Парацельс. Гений или шарлатан? - Александр Бениаминович Томчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каким бы доктор ни был непокорным, упрямым и конфликтным, он все же многих вылечивал. У него всегда находились друзья в разных слоях общества, и в ситуациях на грани жизни и смерти это давало ему ключ к любым воротам, в том числе и городским.
Несмотря на бегство из Базеля, Теофраст выполнил решение суда и выплатил Лихтенфельсу шесть гульденов. Еще неприятнее было, что годовой гонорар от города доктор успел получить только за три квартала. Он покинул Базель, не дождавшись лишь нескольких дней до 1 февраля 1528 года, когда ему причиталось жалованье еще за первый квартал – 15 гульденов. Так что Базель остался у него в долгу. Историки в 1980 году подсчитали, что при годовой ставке в 3 процента Базель должен был бы отдать его наследникам больше 335 миллионов франков! А своими наследниками Парацельс указывал бедняков. Кстати, современный Базель – центр развитой химико-фармацевтической промышленности, и ее история начинается с Парацельса.
Из Базеля Парацельс направился в Кольмар и остановился там у врача Лоренца Фриза. К нему приехал и привез его вещи Иоганн Опорин. А чем кончилась история с позорящими доктора стихами? Магистрат с этим не спешил. Лишь позднее студентов все-таки допросили и трех из них заподозрили в том, что это дело их рук. «Я знаю, как быстро эти обормоты осрамились перед судом, – писал друзьям Теофраст. – И это же мои ученики! Этих шалопаев я сам кормил, поил, учил работать, наполнял их знанием, как бочку вином, и сколько труда мне это стоило, а они меня от имени Галена стократно бранят! Что тут поделаешь, как защитишься?»
Из Кольмара Парацельс 28 февраля и 4 марта 1528 года направил два письма юристу Бонифацию Амербаху: «Привет тебе, защитник законности, краса и гордость университета! Какие меры принял против меня враждебный (а раньше мой) Базель, мне совершенно неизвестно. Поднялась такая буря! Им мало той горы клеветы, которую на меня обрушили, и я каждый день узнаю о новых наветах… Меня во всем оболгали и отнеслись ко мне с таким неуважением и тяжкими оскорблениями, что невозможно было вытерпеть и не защищаться… Может быть, я по отношению к магистрату и к другим кое-что сказал слишком вольно, но что из того? Я всегда резал правду, а она им глаза колет.
Не хватает слов, чтобы открыть тебе, как это терзает сердце. Приходится терпеть, но для правды еще настанет время. Я скрылся в поисках безопасности и покоя. В семье Фриза и во всем городе меня приняли наилучшим образом. Мне приходится здесь лечить много больных. Что касается твоего здоровья, напишу тебе позднее. Выпей с моим Базилиусом за меня бокал вина. Защити Теофраста, если перед тобой появятся мои противники. Опорин передаст тебе с благодарностью твои книги, а также рецепты и записи, о которых ты пишешь. Всего тебе наилучшего. Твой Теофраст».
Всю жизнь Теофраст вспоминал Базель с глубочайшей обидой, и все же этот город сыграл в его судьбе важнейшую роль. Здесь опыт, накопленный им за предыдущие годы, был обобщен и систематизирован. Базельские лекции послужили основой для его трудов на протяжении всей последующей жизни.
Часть пятая
После Базеля.1528–1532 годы
Кольмар, Нюрнберг и Санкт-Галлен. Парацельс как алхимик. Его лекарства и главные научные труды. Представления об устройстве общества и астрологические пророчества. Встреча в Граубюндене. Жизнь Гайсмайера в Венеции и его гибель
Итак, Парацельс пробыл базельским городским врачом около десяти месяцев, а после этого потерял все и опять превратился в бродягу. После Базеля с февраля 1528 года до конца 1530 года за 30 месяцев он преодолел множество дорог общей длиной более 1100 километров. В этот период Теофраст большей частью скитался по Эльзасу в сопровождении исполнительного и обязательного Иоганна Опорина. Доктор пользовался здесь известностью, его медицинская практика была успешной, но жизнь оставалась трудной и беспокойной.
Менялись города и деревни, и Парацельс странствовал, как Дон Кихот с верным Санчо Пансой. Изо дня в день, невзирая на непогоду, они шли или ехали на конях по пыльным и грязным улочкам, по горным тропинкам и крутым склонам. Иногда нужно было перевозить ворох книг и объемистых рукописей, хирургические инструменты, реактивы и посуду для алхимических опытов. Теофраст знал, что не может доверять Опорину в полной мере, и порой над ним подтрунивал. А Иоганна не привлекали ни профессия врача, ни тем более бродячий образ жизни. Он недолюбливал и побаивался учителя. И вот, наконец, они по доброму согласию решили расстаться. Теофраст добрался до Нюрнберга, а Опорин возвратился в Базель. Какой же это был для него счастливый, долгожданный день!
Что ждало его в будущем? Впоследствии Опорин (1507–1568) работал в Базеле профессором университета, преподавал латынь, а потом греческий язык и осуществил свою мечту – cтал одним из владельцев типографии. Он прославился качеством выпускаемых книг и публиковал труды таких авторов, из-за которых приходилось порой вступать в конфликт с властями. Иоганн был женат четыре раза, причем один раз на вдове, которая была на 30 с лишним лет старше его. Самым удачным в финансовом отношении оказался его последний брак с дочерью профессора Бонифация Амербаха. Все же Опорину не хватало денег, и после его смерти наследникам остались долги.
Через 30 лет после работы у Парацельса в Базеле Опорин подробно рассказал о своем учителе в письме врачу Иоганну Вайеру:
«Теофраст Парацельс давно умер, и я не хотел бы говорить ничего плохого об умершем. Но я был с ним знаком очень близко. С таким человеком жить вместе, как я тогда, мне не хотелось бы. Так сильно не хватало ему благочестия и эрудиции, несмотря на его чудесное умение и удачу в излечении любых болезней. Меня нередко удивляет, когда теперь находят многое из того, что он написал и оставил будущим поколениям. Думаю, что он об этом не мог и мечтать.
В течение тех почти двух лет, что я жил вместе с ним, он столько пил дни и ночи напролет на всяких вечеринках, что его вряд ли можно было хотя бы на часок-другой застать трезвым. Когда он покинул Базель, то прослыл в Эльзасе у благородных господ и крестьян вторым Эскулапом. Когда он возвращался домой совершенно пьяным, он диктовал мне кое-что из своей философии, да так гладко, что лучше никто не смог бы сделать даже трезвым. Я по мере сил переводил
