаю, — он рассеянно погладил ее по руке. — Успокойся. Неприятно, что уж говорить. Да не о тебе я, не вспыхивай. Идем, пора. — И круто повернул назад, к дороге.

Лулу видела, что настроение у Виконта совершенно испортилось, хоть и убеждала себя, что не она его расстроила. Молча, нахмурившись, от чего обозначилась продольная складка между бровями, он дошел до дома, не останавливаясь, кивнул ей и направился вверх по лестнице.

Что за день, что за день сегодня? Нервный, недобрый. Лулу, поглядев вслед Виконту, вздохнула и нехотя толкнула дверь столовой. Тетку она застала в серьезной степени раздражения. Так расправляет скатерть, что весь дубовый стол ходуном ходит. На пол полетели салфетки, стопочкой лежавшие на краю стола. Евдокия Васильевна, по-свойски помянув черта, нагнулась за ними, но не дотянулась. Лицо ее, и без того красное, сегодня, от напряжения совсем побагровело. Окончательно разозлившись, тетка рявкнула:

— Тонька, куда ты запропастилась? За смертью тебя посылать!

Лулу, как могла проворно, нырнула под стол и подняла салфетки:

— Опять на стол… или они грязные стали?

— Явилась, слава Богу! Ты бы сразу на неделю наедалась впрок, если каждый день за стол вовремя придти не можешь. Клади, велико дело, на ковре полминуты полежали…

— Никого же нет еще…

— Никого и не будет уже до ужина. Не видишь, я и скатерть переменила. А-а-а… Будет теперь, не дом, а бедлам! Принесла нелегкая… Александра! А ну, сядь живо. Тонька! Где тебя черти носят? Подашь ты нам обед, в конце концов? Думаешь, я ела? Как же, комнату готовь, проследи, прими по высшему разряду, а он, заноситься будет, хозяйчика из себя корчить!

— Тетя, это вы об этом приезжем…военном?

— Евдокия Васильевна! Пал Андреич приехал! К себе пошел, того не видал еще… — с оживленной и испуганной мимикой сообщила вбежавшая Тоня, сразу начав расставлять суп, тефтели, салат и хлеб.

— И не спросил, кто это в коляске прибыл?

— Нет, ничегошеньки не сказал, не спросил. «Здраствуйте, Антонина»— вот и весь разговор!

— Ой, будет дело, как встретятся! Ой, будет!

— Неужто, скандала ждать, Евдокия Васильевна?

— Иди, ладно, тебе-то чего ждать, не твое это дело и болтай поменьше!

Тоня обижено передернула плечами и вышла. Лулу, как ужаленная, вскочила с места:

— Почему, почему, скандал будет? Тетя?

— Ах, да ешь ты, не до тебя мне… И впрямь, голова кругом. Скандал! Хорошо, если не смертоубийство! Господи, приведи Виктора поскорее!

— Тетя, что вы такое говорите? Какое убийство? Когда отец приезжает? — от ужаса она стала почти заикаться

— Ты, Александра, витаешь неизвестно где. Могла бы знать, что в семье делается! На мамашу-то твою только рукой махнуть, да плюнуть остается, проку с нее никакого. Ни помощи, ни совета… А ты-то! Пятнадцать скоро… Я в шестнадцать — замужем была, хозяйкой дома! А в семнадцать — матерью! Ты хоть бы приглядывалась, как что делается, как дом ведется, девушка ведь. Вот я замечала, готовить пытаешься, — уже хорошо… и правильно!

Лулу поняла по прибавленному ей году, что тетка не прочь ее во что-то посвятить, и в нетерпении почти прокричала той в ухо, не давая сбиться с темы:

— Я вам, тетечка, прямо сейчас помогать стану, смотрите, я уже помогаю, — она схватила злополучные салфетки и для чего-то отнесла их на буфет. — Этот Петр — плохо, что приехал, да? Для вас? Для Поля Андреевича? Почему, почему, тетя, скажите?

— Започемукала! Я-то этого хлыща, эвон с какого времени терпеть не могу, еще как мальчишкой приезжал, да такое позорище учинил, гостей, девиц нагнал прямо в дом, на всю губернию осла-вил… Чтобы Павел, когда в доме блуд устраивал?… Ты глазищи-то не таращь, не таращь! Я тебе про это и поминать не должна б, не твоего ума… Я приструнить хотела Петра-то, а он: «породы в вас нет!» Это он мне, щенок, отмочил!

— А …с Полем Андреевичем они что же, почему… он тоже мальчиком тут…?

— Да, они враги заклятые, из-за него Павел здесь и оказался, как раз, чтобы не встретились ненароком.

— Из Петербурга уехал?

— Уехал! Да Виктор, отец твой, его чуть не силком приволок сюда года четыре назад, когда Петр назначение в Петербург получил. А сперва Петра — стервеца в Москву услали. Виктор по военной линии тогда похлопотал, чтобы от Павла Андреича, и от скандала убрать, чтоб гадостей не плел. Павел ради памяти названной матери, мачехи моей, царство ей небесное, только и послушался. Толков не хотел… …. А Петра он убил бы, как пить дать убил бы!

— Как убил, по-настоящему? Павел Андреевич?? На поединке? Что вы говорите, тетя? Это же не может так быть? Ой, правда, и там же написано было! — Лулу внезапно со всей четкостью вспомнила когда-то тайком читаное письмо. Вот кто приехавший Петр, вот что вертелось у нее в голове все время, с тех пор, как прозвучало имя дяди! О нем, значит, Виконт написал: «Если бы он не был вашим сыном…». Он что, уже тогда хотел его убить? Убить?

Лулу в волнении схватила тетку за руки:

— Они что, с детства ненавидят друг друга? Петр его оскорбил ужасно, да? Постойте, как там было сказано…

— Эк вцепилась-то как…Ладно, Александра, ты сядь, и, коли так уж хочешь, то послушай. Ты девушка почти взрослая, уж лучше я тебе расскажу, чем сплетен наслушаешься… Ой, не миновать беды! Ой не миновать! А мне к Любе скоро: я свою половину дома на Виктора записала, а сама — к дочери, очень уж зовет, обе мы с ней теперь — вдовы безутешные… Пишет вот — помер муж-то, так от плена и не оправился, болезный! Уж как зимой Павел Андреич его вызволял-выкупал, в какое пекло, ради него полез! Столько радости было… как привез… — Тетка всхлипнула.

Ой! — Лулу, которая было села, вскочила вновь, но тут же взяла себя в руки. Страшно, конечно, слышать об упомянутом теткой «пекле», но все же дело прошлое… Важнее узнать, про опасность, грозящую Виконту сейчас. Она умеет «представляться». Пусть тетя думает, что ей просто любопытно.

— Да, да, тетя, расскажите, чтобы я сплетен не послушала…Такие важные семейные дела…

— У них не одна, а две ссоры были. Отец мой умер в одночасье, и завещания не оставил. Ну, все и поделили, как оно по закону положено, супруге, сыновьям, мне, конечно…А Павел то им не родной! Значит, ему ничего! Мачехе, Елене Александровне, это обидно показалось, она его, может, поболе, чем сыновей любила. Те-то от нее вечно в отдалении, сами по себе, а этот — рядом, утешение. Мою долю тронуть и не пыталась. Вот, как перед Богом — только добро от нее видала, высокой души была женщина! Но и характер не слабый. Она в девичестве Вяземская, род знатный, князья…Отец мой ее с трудом добился… Сыновьям, возьми, и выскажи — так, мол, и так, по справедливости надо, чтоб и у Павла свое состояние было. Виктор с Семеном не возражали, и без того знали, — успей отец, сам бы Павла не обидел. А Петька, по подлости… — тетка перевела дыхание, потыкала вилкой тефтелю в своей тарелке. — Эх, до того растревожилась я, кусок в горло не идет…

Лулу посмотрела на свою нетронутую тарелку — она вообще забыла, что это они тут обедают, — и снова перевела глаза на тетку в безмолвной мольбе: пусть не отвлекается, продолжает. Та встала, подошла к буфету, вытащила графин с наливкой и решительно плеснула себе из него в стакан для воды: