Настоящее имя - Даниил Корецкий

Спец вернулся около десяти. Ужинали они на открытой веранде ресторанчика «Русалка», над морем. Луковый пирог с анчоусовым пюре и черными оливками, овощное рагу, равиоли. Сытно, вкусно, недорого. Пили дешевое розовое вино, хорошо утоляющее жажду.

— Видел Кудлова, с ним был ещё один, — с набитым ртом рассказывал Савченко. Он здорово проголодался.

— Потом приехал мужик с девкой, их я тоже не знаю, хотя у неё лицо знакомое… Но отщелкал всех…

Из внутреннего кармана куртки он извлек пакет с фотографиями.

— Когда успел? — Макс раскрыл пакет.

— Тут за полчаса проявляют и печатают. Три франка снимок.

Кудлов в пестрой рубашке сидит в шезлонге рядом с бассейном, в руке бутылка пива, на лице отчетливо читается выражение довольства жизнью.

— Неплохо устроился! — Веретнев встал и заглядывал Максу через плечо. — Оружие у него есть?

— Не видел…

Из красивой красной машины выходит респектабельный мужчина в светлом костюме, подает руку высокой блондинке. Мужчина и блондинка идут к вилле. Лица крупным планом.

— Здравствуйте, Леонид Васильевич! — с недоброй улыбкой сказал Макс, вглядываясь в фотографию.

— Почти не изменился, гад. Вроде даже помолодел! Вот паскуда!

Откуда-то из глубины его существа всплыла черная первобытная ненависть к человеку, который послал его на верную смерть. Странно, раньше он не испытывал к нему столь острого чувства. Может по контрасту с сытостью и благополучием сегодняшнего Евсеева…

— Хорошая девушка, — произнес Слон. — Кажется, я её где-то видел…

Блондинка с Кудловым стоят у бассейна и улыбаются. Евсеев обернулся, лицо недовольное, рот открыт, будто в выкрике…

— Слушай! — воскликнул вдруг Спец, отставляя опустошенный бокал. — Так это же Алика Суворова! Чтоб я так жил!..

— Точно! — подтвердил Веретнев. — А говорили, что она в Штаты съехала…

Макс покрутил фото в руках, разглядывая под разными углами. Да… Алика Суворова, недавняя звезда российской эстрады, которая семь лет назад неожиданно исчезла с музыкального небосклона, вдруг обнаружилась в Антибе, в обществе бывшего ответственного работника ЦК КПСС Леонида Евсеева. За это время она успела превратиться из жгучей брюнетки в блондинку, приобрести европейский лоск и ровный оливковый загар, характерный для обитателей Лазурного берега.

— Алика, Алика… — пробормотал Веретнев. — Это же уменьшительное от «Александра»?

— Точно, Алексей Иванович, — сказал Макс. — Та самая Александра. В её честь и названа яхта.

Веретнев вспомнил супругу Евсеева, Инну Андреевну — в каком-то дурацком спортивном костюме, в грязных резиновых сапогах, на пороге приходящей в упадок жуковской дачи. Да, сравнение, конечно, не в её пользу. Алика Суворова была ослепительна: платиновые волосы, загар, белая блузочка и эффектный голубой костюм… «Два мира — две судьбы», — как любил в свое время повторять Евсеев и его коллеги-идеологи.

— Режим у них спокойный, — сказал Спец. — Кудлов не по сторонам смотрит, а ворота открывает, да за покупками ездит. Короче, не охранник, а прислуга. Если и дежурят по ночам, то без особого бдения. А чего? Они тут живут семь лет, никто не нападает, обстановка благоприятная, полиция работает, как часы. Реальной опасности нет, это расслабляет…

— Так что будем делать? — поинтересовался Веретнев.

Макс промолчал и посмотрел на Спеца. Тот расправился, наконец, с равиолями, выпил вина и вытер ладонью мокрые губы.

— Наблюдаем сегодняшнюю ночь и завтрашний день. А следующей ночью их накрываем. В четыре утра — самое подходящее время.

— А сигнализация? — спросил Макс.

— Детские игрушки…

— Может присмотримся подольше? — засомневался Веретнев.

Спец покачал головой.

— Город маленький, все на виду. Возле виллы торчать опасно. И вообще… Я уже пожалел, что отдал пленку в печать: уж больно специфичные ракурсы и планы. Как бы не засветиться…

— Надо оружие проверить! — нарушил молчание Спец. Мышление у него было предельно конкретным.

Вечером они выехали на пустынный пляж между Антибом и Ниццей. Спец залез под машину, отвинтил поддон картера двигателя и вынул пропитавшиеся отработанным маслом свертки. Расстелив на песке старую рубашку, осторожно развернул свертки и выложил их содержимое на светлую ткань.

— Музей второй мировой войны! — присвистнул Макс, глядя на шарнирный затвор, сильно скошенную рукоять «парабеллума» и массивные корпуса офицерских «вальтеров» П-38. Тонкие стволы пистолетов заканчивались резьбой для безнадежно устаревших глушителей, напоминающих отрезки двухдюймовой водопроводной трубы.

— Ничего, это надежные машинки, — Спец ловко обтер с «парабеллума» смазку, навинтил глушитель, с мягким лязгом загнал магазин.

— Поставьте бутылку под фары!

Пивная бутылка с десяти шагов почти растворялась в свете фар, теряясь на фоне песка. Спец поднял руку.

— Пц — крац! — металлический лязг затвора перекрыл сдавленный кашель выстрела. Рядом с бутылкой взметнулся фонтанчик песка.

— Пц-крац! Пц-крац! — после третьего выстрела бутылка разлетелась вдребезги.

— А ты ругаешься! — укорил Макса явно довольный собой Савченко. Давай попробуем остальные…

Вакансий в «Семи звездах» не было. Савик все-таки вызвал менеджера по персоналу.

— Я и сантехником могу, и электриком, могу полы мыть или баньщиком… Рублей на пятьсот хотя бы…

В вестибюле комплекса было чисто, тихо и солидно. Молодой человек в черных брюках, черных ботинках, белой рубашке, бордовом пиджаке и бордовой «бабочке» с любезным безразличием смотрел поверх савиковой головы.

— На заводе сократили, а работы нигде нет, — продолжал канючить тот. Я живу-то совсем рядом, и телефон есть — если что, мигом подскочу.

В глазах менеджера появился некоторый интерес.

— И в субботу могу, и в воскресенье…

Молодой человек поднес к лицу рацию.

— Алик, тут парень подошел насчет работы. Живет рядом, говорит в выходные может обеспечивать. А то помнишь, когда канализация забилась, два часа ждали, хорошо солидняков не было… Ага. Да на пятьсот согласен. Понял.

И опустив рацию, сказал:

— У нас сантехника в выходные не дозовешься, один раз чуть в дерьме не утонули. Да и бухает он по-черному. Пойдешь к нему помощником, а там посмотрим.

— Спасибо! — Савик радостно кивнул. Глаза у него лучились неподдельным счастьем.

«Вот довели людей! — подумал менеджер. — За пятисотку в дерьме возиться — и столько радости…»

— Только смотри, у нас строго. Дисциплина и вообще. Люди тут солидные бывают, тогда сиди где-нибудь в углу и носа не высовывай. Судимостей у тебя нет?

— Боже упаси! — Савик так затряс головой, что она чуть не отвалилась.

— Хорошо. И чтобы дома все было нормально. Наша служба безопасности не любит дебоширов и скандалистов!

— Дык я только рыбок развожу…

Савик беспомощно развел руками. Менеджер рассмеялся.

— Паспорт с собой?

— С собой…

— Тогда пойдем к Иван Иванычу.

Сантехник оказался высоким худощавым мужиком с морщинистым лицом крепко пьющего человека. Помощнику он обрадовался.

— Когда я начинал, то самую тяжелую работу делал, — сообщил он. — Так что ты тоже готовься. А то эти господа напихают бумаги в унитазы, а не успешь прочистить — на ковры польется. Тогда могут с тебя и вычесть. Тут строго!

Иван Иваныч любил учить жизни и Савик за половину дня наслушался про осторожность, аккуратность и дисциплинированность.

— Запомни одно: ты и слепой и глухой! Мало что увидел — тут же забыл. И уж боже тебя упаси языком болтать. Так и до нехорошего совсем близко…

— У тебя инструмент есть? — делая ударение на втором слоге, спросил, наконец, сантехник.

— Нету, — развел руками Савик.

— Видишь как, — печально вздохнул тот. — Значит, хочешь моим пробавляться… А как же вдвоем с одним инструментом?

— Дык вы показывать будете, а я крутить, — нашелся Савик. — Потом свой заведу. А сегодня приглашаю выпить за мою «прописку».

— От это правильно! — обрадовался Иван Иваныч и заметно помягчел.

— А сейчас пойдем, в баре на втором этаже раковина засорилась…

Пили после работы в ближайшей забегаловке. Наставник почти не закусывал и быстро дошел до кондиции.

— Значит так, в комнаты, когда там гости, не заходи! А то пропадет что — на тебя скажут… Ну и вещи там, деньги — ни-ни! Пусть бутылка открытая стоит, или рюмка полная — не трогай! Ну и если с бабами голыми всякое безобразие — закрыл глаза и ушел! И тут же забыл!

Иван Иваныч громко отрыгнул.

— Ничем не интересуйся и ничего не спрашивай. У нас был один буфетчик, все любопытствовал, да так и пропал неизвестно куда…