Посты сменяются на рассвете - Владимир Понизовский

Пеев выдержал. Никаких улик против Никифорова не прибавилось.

Но и Кочо Стоянова не так-то просто было обмануть. Он словно бы нюхом чувствовал: здесь явно неладно... Тогда Никифоров решил прибегнуть еще к одному средству. Нарушив домашний арест, он заявился к советнику царя — болгарскому Распутину Любомиру Лулчеву: так, мол, и так. Тот выслушал, ответил: «Все, что зависит от меня, сделаю». (Царь Борис тогда был еще жив.)

На следующий день Никифорова вновь вызвали в отделение контрразведки, где проводилось дознание по его делу. В дверях кабинета встретил генерала сам Стоянов. Он был угрюм:

— Мне кажется, что вы действительно говорите правду. Царь такого же мнения. Извините за беспокойство. Вы свободны.

Никифоров понял: заступничество Лулчева возымело силу.

Возможно, сыграло роль и другое: всего год назад в Софии был казнен известнейший генерал, болгарский патриот Владимир Заимов — антифашист, активный борец против гитлеризма. И теперь при дворе понимали, что новый скандал, в котором окажутся замешанными высшие военные круги, еще больше подорвет престиж Болгарии в глазах союзников по оси. Дело с Никифоровым решили замять. Царь отстранил его от всех должностей, уволил в отставку и высочайше указал:

«Окончательно расследовать это дело после войны, когда станут известны все обстоятельства...»

На рассвете 22 ноября 1943 года осужденных на смерть привезли на стрельбище в Лозенец.

Утро было холодное. Хлестал дождь. Ветер гнал тяжелые тучи.

Привели в тоннель. В нем находился офицерский тир. Александр Пеев, Емил Попов и их товарищи выстроились плечом к плечу у черной, выщербленной пулями стены. Сцепили руки. Перед ними равнял винтовки строй солдат.

Александр Пеев запел:

Кто в грозной битве пал за свободу,Не умирает...

Это была песня на слова Христо Ботева, великого болгарского поэта-революционера, погибшего в бою против турок.

Товарищи Пеева подхватили:

...по нем рыдаютЗемля и небо, зверь и природа,И люди песни о нем слагают!..

Гулкий залп оборвал песню.

Бывая в Софии, я всегда приходил на площадь Райко, в дом Никифора Никифорова. Старый генерал разливал по бокалам густое красное вино. И мы молча поднимали бокалы в память о его боевых товарищах.

ОБЕЛИСК У БИЛЫ ГЛИНЫ

1

В ту субботу праздновали ее семнадцатилетие. Подруги и друзья собрались чуть ли не со всей Балаклавы. Пели и плясали, пока на гитаре у Степана не лопнули струны. Потом побежали к морю. Вода была ласковая. Нине казалось, что разомлевшее от дневного зноя море дремлет. Будили его — брызгались, ныряли в податливую таинственную глубину. Вернулись домой, когда уже наливалась заря. Гости разбрелись. Только подружки, Валя и Шура, остались помочь убраться и перемыть посуду.

— А Степка-то все около тебя, около тебя увивается! — начала подтрунивать Валя.

— А мне мать сказала: еще раз увидит с этим шалопутным Венькой — ноги повыдергивает! — рассмеялась Шурка. И призналась: — Целует он!.. Да что вы можете понять, нецелованные!

Подруги прыснули.

— Жалко такие ноги, — с легкой завистью оглядела красавицу Шурку Нина. — Тетя Нюра словами не бросается: повыдергивает!..

Они снова расхохотались. Просто настроение было такое.

Издалека, из-за Херсонесского мыса, со стороны Севастополя, пророкотали глухие, как раскаты грома, удары. Над морем и Золотой балкой в рассветной дымке не было ни единого облачка. Что за диковинный гром средь ясного неба?

В окно торопливо постучали. Бабушка вышла. Вернулась, привалилась спиной к стене. Лицо ее стало как беленная известью стена кухни.

— Война, внученьки...

В три часа того утра немецкие самолеты обрушили бомбы на Севастополь. Фашистская Германия начала войну.

Война... Что же теперь должен делать каждый?

На столе перед парторгом колхоза — лист бумаги.

— Кто пойдет в ополчение?

Нина, Валя и Шурка протиснулись к столу.

— Малы еще, девчата. А на курсы медсестер могу записать.

...Они старательно учились накладывать шины и бинтовать. Рыли противотанковые рвы в Золотой балке, меж виноградников; помогали строить укрепления на склонах горы Сахарная Головка и на Безымянной высоте. Вбивали лопаты в сухую каменистую землю, а сами с замирающим сердцем испуганно спрашивали друг друга: неужели фашисты придут сюда, к их морю, к их садам, их дому?..

Война чувствовалась уже во всем, но шла еще где-то далеко и существенно никак не изменила их жизнь. А им хотелось быть в самом центре событий. Прибегали в военкомат. В прокуренных, набитых мужчинами комнатах от них отмахивались:

— Малы. Учитесь. Когда надо будет, призовем!..

Ноябрьским днем по пути из Севастополя зашел в Балаклаву тральщик. На его борту — женщины, дети и тяжелораненые красноармейцы.

Нина и ее подружки в этот день снова с утра толклись в военкомате: фронт был рядом — фашисты уже осадили Севастополь.

— Вот что, девчонки, на передовую все равно не пошлю, — сказал комиссар, — а раненым на тральщике нужна помощь. Шагом марш за вещами!

Нина подумала: комиссар посылает их на боевое задание или хочет увести подальше от беды?.. Он был знакомый, из местных, бывший партизан гражданской войны.

Они отплыли далеко в море, когда вахтенный прокричал:

— Вижу со стороны берега в небе три точки!

И снова:

— Еще три!.. Вижу девять самолетов!

Эскадрилья «мессершмиттов» начала расстреливать маленький корабль с нарисованными на палубе и крыше надстройки красными крестами. Пулеметные очереди и бомбы. Самолеты делали заход за заходом. Первое попадание. Второе. Начался пожар. Тральщик дал крен. Обезумевшие от ужаса женщины и дети выбегали на палубу, прыгали за борт. Нина, Шура, Валя, другие помогали раненым. Как помочь в этом аду? Рев моторов, треск очередей, крики отчаяния. И вдруг — разрыв.

Нина прыгнула в воду. За ней — Шура. Прямо на винт, вздыбившийся из моря, вращающийся на холостых оборотах. Шурка!..

Уже только мачта виднелась над волнами. «Мессершмитты» продолжали расстреливать тонущих. Нина и Валя держались за чудом попавший под руки спасательный круг. Их несло в открытое море, а над головой ревели моторы. Наконец самолеты ушли. На поверхности моря почти никого не осталось.

Ноябрьское море — холодное, с крутой волной. Девушек покидали последние силы, когда появились катера. Это выслали помощь из Ялты. Один приблизился. Шлепнулся около Нины канат. Она вцепилась. Потащили. Не удержала, разжала пальцы и с головой ушла под воду. Так — несколько раз. Валя была уже на борту, а она никак не могла, оставили силы. Тогда на катере связали петлю, набросили на ее руку, затянули — и потащили. От дикой боли она потеряла сознание.