Город бездны - Аластер Рейнольдс

Мы поднялись по лестнице — на этот раз целой — и вышли в ночь, на открытую площадку. Можно представить, чего мне стоило продержаться последние несколько минут — воздух, ворвавшийся в мои легкие, показался мне необычайно свежим и даже чистым. Однако я чувствовал, что нахожусь на грани обморока, и до сих пор не понимал, что происходит. Даже когда она указала на нишу в стене строения, где стоял на груде обломков маленький фуникулер, я не смог полностью свыкнуться с мыслью, что меня хотят спасти.

— Зачем вы это делаете? — спросил я.

— Потому что Игра отвратительна, — ответила она и подала, шевеля губами, беззвучную команду машине, после чего та вздрогнула, ожила и двинулась к нам, выбрасывая телескопические рычаги, которые цеплялись за неровности в полуразрушенном потолке пещеры. — Игроки полагают, что пользуются негласной поддержкой всего Кэнопи, но они ошибаются. Возможно, раньше так и было, когда Игра не была варварством — но не сейчас.

Ввалившись в салон фуникулера, я рухнул на заднее сиденье. Только теперь я заметил, что брюки, выданные мне Нищенствующими, покрыты кровью, словно ржавчиной. Но кровотечение, кажется, прекратилось. Голова шла кругом, но не могу сказать, что за последние несколько минут мне стало заметно хуже.

Когда моя спасительница опустилась в водительское кресло и выровняла в одну линию рычаги управления, я спросил у нее, действительно ли когда-то Игра не была просто варварством.

— Да, так было — сразу после эпидемии, — она опустила затянутую в перчатку руку на пару латунных джойстиков, толкнула их вперед, и фуникулер двинулся к выходу из пещеры, проворно перебирая рычагами. — Тогда жертвами были преступники — жители Малча, которые вторглись в Кэнопи, или те, кто совершал преступления против себе подобных. Убийцы, насильники, мародеры.

— Вполне справедливое наказание.

— Я не оправдываю Игру. Ни в коем случае. Но раньше, по крайней мере, существовало некое моральное равновесие. Они были подонками. За которыми охотились другие подонки.

— А сейчас?

— Кажется, вы настроены на светскую беседу, Мирабель? Большинство моих знакомых после такого ранения вопили бы без умолку.

В это время мы покинули пещеру, и я пережил несколько отвратительных мгновений — фуникулер свободно падал, пока не ухватился за ближайший кабель. Падение замедлилось, а потом мы начали подниматься.

— Теперь отвечу на ваш вопрос, — продолжала она. — У нас возникла проблема с подбором подходящих жертв. Организаторы начали проявлять некоторую… как бы это сказать… привередливость.

— Понимаю, — подхватил я. — Понимаю, потому что моя вина заключалась лишь в том, что я по ошибке забрел в неподходящий район Малча. Кстати, кто вы такая? И куда вы меня везете?

Убрав руку с рычага, она сняла свой полупрозрачный шлем с фасеточными очками и повернулась ко мне так, чтобы я мог ее рассмотреть.

— Меня зовут Тарин, — представилась она. — Но друзья из подрывного движения называют меня Зеброй.

Я вспомнил, что видел ее этим вечером — среди посетителей ресторана на стебле. Тогда я отметил ее экзотическую красоту, но сейчас она показалась мне поистине прекрасной. Возможно, у меня начинался жар, возможно, дело было в боли, которую вызывала рана, в выбросе адреналина, вызванного погоней и неожиданным спасением. Прекрасная и очень странная… Да и была ли она по-настоящему человеком? Кожа — местами белая, как мел, местами иссиня-черная. Полосы украшали не только лоб и скулы, но — судя по тому, что я успел увидеть тогда, на стебле — и большую часть тела. Черные полосы, изгибаясь, тянулись от уголков глаз, напоминая броский макияж, наложенный с маниакальной тщательностью. Ее волосы напоминали жесткий черный гребень, который тянулся вниз вдоль позвоночника.

— Не думаю, что когда-нибудь встречал вас, Зебра.

— Ничего, — успокоила она. — Вообще, кое-кто из моих друзей считает меня старомодной и не слишком оригинальной. Ведь вы не малч, господин Мирабель?

— Значит, вам известно мое имя. Что еще вы обо мне знаете?

— Не так много, как хотелось бы.

Она снова убрала руки с рычагов, видимо, запустив автопилот и позволив машине самостоятельно выбирать маршрут через паутину Кэнопи.

— Может, не стоит предоставлять эту штуковину самой себе?

— Нам ничего не грозит, Таннер, поверьте мне. Система контроля фуникулера вполне разумна — она ненамного уступает машинам, которые были у нас до эпидемии. Но в Малче с машиной такого типа лучше не задерживаться.

— Относительно моего прежнего вопроса…

— Мы знаем, что вы прибыли в Город в одежде, которую можно получить у Нищенствующих. Ну и, кроме того, нам известно о некоем Таннере Мирабеле, который тоже побывал у Нищенствующих.

Интересно, откуда им это известно. Я хотел спросить Зебру об этом, но она уже продолжала:

— Мы не знаем, не является ли это имя частью легенды, которую вы кропотливо разработали для каких-то тайных целей. Почему вы позволили себя поймать, Таннер?

— Меня подвело любопытство, — я повторял это, точно привязчивый мотивчик из какой-то второсортной симфонии — наверно, раннего творения Квирренбаха. — Я не слишком разбираюсь в социальной стратификации Йеллоустоуна. Я просто хотел добраться до Кэнопи и не знал, как это сделать, никому не угрожая.

— Все ясно. Такого пути не существует.

— А откуда вы узнали обо мне?

— От Уэверли, — она внимательно посмотрела на меня — глаза у нее были черные и бездонные — и вдруг подмигнула. По ее вискам точно пробежала рябь. — Возможно, он не представился — я не знаю. Уэверли — тот, кто подстрелил вас из шокера.

— Вы знаете его?

Она кивнула.

— Он один из нас. Вернее, он нам сочувствует. А еще точнее, у нас есть способы добиться от него сочувствия.

— Он показался мне настоящим садистом. Или у него такие шутки?

— Поверьте, он не шутил.

Боль волной разлилась по ноге, и меня передернуло.

— Откуда вы знаете мое имя?

— От Уэверли. Прежде мы никогда не слышали ни о каком Таннере Мирабеле. Но, как только нам стало известно ваше имя, мы смогли проследить за всеми вашими передвижениями. Впрочем, Уэверли выяснил немногое. Либо просто солгал — что не исключено, я не очень доверяю этому одноглазому подонку — либо ваши воспоминания действительно настолько отрывочны.

— У меня была «амнезия пробуждения». Поэтому я некоторое время пробыл у Нищенствующих.

— Уэверли показалось, что дело не только в этом. Что вы можете что-то скрывать. Такое возможно, Таннер? Поскольку я собираюсь помочь вам, вы должны мне доверять.

— Я тот, за кого вы меня принимаете, — произнес я — ничего лучшего в тот момент мне в голову не пришло. Как ни странно, но я не мог поручиться, что это правда.

И вдруг произошло нечто странное. Течение моих мыслей прервалось — резко, внезапно. Нет, я не потерял сознание. Я по-прежнему понимал, что сижу в фуникулере Зебры, понимал, что вокруг ночь, что мы движемся по Городу Бездны, что эта женщина спасла меня от Сибиллины и отряда охотников. Я по-прежнему ощущал боль в ноге — хотя теперь она стала скорее раздражающей, чем мучительной, превратилась в ритмичные пульсирующие толчки.

Передо мной разворачивался очередной эпизод жизни Небесного Хаусманна.

До сих пор это происходило лишь в бессознательном состоянии. Видения напоминали сон — только отличались большей последовательностью. Однако на этот раз эта полностью оформленная картина буквально ворвалась в мой мозг. Я был обескуражен, если не шокирован. Это было подобно электромагнитному импульсу, который превратил в хаос стройную последовательность операций компьютерной системы.

К счастью, это продолжалось недолго. Небесный все еще летел со Стариной Бальказаром (Господи, я уже помню имена всех второстепенных персонажей этой истории!) на совещание, которое должно было проходить на борту другого корабля, «Палестины».

На чем мы остановились? Ах, да: Бальказар поведал Небесному о том, что шестой корабль, корабль-призрак, действительно существует.

Помнится, Норквинко называл его «Калеуче».

Пока Небесный размышлял над полученной информацией, взвешивая факты, они почти прибыли на место. «Палестина» казалась огромной и очень походила на «Сантьяго» — все корабли Флотилии были построены по одному проекту и различались незначительно, — однако ее вращающийся корпус был почти однотонным. Она находилась гораздо дальше от «Исламабада», когда тот взорвался. Закон обратного квадрата справедлив и для распространения радиоактивного изучения, поэтому смертоносный ураган вспышки, заклеймивший тенью его матери оболочку «Сантьяго» достиг «Палестины» теплым ветерком. Разумеется, это была не единственная проблема. Случались эпидемии, психозы и бунты, а спящих на «Палестине» умерло не меньше, чем на «Сантьяго». Небесный представил себе этот груз мертвецов, отягощающий корабль — гроздья замороженных трупов, висящие вдоль его «хребта», словно гнилые плоды.