Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст

Это неприятие подкреплялось советским государством, которое занималось тем, к чему хиппи так презрительно относились: придумывало неуклюжие определения этим «волосатым» и тому, за что они выступали. Таллинский хиппи Аксель Лампманн метко подметил, что это советский режим их систематизировал, а не они сами[502]. Все началось с картотеки, которую завел московский комсомольский патруль, и закончилось большим количеством социологических исследований о неформалах в перестроечное время[503]. Однако по большому счету государственный аппарат так и не смог понять, что представляет собой движение хиппи, а также ему не удалось успешно дискредитировать его идеологическое ядро. Напротив, то, как их изображали в официальной печати (особенно в сатирическом журнале «Крокодил»), а также репрессии со стороны государства обеспечивали сообществу сплоченность, тогда как в противном случае оно было бы полностью раздроблено[504]. В действительности советских хиппи объединял только один принципиальный момент: нежелание быть советскими. Вот как об этом говорит в документальном фильме Терье Тоомисту хиппи Люба из Санкт-Петербурга: «Мы постоянно бежали от этой советской жизни, мы только не знали, куда именно мы бежим». Отказ от «совка» не всегда означал полную несоветскость. Советскость глубоко проникла в несоветскость хиппи, влияя на их мысли и поступки. Таким образом, идеология советских хиппи была очень противоречива в нескольких аспектах: она антисоветская в самом советском смысле, но также очень советская в несоветском смысле.

В результате дальнейшее обсуждение будет представлять собой чудеса эквилибристики: это попытка упорядочить и проанализировать набор идей, который был присущ движению советских хиппи, соблюдая в то же время один из его основных принципов, предусматривающий отказ от подобного упорядочивания и анализа. Первоочередной моей задачей было поставить под сомнение распространенное среди хиппи утверждение, что их позиция, как и они сами, были полностью аполитичными. При ближайшем рассмотрении имеющихся материалов становится очевидным несоответствие между тем, как участие в политических вопросах освещалось во время наших с ними интервью (обычно оно отрицалось), и тем, как оно проявлялось в немногочисленных письменных документах того времени, где эта их активность явственно заметна. Поэтому возникает желание предположить, что более ранние свидетельства были вытеснены более поздними опровержениями. Но будет ли это справедливо по отношению к истории хиппи? Не лучше ли сопоставить в историческом анализе две разные версии свидетельств? Ситуация осложнялась тем, что многие авторы политических манифестов умерли до того, как я приступила к своему проекту, в то время как большинство людей, с которыми я беседовала, никогда не писали никаких заявлений. Также наибольшее количество высказываний, касающихся идентичности хиппи, были написаны небольшой горсткой людей. Поэтому возникает вопрос, насколько репрезентативными являются некоторые из этих заявлений для всего сообщества хиппи. И этого мы никогда не узнаем. Как правило, респонденты заявляли, что понятия не имеют, о каком манифесте идет речь, но, когда им показывали копию рассматриваемого текста, они его узнавали[505]. Есть свидетельства, указывающие на то, что программные заявления, часть из которых я нашла в частных и официальных архивах, а часть всплыли в публикациях самиздата конца 1980‐х, отражали как минимум некоторый консенсус, даже если многие его стороны оставались неартикулированными большинством хиппи. Все политически активные хиппи находились в центре сообщества и обладали определенным авторитетом. Источники также сходятся в том, что хиппи постоянно говорили о себе и о мире. Даже если конкретные письменные манифесты не были всем известны, скорее всего, идеи, в них содержащиеся, широко распространялись.

Больше, чем вопрос о репрезентативности, озадачивает другое — почему сейчас так много хиппи, говоря о прошлом, упорно отвергают свою политическую активность (или, как в одном случае, оглядываясь назад, сожалеют о том, что недостаточно много сотрудничали с диссидентами)[506], тогда как их письменные манифесты и некоторые архивные документы очевидным образом говорят об обратном. Конечно, со временем воспоминания искажаются, но, на мой взгляд, это было бы слишком простым объяснением. Представляется, что оба утверждения верны: советские хиппи были аполитичны и они занимались решением настоящих политических вопросов. Проблема, конечно, заключается в том, что советский словарь давал слишком ограниченное определение политики. Политикой было то, чем занимались партия и диссиденты. Поэтому по иронии судьбы именно в том самом государстве, которое раньше других заявило, что «личное — это политическое», общепринятое понимание определения политики сводилось к политике партии. И все же хиппи постоянно находились в поиске. Они искали ответы на вопросы, которые, как им казалось, относились к философским сферам и были выше политики: например, о смысле жизни и любви, о цели существования, о том, как достичь духовного совершенства. Или же эти вопросы были ниже политики: о чем поется в песнях «Битлз»? Где достать пластинки/джинсы/наркотики? И все эти вопросы были в достаточной степени политическими, и не только потому, что КГБ сделал их таковыми, но и потому, что рано или поздно они затрагивали проблемы, касающиеся характера государства. Если смысл жизни заключается в любви, почему при коммунизме так мало сострадания к простым людям? Или почему государство тратит столько сил на то, чтобы молодежь не могла слушать музыку, которая дарит им столько удовольствия? Что вообще может быть такого антисоветского в ритмах? Если «Битлз» появились на Западе, то что это о нем говорит? А не в Советском Союзе — это, кстати, тоже говорит о чем-то? И когда хиппи начинали размышлять о своем существовании, письменно или обсуждая с другими, они понимали, что и эти вещи также имеют политический подтекст. Поэтому неудивительно, что, когда началась перестройка, бóльшая часть сообщества хиппи была готова принять участие в реформах, хотя и с некоторой осторожностью, к которой их приучили годы преследований. Почти повсеместно бывшие или настоящие хиппи находились в первых рядах протестующих или инициативных групп[507]. Я полагаю, что интервью, проведенные в то время, показали бы другую картину их политических взглядов. Но затем грянули 1990-е. Разочарование хиппи в Западе, как правило, было глубоким, особенно в России. Политика опять стала грязным делом, и хиппи снова исключили ее из своей персональной идентичности — что было не так сложно сделать, поскольку именно с этого они и начали в конце 1960‐х годов, когда после разочарования в надеждах, пробужденных оттепелью, вся страна попрощалась с идеей реформ.

СТАНОВЯСЬ ХИППИ

До начала 1970‐х, особенно до печально известной московской демонстрации против войны во Вьетнаме, идеология советских хиппи, казалось, черпала вдохновение из трех основных источников: западная модель хиппи (как они ее себе представляли); официальная советская культура и ее ритуалы; остатки реформистских движений,