Полный вперед назад, или Оттенки серого - Джаспер Ффорде

Я закрыл за собой дверь и сбежал вниз. Джейн стояла на пороге. Толпа у дома выросла: серые возвращались с полей, фабрики и из теплицы. Некоторые держали в руках инструменты. Атмосфера в зоне стала более мрачной.

— Как вы поладили с госпожой Оливо? — поинтересовалась Джейн.

Я нервно оглянулся. Серые молча смотрели на меня.

— Сколько всего человек вы спрятали? — спросил я.

— Шестнадцать в Серой зоне. Еще один живет над тобой. Пропавшие в ночи, которые серьезно пострадали, несколько перезагрузочников. Пятеро слепы, у одного неподвижно все, что ниже пояса. Для префектов все они «незарегистрированные сверхкомплектники», и за укрывательство каждого полагается штраф в двадцать тысяч. Он грозит всем, кто живет в доме или «не может доказать, что не знал об этом».

— Незарегистрированные сверхкомплектники? — повторил я, впервые слыша это определение.

— Согласна, это слишком казенный термин. Мы зовем их лишними.

— Ульрика из зенитной башни, которую кормит Томмо… — Я вспомнил его воображаемого друга. — Он знает о них?

— К счастью, нет. Но подкармливание воображаемых друзей — давняя традиция, а сэндвич — это всегда хорошо. Знаешь, как сложно унести что-нибудь из столовой?

Я сказал, что знаю. Ланчевые инспекторы имели право остановить и обыскать кого угодно: принимать пищу в неурочное время строжайше запрещалось.

— А попробуй набрать еды для шестнадцати человек! Пусть даже тебе помогает апокрифик.

— Вот он, Перкинс Брусникка, — пробормотал я. — Я оставлял ему еду в дупле. А утром ее никогда там не оказывалось.

Джейн положила руку мне на плечо.

— Спокойнее, красный, — сказала она, заметив мою подавленность. — Мало кто вообще что-нибудь замечает. Снаружи все может выглядеть чинно-благородно, но за закрытой дверью пылает пожар. А теперь — не прекратишь ли ты все это, пока не стало хуже?

— Да, — тихо сказал я, внезапно осознав масштабы происходящего, — думаю, ты права.

— Что ты нашел там? — осведомилась Салли Гуммигут, выходя из дома.

— Трехместную скамью и кресло, — ответил я надтреснутым голосом.

— Отлично.

И префектша направилась к следующему дому.

— Стойте!

Она остановилась.

— Я решил, — медленно произнес я, — вести перепись менее… вызывающим образом.

Я начал потеть и сглотнул слюну, стараясь побороть свою робость. Желтые, все четверо, пристально глядели на меня.

— Нет, ты не можешь, — агрессивно-визгливо возразила маленькая Пенелопа. — Ты будешь проводить перепись так, как решат префекты, или не будешь проводить ее вовсе.

— Тогда я не буду проводить ее.

— Будешь, — заявила Салли. — И это прямой приказ.

— Через сутки я буду лежать мертвый на дороге в Верхний Шафран, — ответил я; в моем голосе совершенно явственно звучало мрачное предчувствие. — И я могу позволить себе не повиноваться вам в этом конкретном случае, мадам.

— Именно из-за твоей почти неизбежной смерти мы и вынуждены торопиться, — заметила Банти самым что ни на есть черствым тоном. — Если Главная контора доверила тебе эту важную работу, ты должен завершить ее как можно скорее. Коллектив ждет, что все граждане будут действовать с максимальной добросовестностью.

— А я говорю: «Нет».

Они уставились на меня в изумлении.

— Мы великодушно разрешаем тебе пересмотреть свой ответ, Бурый, — сказал Кортленд. — Невыполнение прямого приказа префекта влечет за собой штраф до пятисот баллов. С тебя что, мало сняли сегодня?

С меня сняли слишком много, и потеря еще полутысячи баллов поставила бы меня на грань перезагрузки. Все было так безнадежно несправедливо. Я отказался выполнять приказ не ради сохранения тайны лишних, а ради спасения желтых. Серые, стоявшие рядом, были вовсе не зеваками, а людьми, готовыми защищать секреты своих чердаков, раскрытие которых грозило им двадцатитысячным штрафом — за пособничество. Я посмотрел на Джейн, на серых, потом на желтых, даже не подозревавших, как легко они могут пойти на удобрения.

Я был готов уже подтвердить, что не стану выполнять прямой приказ: это свело бы количество моих баллов к нулю и похоронило бы мечту жениться на Констанс в ближайшие десять лет. Но тут пришло спасение, с неожиданной стороны — от почтальона.

Он пробрался сквозь тесную группу стоявших, кивнул всем в знак приветствия и стал раздавать почту. Его появление казалось странным, почти неестественным. Я удивился бы меньше, если бы с неба вдруг свалилось пианино или мимо на велосипеде проехал говорящий медведь. Мы все стояли и молча смотрели, как почтальон раздает конверты, — только подозрительно переглядывались.

— Смотри-ка, Пенелопа, — сказал почтальон, — даже для тебя кое-что есть.

Он протянул ей пакет, приложил руку к кепке и удалился. Преимущество внезапно оказалось на моей стороне. Я узнал пакет.

— Ну что ж, последний шанс для тебя, — сказал Кортленд. — Ты отказываешься выполнять прямой приказ?

Я в упор поглядел на него. Меня послали к Внешним пределам, чтобы я получил урок смирения. И я получил его, но не от префектов или других представителей власти, а от серых, которые укрывали пропавших в ночи, покалеченных, укрывали с большим риском для себя.

— Вы говорите о добропорядочности? — сказал я; голос мой больше не дрожал. — О той самой, которая позволила вам передать почтовый код Трэвиса Канарейо за день до того, как стало известно о его смерти?

Настала мертвая тишина. У Трэвиса был престижный код ТО3, так как он обитал на Медовом полуострове — оплоте желтых. Этот код открывал для желтого любые двери. Этот код давал его обладателю возможность навсегда покинуть Внешние пределы. Этот код злобная бабка и дядя-убийца, видимо, решили раздобыть любым способом — лишь бы устроить жизнь юной Пенелопы. Код Трэвиса достался ей в последний день, когда разрешалось получать коды, — в ее двенадцатый день рождения.

— Я послал вещи Трэвиса по его коду, — добавил я, — и думал, что переадресовывать пакет будут долго. Но я ошибся. Пакет доставили как раз сегодня.

Банти с Пенелопой, казалось, пребывали в замешательстве. Салли с Кортлендом поглядели друг на друга, потом на пакет. С них мгновенно слетела спесь, и почти минуту никто не произносил ни слова.

— Он был пропавшим в ночи, все равно что мертвым, — проворчала госпожа Гуммигут. — Я всего лишь предвидела неизбежное. Принимаю на себя вину.

Она вонзила в меня взгляд — я выдержал его. Они могли оправдываться либо по поводу куска металла в голове Трэвиса, либо по поводу кода. Но не насчет того и другого. Впрочем, Гуммигуты должны были знать об этом.

— Перепись прекращается, — тихо объявила префектша. — Банти, верни мастеру Бурому его разрешение.

— Как?..

— Делайте, что я сказала, Банти Горчичная.

Она протянула мне документ. Я посчитал, что настало время уйти, и быстро зашагал прочь, оставив позади исходящих ненавистью и ненавидимых желтых среди возмущенных серых; опекаемые ими лишние остались непотревоженными и тайну эту не раскрыли. Еще я оставил позади одну серую со вздернутым носиком, надеясь, что она достаточно впечатлилась и наконец согласится составить мне компанию в Верхний Шафран.

Слизни, джем и билеты

7.3.12.31.208: Дерзкое пренебрежение правилами, касающимися темного времени, недопустимо.

Дома я нашел записку от Виолетты с напоминанием, что мы договорились встретиться этим вечером под фонарем, для романтической прогулки, и что я должен почистить зубы и нанести увлажняющий крем на губы. К записке прилагалась баночка с джемом. Из логановых ягод. Совсем маленькая — такие раздают на дегустационных сессиях, проводимых главным джемщиком сектора. Я улыбнулся сам себе — но, несмотря на Виолеттину сердечность, все же очистил чулан от лишних предметов, чтобы иметь надежное убежище на случай неожиданного появления девушки. Я даже попрактиковался в убегании от нее — то есть в бесшумном проникновении в чулан из любого места в доме за пять секунд. Мне удалось добежать от парадной двери до чулана меньше чем за четыре секунды. Я вышел из своего убежища, весьма довольный собой, и тут раздался голос, заставивший меня подпрыгнуть.

— Во имя темно-синего, молодой человек, что вы делаете?

То была госпожа Ляпис-Лазурь. Вероятно, она неслышно для меня вошла через заднюю дверь.

— Я… эхм… тренируюсь для игры в прятки.

— Хмм, — голос ее звучал странно-повелительно, как в случаях, когда она рассказывала истории или говорила о библиотеке, — это не прятки от Виолетты, случайно?

— Может быть.

Улыбка озарила ее строгое лицо.

— Я вас не виню. Виолетта — ужасное дитя, страшно избалованное. Я слышала, вы собираетесь в Верхний Шафран?

Я подтвердил, что это так. Библиотекарша еще раз напомнила, что, по ее мнению, там должна прятаться библиотека — в густых дубово-рододендроновых зарослях — и мне надо не забывать об этом.