Афган: русские на войне - Родрик Брейтвейт

Восемнадцатого декабря Варенников обратился напрямую к Масуду. В письме он предложил, чтобы представители обеих сторон встретились в течение недели. Он изложил конкретные предложения по поводу трассы Кабул — Хайратон, позволяющие и дальше беспрепятственно доставлять провиант и другие припасы. Если Масуд согласится охранять шоссе, с властями поселений вдоль дороги будут подписаны соответствующие соглашения. В противном случае советские и афганские силы устроят собственные сторожевые посты и будут принимать меры в случае обстрела со стороны людей Масуда.

Ляховский составил список политических предложений для Масуда: создание на севере таджикской автономии, располагающей собственными вооруженными силами под общим руководством афганской армии; план экономического развития при поддержке центра; представительство в органах центральной власти; прямые торговые, экономические и культурные связи между автономным таджикским регионом и советским Таджикистаном. Эти предложения одобрили Варенников, Воронцов и, как ни удивительно, афганское руководство.

Однако они не устояли перед сильным давлением из Москвы, склонявшей армию к военным действиям против Масуда. В пользу силового решения высказывались Язов, Крючков и Шеварднадзе. Они обвинили Варенникова в интригах за спиной начальства, в отказе выполнять их приказы и запросы афганского руководства{483}. Язов позвонил Громову и спросил, почему с Масудом еще не разобрались. Когда Громов возразил, что операция будет кровавой и бессмысленной, Язов ответил: «Разбейте его наконец».

Военные уступили. Армия нанесла авиаудары по силам Масуда в районе лазуритовых шахт за пределами Панджшерского ущелья. Масуду передали, что эти удары — предупреждение, сам он, естественно, посчитал их вероломством. Ответ Масуда был быстрым и решительным. Двадцать шестого декабря он написал: «Я уже хотел направиться к месту встречи с советскими представителями, когда получил ваше последнее письмо. Я должен сказать, чтобы внести ясность, что мы терпим войну и ваше вторжение вот уже десять лет. Даст бог, потерпим еще несколько дней, а если вы начнете боевые действия, мы дадим достойный отпор. Все! С этого дня мы поставим приказ нашим отрядам и группам быть в полной боевой готовности».

То была последняя попытка советских военных договориться с Масудом. Но против него была предпринята еще одна акция. В середине января Шеварднадзе приехал в Кабул. Наджибулла попросил временно оставить часть войск для охраны трассы через Саланг и держать бомбардировщики на советских базах в постоянной готовности, чтобы при необходимости наносить удары по мятежникам. Он жаловался, что против сил Масуда целых четыре года не проводилось крупных операций. Пока жив Масуд, доставлять припасы в столицу будет невозможно. Это ключевой вопрос, от которого зависит выживание режима. Шеварднадзе указал на международные последствия такого решения: предложение Наджибуллы столкнет Советский Союз с США и Пакистаном. Но он пообещал рассмотреть вопрос и заявил высокопоставленным советским чиновникам в Кабуле, что для предотвращения блокады столицы следовало бы оставить войска для охраны аэропорта и перевала Саланг — возможно, на неопределенный срок. Шеварднадзе велел сотрудникам посольства проработать план, позволяющий оставить в стране двенадцать тысяч солдат под эгидой ООН либо в качестве «добровольцев».

Варенников и его коллеги пришли в ярость. Они увидели в этом очередное предательство армии со стороны Шеварднадзе и других политиков, к тому же ради политических амбиций Наджибуллы. Стиснув зубы, они отложили вывод войск и начали планировать операцию, которую назвали «Тайфун» (так называлось наступление Германии на Москву в 1941 году). Операция должна была начаться 21 января. Наджибулла призвал население, проживающее вдоль дороги, на время покинуть свои дома. Тяжелую артиллерию и ракеты привели в готовность.

Тем временем Шеварднадзе переслал в Москву еще одно предложение Наджибуллы: тот просил СССР направить бригаду, чтобы снять блокаду Кандагара и охранять автоколонны с оружием, идущие в город. Черняев, услышав об этом, взорвался: «Он что, с ума сошел или не понимает, что Наджиб расставляет ловушку, чтобы мы не уходили, чтоб столкнуть нас с американцами и со всем миром? Или — настолько слабохарактерен, что не в силах противостоять просьбам?» Режим Наджибуллы был обречен, и СССР мог спасти разве что его самого. Горбачев позвонил Шеварднадзе. Черняев слушал. Шеварднадзе начал перекладывать вину на военных. Черняев перебил: «Военные дали техническую разработку под политический план, с которым вы согласились. А план этот идет вразрез со всей нашей политикой, да и простым здравым смыслом, не говоря уже о жертвах, на которые вы обрекаете вновь наших ребят».

— Вы там не были, — разозлился Шеварднадзе, — вы не знаете, сколько мы там натворили за десять лет?!

— Но зачем же еще усугублять преступления?! Какая логика? Наджибуллу все равно не спасем…

— А вот он говорит, что если продержится после нашего ухода один год, он удержится и вообще…

— И вы верите в это? И под это вы готовы бросать в бой ребят и нарушать слово, данное в Женеве?{484}

Двадцать четвертого января состоялось заседание Политбюро. Шеварднадзе упорно повторял, что Советский Союз не вправе проявлять равнодушие к судьбе режима Наджибуллы, что следует оставить в стране от десяти до пятнадцати тысяч советских солдат (в том числе потому, что они будут охранять дороги, по которым выведут войска). Его вновь поддержал Крючков. Однако Горбачев резюмировал не в пользу Шеварднадзе. У СССР были моральные обязательства перед Наджибуллой, и нужно было сделать все, чтобы его режим просуществовал как можно дольше. Но оставалось только двадцать дней, и вывод войск следовало завершить вовремя.

Операция «Тайфун»

Политбюро приняло решение слишком поздно, и не могло остановить «Тайфун». Язов приказал Варенникову начать операцию днем ранее, 23 января. Она продолжалась два дня{485}. Боевой дух войск к этому моменту упал до низшей точки. Почему, спрашивали солдаты, они должны рисковать жизнью буквально накануне отъезда на родину, где, как они знали, война считалась несправедливой — ничем не лучше американского вторжения во Вьетнам? Один молодой офицер спросил у непосредственного командира: «Зачем нужно это кровопролитие?.. Я, конечно, все понимаю и постараюсь вселить уверенность в офицеров и солдат своего батальона. Но скажу откровенно, если мне прикажут стрелять, я приказ выполню, но себя прокляну»{486}.

Истребители-бомбардировщики и стратегические бомбардировщики, базировавшиеся в Советском Союзе, совершили больше тысячи налетов на базы моджахедов. Больше четырехсот ударов было нанесено ракетами и обычной артиллерией. Временами эти бомбардировки напоминали массированные артобстрелы, предшествовавшие крупным наступательным операциям Красной армии во время Второй мировой{487}. После операции штаб 40-й армии доложил, что убито шестьсот мятежников, выжившие деморализованы, что продолжающиеся авиа- и артиллерийские налеты не дают им перегруппироваться и ввести в бой подкрепления. Для беженцев построили палаточный лагерь, где политработники объясняли им, что случившееся — последствие «преступной позиции» Масуда. Советские войска потеряли троих убитыми и пятерых ранеными. Жертвы среди мирного населения подсчитывать и не пытались.

Реакция Масуда была незамедлительной. Он написал Воронцову, что «жестокие и позорные действия» русских ничего не меняют. Десять лет войны должны были бы научить советские власти тому, что афганцев нельзя поставить на колени. Но русские все равно продолжали поддерживать «горстку наймитов, предающих самих себя, для которых нет места в будущей судьбе нашей страны». Масуд надеялся: новые советские лидеры поймут, что нельзя навязывать гибнущий режим мусульманскому народу, и что у них хватит мужества действовать трезво и исходя из собственных убеждений{488}.

Выводы советских военных оказались не менее горькими. Генерал Михаил Соцков, главный военный советник в Кабуле в 1988-1989 годах, писал об операции «Тайфун»: «В этих трех днях и трех ночах, как в зеркале, отразились почти десять лет войны: политический цинизм и военная жестокость, абсолютная беззащитность одних и патологическая нужда в убийствах и разрушениях других»{489}.

После операции «Тайфун», 27 января, вывод советских войск возобновился. Гражданские служащие и военные уезжали, начиная с нового года, а их семьи покинули страну еще раньше. Погодные условия были исключительно сложными — снег, туман, обледеневшие дороги, особенно на перевале Саланг. Сошедшие с гор лавины образовали многокилометровые препятствия из снега и камня, для устранения которых требовались масштабные инженерные работы. Но дело было сделано, и длинные колонны бронетехники и грузовиков продолжали двигаться на север по графику, определенному военным руководством и Женевскими соглашениями{490}.