История германского фашизма - Конрад Гейден

В настоящее время Федер сам оставляет открытым вопрос, будет ли в его новом хозяйстве еще существовать процент; фактически вся широкая область личного кредита остается нетронутой. И уж совершенно очевидно, что аграрная программа национал-социалистической партии сохраняет процент. Она требует лишь следующего: «Необходимо задержать дальнейший рост зaдoлжeннocти сельского хозяйства, снизив в законодательном порядке процент на ссудный капитал до довоенного уровня и приняв самые решительные меры против ростовщичества».

«Уничтожение процентного рабства» сводится здесь, таким образом, к постановлению, что размер процента не должен превышать 3,5–5.

Собственно программа защиты сельского хозяйства выдержана в самых общих тонах и могла бы фигурировать в любой приветственной речи на празднестве какого-нибудь местного земледельческого общества: «…сельское хозяйство необходимо защитить путем пошлин, государственного регулирования ввоза и целеустремленного национального воспитания (ешьте больше ржаного хлеба?)… переход крупной торговли в руки сельскохозяйственной кооперации… государство должно вмешаться и добиться существенного снижения цен на искусственное удобрение и на электрическую энергию». Для сельских рабочих программа требует «социально справедливых трудовых договоров и возможности перейти на положение поселенца». Улучшение жилищных условий и повышение заработной платы программа ставит в зависимость от улучшения общего положения сельского хозяйства. Привлечение иностранных сезонных рабочих воспрещается.

Аграрная программа партии, как и прочие ее программы, оставила открытым ряд вопросов. Можно было подумать, что это сделано нарочно, по великой мудрости. Программа, дающая ответ на все вопросы, оставляет мало простора для воображения, поэтому она скучна и быстро забывается. Напротив, национал-социалистическая аграрная программа давала пищу для дальнейших размышлений. Она не разрешала всех сомнений, но не в этом была ее соль, а в том, что она привлекала и манила избирателя. Она обещала защиту собственности, снижение процента и поддержание цен, а главное — она ставила крестьянство во главе немецкой нации, причем это казалось логическим выводом из всего миросозерцания национал-социализма. Геббельс провозгласил новоявленным дворянством пробужденный пролетариат, Розенберг сделал то же со средним сословием, Гитлер объявил студентов сливками нации, теперь явился Дарре и обещал крестьянству, что оно станет со временем дворянством «крови и земли». Чем более партия развивала свою идеологию, тем более она оказывалась любезным и гостеприимным хозяином, мешающим карты таким образом, чтобы каждый гость мог выиграть.

«Отсрочка» рабочего вопроса и приурочивание аграрной программы к желаниям заинтересованных слоев показывают, что идейный порыв партии постепенно ослабевал и не в силах был претвориться в дело. Когда Гитлер в Гамбурге похвалялся перед слушателями-крестьянами: «Мы больше чем политическая партия, у которой нет ничего за душой, кроме нескольких пунктов ее программы», то он и сам не подозревал, в какой мере он втирает очки. У партии в то время не было даже этих нескольких программных пунктов, потому что у нее не было достаточно сведущих лип. Поэтому она выжидала, расширялась и при расширении натолкнулась на желания заинтересованных слоев; эти слои, которыми обросла партия на своей периферии, и дали ей видимость программы. Итальянский фашизм сделал из этого отсутствия программы догму и назвал это «динамикой»; эту догму, по-видимому, усвоил Гитлер, когда сказал в 1927 г., что народ, в сущности, не желает ничего иного, как знать, что есть на свете человек, который им правит.

Личный состав партии рекрутировался до 1930 г. в результате целого ряда случайных обстоятельств; один слой партии знал о другом очень мало, борьба не была объединена. На основе высказываний штрассеровского кружка можно показать, что эти люди были мало знакомы даже с писаниями вождя, а то малое, что они знали, ценил невысоко. В свою очередь мюнхенцы видели в северянах только «путаных литераторов»: кружок Штрассера не останавливался перед неприятными выводами, додумывал свои идеи до конца, и это было особенно неприятно. Все эти «вожди» были пока чем угодно, только не мощной группой, а тем паче не системой таких групп или политических школ. Даже еще в 1928 г. они, в сущности, представляли собой только несколько расширенный застольный кружок политических дилетантов со скромными бюро где-нибудь на задворках мюнхенской Шеллингштрассе, в Шарлоттенбурге или Ленице, близ Берлина. Правда, их собственная жизнь стала в материальном отношении несколько легче. Осенью 1929 г. Гитлер переехал со своей старой квартиры из трех комнат на новую квартиру из девяти комнат напротив дворца баварского министра-президента.

Этот круг первоначально имел намерение завоевать рабочих, но мало-по-малу события направили его больше в сторону крестьянства. С течением времени он стал отдавать себе отчет в том, что базис его разваливается: он заметил развал германской буржуазии. Этот горный обвал сдвинул с места небольшую часовенку национал-социализма, которую ее строители считали воздвигнутой на гранитной скале. Гитлер вместе с Дитрихом Эккартом и Дрекслером строил первоначально свои планы на германской буржуазии, которая должна была «вернуть рабочего в лоно нации». Теперь он вынужден был (в сентябре 1927 г.) с грустью констатировать, что эта буржуазия сама с каждым годом все больше пролетаризируется. «Толпа и не подозревает, сколько здесь переживается горя и печали». Однако в отличие от Гитлера в кругу Штрассера не проливали слез по этому поводу.

В феврале 1928 г. «Берлинская рабочая газета» с ликованием возвещает о «смерти буржуа»:

«Буржуа умер, раздавлен. Личность — некогда его идеал — импонирует ему теперь только тогда, когда сидит на набитых золотом мешках. Это дрянной человек без убеждений».

«Мы уважаем бойцов Ботропа и заводов Лейна, борцов Мюнхена и Гамбурга. Конечно, среди пуль, разивших вас, были и наши пули, потому что тогда нам еще застилал глаза туман. Но теперь мы знаем: и мы и вы были обмануты».

«Что есть истина»

Однако и эти северогерманские национал-социалисты, кадившие во внутрипартийной борьбе божку социализма, должны были убедиться, что боги умирают и оставляют по себе лишь одно воспоминание. Уже в 1926 г. Штрассер начинает отходить от социализма своего брата не только на словах и на деле, но и в собственных своих взглядах. Он уже считает, что надо «преодолеть дух материализма» и развить совершенно новое экономическое мышление; надо понять, что в народном хозяйстве речь идет не о доходности и прибыли, а исключительно об удовлетворении потребностей народа, не о сверхпродукции, а о душах людей; надо понять, что труд выше обладания материальными благами.

В 1926 г. Штрассер требует, чтобы каждый немец один год работал на государство, причем не на дорожных работах и т. п., а изучая какое-либо ремесло. Лучшие же должны поступать добровольно на военную службу, причем этим воинам полагается на выборах по десять дополнительных голосов. Штрассер, видите ли, глубоко убежден в том, что люди не равноценны; солдаты для него — самые ценные люди. Иллюзия равенства угрожает убить культуру; священный порядок вытекает из той дистанции, которую создает между людьми их неравенство, но это неравенство не имеет ничего общего с нынешним строем, так как должно покоиться единственно на деятельности и заслугах людей. Фактически люди не равны от рождения: неравенство растет в их последующей жизни, и поэтому их положение в обществе и государстве должно быть неодинаковым. Это государство не знает свободы, «мы желаем заменить капиталистическую свободу социалистической связанностью!» — восклицает Штрассер, но зато оно печется о гражданах, точнее — об их душах. «Знают ли еще люди нашего века, что такое жизнь? Они мечутся и бьются, как рыба об лед, надрывают свои силы, изводят себя, несут непосильную барщину — и все это только для того, чтобы жить жизнью, пустота которой может привести в ужас… Мы должны уразуметь, что понятия «мировое хозяйство», «торговый баланс», «расширение экспорта» относятся к отживающей эпохе. Мы должны понять всю ложность спекулятивного производства, создающего искусственный спрос всеми средствами разнузданной рекламы, мы должны понять, что это обман и издевательство над человеком и его жизнью. Хозяйства могут преследовать только одну цель — удовлетворение потребностей людей, они должны отказаться от производства продуктов, спрос на которые вызван искусственно, должны отказаться также от стимула и бича доходности и прибыли».

Это, конечно, не социальные требования социал-демократии, а между тем было время, когда Штрассер готов был «в полной мере сохранить» эти последние. Это также не социализм его брата Отто. Возможно, что кто-либо из этого круга читал «Республику» Платона и это отразилось на его взглядах с той разницей, что во главе штрассеровского государства, берущегося изменить человеческие страсти, стоят не философы, а солдаты. Этот идеал государства под стать любому гарнизонному священнику. Это не социалистическое государство грядущего человечества и не государство-опекун эпохи абсолютистского прошлого. Это, так сказать, государство духовных пастырей во главе с генеральным штабом армии.