Молодой Бояркин - Александр Гордеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
и куска старой простыни. Его чувство к Наденьке и без того было сплошной жалостью; он
жалел ее и за ее вялость, и за капризы, и за то, что просто спит или уходит на работу к каким-
то своим мензуркам, но тут жалость захлестнула его прямо-таки физическим болезненным
приступом. "Ничего, ничего, – успокоил себя потом Николай. – Любовь придет через
ребенка. Разве можно любить ребенка и не любить женщину, которая его родила? Не знаю,
но, кажется, невозможно – это было бы несправедливо".
Наденька, вышедшая вслед за медсестрой, была еще слаба после родов, во время
которых потеряла много крови. Она смотрела на мужа с настороженной улыбкой, пытаясь
заметить, как он примет ребенка – для нее это было очень важно. Женщины в палате
рожавшие уже не впервые, сочувствовали ей, молоденькой, и Наденька пожаловалась им на
свою непростую семейную жизнь, на странного, строгого мужа. "Да кто же он у тебя такой?"
– спросили ее, и Наденька рассказала, что детство у него было нормальное (не то, что у нее).
Служил на море, – кроме воды, за три года ничего не видел – это он сам однажды сказал,
учился в институте на каком-то факультете, но не то бросил его, не то отчислили. Много
книжек прочитал… Женщины, конечно же, рассудили, что бросать Наденьку он не имеет
права, и мудро посоветовали: "Делай так, чтобы он побольше оставался с ребенком".
Оказавшись дома, Наденька все ломала голову над тем, как выполнить этот совет, ведь
ребенок был совсем маленький. Сообразила, когда подошло время купания.
– Я боюсь. Еще сделаю что-нибудь не так, – сказала она.
Николай засучил рукава сам. Держа в ванне на плаву невесомое тельце, завернутое по
всем правилам купания в пеленку, он начал свободной ладонью лить на него воду. Малыш
прислушивался к журчанию, время от времени резко двигая ручкой или ножкой, и Николай
вдруг тихо засмеялся. Наденька отвернулась, смахнула выкатившиеся слезы и высморкалась
в передник. Жизнь казалась ей бесконечной.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Нефтекомбинат, занимающий громадную территорию, был окончанием города.
Родился он двадцать пять лет назад на пустыре, и город сам дотянулся до него улицей,
которую заселили рабочие нефтекомбината, назвав ее, конечно же, улицей Нефтяников.
Одного жителя этой улицы в городе называли главным нефтяником, и когда он умер, то
общее название улицы словно конкретизировалось его именем. Тем человеком был Анатолий
Иванович Куницын, о котором остались воспоминания как о чутком руководителе, сильном
шахматисте, способном музыканте. Но и старое название не пропало, а как бы расширилось
– параллельно и перпендикулярно первой улице пролегли другие, новые, и в результате
образовался новый район, который стал называться Нефтегородком.
В конце осени Бояркины получили квартирку в доме времен первых построек по
улице Куницына. Их сыну, названному по настоянию Наденьки тоже Николаем – Николаем
Николаевичем, должно было исполниться шесть месяцев. В получении квартиры совершенно
неожиданно помог Ларионов.
Как-то летом Николай пригласил его после работы в гости. Когда они были на работе,
шел сильный дождь, и, открыв дверь в сени, Бояркин застыл от удивления: в сенях стояла
вода, в которой плавало все, что могло плавать. Николай разулся и пробрел по холодной воде
в комнату – там было то же самое. Высокий Ларионов, пригнув голову, осмотрел все жилище
с порога.
– Ты извини меня, – сказал ему Бояркин, разведя руками. – В подполье у нас вода еще
бывала, но чтобы столько – это впервые. А жена, наверное, к матери уехала.
– Ты про эту квартирку в цехе кому-нибудь говорил? – спросил Ларионов.
– Да, я встал на очередь…
– В той очереди ты будешь стоять десять лет, если не больше.
Ларионов со злостью покурил и поехал на работу, наказав, чтобы Николай ничего
здесь пока не трогал. Бояркин подождал часа два, но никто не приехал. Он нашел лопату и,
прокопав канаву, выпустил воду из квартиры. Неизвестно, с кем говорил и ссорился обычно
обходительный с начальством Ларионов, но через три дня начальник цеха Мостов спросил у
Николая о его жилищных условиях, а еще через три дня Бояркину вручили два ключика.
Больше всех этой неожиданной победе радовался Ларионов. Он помог переезжать и выпил на
новоселье.
Квартира гостиничного типа состояла из одной вытянутой комнаты, начинавшейся
дверью из общего коридора и кончавшейся окном во двор, из которого за еще одним
порядком домов была видна улица с потоком машин и автобусов. Кухня, туалет и умывалка
(маленькая комнатушка с краном и раковиной) были общими на пять семей.
За ремонт Николай взялся с неохотой – его тоскливая семейная жизнь как бы еще
более узаконилась этой квартирой.
Однажды под вечер, когда он заканчивал белить потолок, в дверь не то постучались,
не то поскреблись, дверь открылась и в комнату сначала заглянула, а потом вошла теща. Уж
кого-кого, но ее-то Бояркин не ждал. Валентина Петровна, нарядно одетая, чем-то неуловимо
похожая в этот раз на лису, с тихой улыбкой стояла перед забрызганным известкой зятем.
Обычно Валентина Петровна заговаривала легко, считая себя способной быстро проникать в
сущность любого человека (особенно быстро по числу и величине звездочек на погонах
распознавала она военных), но теперь стушевалась, наткнувшись на угрюмый взгляд
Бояркина.
После свадьбы дочери было еще несколько событий, потрясших Валентину Петровну.
На новогодней вечеринке у Раисы Петровны она сошлась и стала жить с неким инженером-
холостяком, который через неделю занял у нее шестьсот рублей и смылся. Еще через месяц
Валентина Петровна очень дорого купила на толкучке мех мастерски выделанной черной
кошки, который ей представили как соболя. Людская подлость Валентину Петровну не
потрясла. Потрясла собственная глупость – обмануться на кошке и на мужике! А тут еще
неприятность на работе. Ее молодой джинсовый сотрудник, которого она, можно сказать,
пригрела на своей доброй груди, решил вдруг выступить в городской газете с материалом о
недейственности собственной многотиражки, заявляя, что газета должна быть органом
критики и действия, а не органом умиротворения. Для ознакомления он счел необходимым
показать статью вначале Валентине Петровне, и ей пришлось чуть не на коленях просить не
давать материалу хода.
В результате всего этого Валентине Петровне пришлось обратиться и заводскую
поликлинику к невропатологу. Врач, простукав молоточком ее коленки, успокоил, что она
совершенно нормальна, что, должно быть, просто переработала, что он рекомендует ей
успокоиться в семье – почаще бывать с детьми, понянчить, с внучатками. Врач был
моложавый, симпатичный и вначале Валентина Петровна обиделась за этих "внучаток", но
после поняла, что все
