Ричард Длинные Руки — Вильдграф - Гай Орловский

Он хватал и бил так, как убивают часовых, но я ускользал, удары отзываются болезненно, но ни один не смертелен, успеваю сдвинуться, но теперь вижу, что свести схватку к шутке не удается, кто-то должен погибнуть, что совсем пока не нужно. С другой стороны, этот Корн не прост и вызван из степи в город не случайно. Он и Рогозиф здесь с какой-то целью. Как и все эти ветераны…

Мы оба все убыстряли схватку, ошибки начинают проскакивать с обеих сторон, но я первым поймал на сложный прием. За нашим хриплым и надсадным дыханием никто не услышал хруст костей. Я тут же выпустил из рук обмякшее тело и отступил, чувствуя, как грудь жадно требует свежего воздуха.

Дрожащие пальцы подобрали пояс, пот застилает глаза. Кто-то из кочевников услужливо помог мне надеть через голову перевязь и подтянуть пряжку потуже. Элысреф подхватил Элеонору под руку и увел почти насильно, она оглянулась в дверях, я перехватил взгляд ее расширенных глаз, но Элькреф потащил с силой и закрыл за собой дверь.

Я смахнул соленую влагу с лица, конунг все так же смотрит, сильно наклонившись с кресла, будто готовится встать, лицо стало темнее июньской тучи.

— Пусть отдыхает, — сказал я хриплым голосом. — В другой раз будет осторожнее болтать языком.

Несколько человек быстро подняли грузное тело и унесли. Нескоро разберутся, что их друг не просто выбит из этого мира, но даже когда очнется, с переломанным хребтом никак не подстережет меня ночью с кинжалом в руке.

Конунг с кислым видом пару раз хлопнул в ладоши.

— Ты хорош, — сказал он как можно спокойнее, как должен вести себя беспристрастный судья. — И победил честно. Как, говоришь, называется твое племя?

— Клан Робких Зайчиков, — ответил я с вызовом.

За столом заревели, но конунг не позволил губам дрогнуть в усмешке, смотрел очень внимательно, лишь брови чуть приподнялись, а взгляд стал острее.

— Не слышал о таком.

— Мир велик, — ответил я. — Еще услышите.

В толпе довольно заговорили, гордые ответы нравятся всем, всяк отождествляет себя с героем, который может дерзить власти.

Конунг кивнул.

— Не сомневаюсь. Не хотел бы пойти ко мне на службу?

— Нет, — отрезал я.

— Почему? — спросил он с интересом. — Лучше служить сильному вождю. С ним больше славы, чести, наград, захваченной добычи. Зачем прозябать в неизвестности?

— Я сын степи, — ответил я гордо. — Бродяга и романтик. Мчаться по бескрайней степи, укрываться звездным небом — разве не счастье? Что хорошего жить в городе?

Он помедлил с ответом, глядя на меня испытующе, затем улыбка раздвинула его твердые губы.

— Но ты же нашел?

— Я всего лишь гонец от ярла Растенгерка, — напомнил я, — к его брату ярлу Элькрефу. Завтра поеду обратно в степь.

Он кивнул.

— Ярл Элькреф стал слишком похожим на горожан и потому долго раздумывал над ответом, когда требовалось сказать «да» или «нет». Но сегодня ты получил письмо к его брату…

Все знает, мелькнула злая мысль, везде обзавелся шпионами.

— Да, — сказал я, — и завтра уеду. Но я ничего не нашел в городе и даже одной ночи не провел в нем. Всякий раз брал коня… своего или чужого, и… здравствуй, ночная степь! Здравствуй, бешеная скачка под родными звездами!

Кочевники на меня смотрели с явной симпатией, каждое мое слово — гимн их образу жизни, их превосходству над глиноедами.

Конунг поморщился, но сказал все тем же приветливым голосом:

— Хорошо. Но если надумаешь к нам — дай знать. Сильным и отважным рады везде.

— Благодарю за честь, — ответил я.

Вернулся на свое место я в гробовом молчании и провожаемый уважительными взглядами. Едва я сел, разговоры возобновились, а Рогозиф, сам темный, как грозовая туча, придвинул мне металлический кубок с вином.

— Выпей, — сказал он участливо. — У тебя точно в горле сейчас, как в огненной печи.

— Спасибо, — сказал я хрипло.

— Полегчало? — спросил он, когда моя рука со стуком опустила опустевший кубок на столешницу, но я понял по его глазам, что говорит не о вине. — Чего ты так вспылил?

Я вяло отмахнулся.

— Да так… Одну бабу вспомнил…

Он чуть скосил глаза, я догадался, что поглядывает на веранду, где была принцесса, ощутил тревогу, а нехорошее предчувствие стиснуло грудь.

— В них все зло, — сказал он философски. — А ты непрост.

— Чего так решил?

— Это был сам Корн, — напомнил он.

— Степь велика, — ответил я. — В каких-то краях таких корнов продают кучками. За мелкую монетку.

Со стороны сада пришли музыканты, заиграли нескладно, зато громко. Я покосился с неодобрением.

— Недостаточно атлетические, чтобы бить в бубен.

Рогозиф отмахнулся.

— Тогда пусть хоть играют. Но если под музыку нельзя драться, то это плохая музыка.

Я окинул музыкантов придирчивым взглядом.

— Лохматые… Стричься еще не умеют, значит, будут играть только тяжелую музыку… А под нее драться хорошо.

— Конунг знает дело, — откликнулся Рогозиф знающе.

— Будет драка?

— Обязательно, — заверил он.

— Зачем? Он удивился:

— А как без драки? У вас что, безздрачники?

— У нас только на свадьбах, — пояснил я. — Свадьба без мордобоя — вообще не свадьба. А еще на днях рождениях, юбилеях, встречах для хорошей выпивки и просто так.

— Воздержанные вы люди, — сказал он с уважением.

— Здесь, как я понимаю, готовятся к королевским состязаниям? Разминка?

— Гоняют кровь, — согласился он, — присматриваются друг к другу. А чем заняться, если до состязаний еще два дня?

— Уйма времени, — согласился я. — Девать некуда.

Кочевники в самом деле, разогрев себя вином, приглядываются друг к другу оценивающе, некоторые прямо за столом обматывают кулаки ремешками, другие хищно сжимают и разжимают пальцы, готовые цепко хватать противника и бросать через бедро, через голову, через руку или плечо.

— Как ты? — спросил Рогозиф.

— Ни за что, — сказал я твердо.

Он удивился.

— Почему?

— Лучше посмотрю, — объяснил я. — Вот смотреть такое люблю больше. Только место займу получше.

Он сказал весело:

— Я тоже так люблю больше. А потом оно как-то само… Вдруг — и уже в драке!

— Я сдержанный, — сказал я, — очень сдержанный.

Он хмыкнул с сомнением, но промолчал, взгляд его устремился мимо моего уха, я даже слышал легкий свист и дуновение воздуха. Оглянуться я не успел, там послышался нежнейший голос:

— Дорогой герой…

Я обернулся, милая девушка кокетливо присела передо мною, глазки хитрые, а щечки круглые и нежные, а еще тугие и спелые, так и хочется укусить. Еще умильные ямочки, на них нельзя смотреть без удовольствия. А когда она улыбнулась, ямочки стали глубже, делая личико из просто хорошенького изумительным.