Красное золото - Виталий Олейниченко

— Тоже мне, Рэмбы хреновы…

— Во-во! И как они только четверых наших-то замочить сумели, непонятно.

— А может, это не они? Уж больно они до крови хлипкие…

— А кто тогда?

— А хрен его знает.

Вот и вся логическая цепочка.

Картина складывалась воистину безрадостная: вчера днем группа Лысого в полном составе без разрешения начальства отправилась на тот свет, а кто и каким образом ее туда отправил, оставалось совершенно непонятным. В голову невольно начинала лезть всякая чертовщина…

Оставалось предположить только одно: одновременно с «лохами» (которые, впрочем, вовсе и не «лохи», если посмотреть на процесс глазами Фиксы, Кастета, Сиплого и так и не объявившегося Косого) и «синими» действует неопознанная группа диверсантов, у которых как раз вполне может оказаться взрывчатка в количестве достаточном, чтобы разнести внедорожник на запчасти. Но опять возникает вопрос: откуда этим диверсантам взяться здесь, в глухой тайге? Это не Чечня все же. Это Сибирь, окраина Империи, к особому сепаратизму не склонная, а потому к терроризму не тяготеющая. К тому же, если бы эти загадочные диверсанты существовали в действительности, то убили бы не одного Кастета, а всю команду Бивня. И в Петрашевском тоже всех бы взорвали. Вместе с домом. Так ведь нет — попортили тормозную систему в одном джипе, «замочили» бедолагу-Сиплого и сбежали без боя, потеряв одного своего — и никакого-то там мифического диверсанта, а именного «лоха». Так что все эти умственные выкладки о неких таежных ниндзя с динамитом — не меньший бред, чем все предыдущие умопостроения.

И что тогда он, Вова Большой, имеет? А имеет он четыре свежих трупа своих коллег по цеху, опять ушедшую в неизвестном направлении компанию «фраеров», полный ноль полезной информации и вопросы. Очень много вопросов.

Вова помотал коротко стриженой головой и даже замычал от бессильного гнева и душившей его безысходности. Ох, открутит теперь Клещ его бригадирскую башку. Прямо против резьбы и открутит…

ГЛАВА 14

В конце третьего дня пути мы наткнулись на тоненький, петляющий меж спутанных корней ручеек и, поднявшись чуть выше по течению, обнаружили бьющий из-под замшелых валунов родник. Возле него и разбили лагерь. Родничок очистили от напавшего мусора, складной лопаткой Лелека углубили ямку меж камней и получили, после того как осела муть, прекрасный источник чистейшей вкусной воды.

Настроение после сытного ужина было приподнятым, даже веселым. Страхи остались где-то там, позади. Наши чувства за прошедшее время вообще, похоже, несколько атрофировались. И это было вполне объяснимо, потому что подобный калейдоскоп событий — событий кровавых, тяжелых для неподготовленной психики обычного обывателя, каковым, по существу, являлся каждый из нас — должен был либо сию неподготовленную психику покалечить, либо заставить сознание (или подсознание) воздвигнуть своего рода защитный барьер, вычленявший факты и отражавший, на манер щита, их эмоциональную подоплеку.

Вполне допускаю, что если бы мы в спокойной обстановке присели и стали вдумчиво вспоминать все, что с нами приключилось, мы бы тут же разом «сдвинулись». Однако где-то приседать и обмозговывать свои мытарства мы, слава богу, не имели ни времени, ни желания. А потому в разговорах вообще предпочитали касаться исключительно тем посторонних и обсуждать лишь некие абстрактные, не связанные с настоящим, проблемы.

Так и сейчас: беседа шла ни о чем. Лелек вещал что-то о своих впечатлениях от поездки в Индию на «челночную» разведку. Для меня эта страна всегда была страной загадочной, скорее даже не страной, а неким волшебным символом. При слове «Индия» мне немедленно представлялись купающиеся в золоте раджи, вольготно бродящие по раскаленным улицам глинобитных городов слоны, темнокожие йоги в гигантских тюрбанах, черноокие, вечно что-то распевающие красавицы и красавцы, тучные священные коровы, сикхи с кривыми ножами, колонизаторы в пробковых шлемах и прочая экзотика. Лелек, однако, безжалостно рушил мою мечту:

— Жара, — говорил он, — дикая влажность, вонь, грязища, и куда ни глянь — валяются в этой грязище нищие черноокие красавицы и красавцы вперемежку со священными коровами и обкурившимися гашиша немытыми сикхами в тюрбанах. А те, кто не валяется в пыли, все равно не танцует и не поет безостановочно, потому что занят куда более возвышенной проблемой добычи себе на пропитание. Причем добыча эта идет в основном в карманах и портмоне туристов посредством банального попрошайничества. И попрошайничают все, начиная со скелетообразного нищего на Тибетском рынке и заканчивая самыми высшими сферами. Нищий, — говорил Лелек, — просит рупию, коридорный в отеле — пять рупий, официант — десять, чиновник в аэропорту — тоже десять, но уже долларов, ну и так далее… Такая вот своеобразная «Табель о рангах»: чем выше социальное положение, тем большая требуется мзда.

— Ну, в этом мы от них недалеко ушли, — проводил параллели Михаил. — В каком-то смысле даже, напротив, они ушли дальше нас. Они хоть просят. Наши — требуют, а то и просто берут… Ха! Верещагин наоборот: «Абдулла! Таможня берет добро!». И берет. Все без остатка.

— И так — всю нашу долгую историю, — добавлял я. — Как начали охальничать со времен чубатого Святослава, так и не остановимся никак. И холопам своим никогда не платили, даже совсем наоборот, еще и калечили в качестве благодарности, как Барму с Постником, например, тех, что Собор Василия Блаженного построили…

— А что с ними сделали? — поинтересовался Лелек.

— Да так… Глаза выкололи и опустили на все четыре стороны… А служилым — ну, воеводам и чиновникам всяким — платили. Но платили мало. Зато давали вотчины в кормление. И сейчас дают. И они кормятся с них, как умеют, а умеют по-разному, но чаще всего почему-то — до заворота кишок. Как перестанет в глотку лезть, тогда только от кормушки отваливаются, да и то ненадолго.

— Аки кадавр, желудочно неудовлетворенный, — прокомментировал Миша.

Мы рассмеялись, потому что классику нашего времени читали все и потому, что сравнение было портретным и весьма удачным.

А Болек продолжал все это время строчить что-то в своем блокноте.

— Слушай, а почему ты не пишешь песни или хотя бы слова для песен? — спросил я его. — У тебя бы точно получилось. Тем более по сравнению с тем, что несется на нас с эстрады. Ведь это на два, а то три порядка хуже, чем твои самые неудачные опыты.

— А ты попробуй, прорвись в этот шоу-бизнес! — фыркнув, ответил наш литератор. — Это ведь те же «синие», только внешне более благообразные, без наколок и «фени». То есть, по большей части они, конечно, не «синие», а «голубые» — в самом что ни на есть приземленном смысле. И чужаков в свои богемные сферы не пускают… А то, что от их, с позволения сказать — текстов и псевдомузыки даже тараканы в тундру убегают, так это шоу-деятелей заботит, поверь мне, менее всего. Это же — бизнес, хоть и «шоу»…