Собрание сочинений в 4 томах. Том 2 - Николай Погодин

Костромин. Потому что никто не знал, что ты свой.

Фетисыч. А кто мне поручится, что все это — святая правда?

Костромин. Уральцев сам можешь повидать, а за меня поручится каждый рабочий на этой станции.

Фетисыч. Это скорей моя вина, что мы не поняли друг друга. Я старше тебя, опытней. Но радостно, что поняли.

Костромин (до восторженности). Отец… механик… это выше, чем радость…

Фетисыч (помолчавши). Здравствуй, товарищ.

Костромин (жмет руку). Здравствуй, брат.

Фетисыч. На возвышенное дело зовешь, радостно. Теперь помоги мне с нашими сговориться.

Костромин. Телеграфист Акафистов с депешей придет — не верь: депеша фальшивая.

Фетисыч. Сам он фальшивый, вот горе. Не поймешь, какому богу молится.

Костромин. Усмирителей здесь ждать можно… Но наша высшая цель поскорее выехать отсюда.

Фетисыч. Мы пары упустили. Скоро не уедешь. Да еще на разговоры время уйдет.

Костромин. Давай, механик, постараемся. Будущее смотрит на нас с тобой.

Фетисыч. А для чего жизнь кладем? Для будущего. Пусть те люди, которые пожнут плоды наших дел, пусть они хорошо в свете, в радости поживут.

Оба уходят. Появляются Тася и Ландышев.

Ландышев. Тася, ты за весь день часу дома не посидела. Что с тобой делается?

Тася. День необыкновенный, папа.

Ландышев. Деликатной девушке находиться среди толпы… Это уж срам какой-то.

Тася. А мне кажется, что я этот день на крыльях провела.

Ландышев. Тася, да девичье ли дело…

Тася (перебивает). Не огорчайся, с завтрашнего дня я уж ногой не ступлю вон из дому.

Ландышев. Как трудно нам без матери! Давно пора тебе замуж, деточка.

Тася. Пора, пора.

Ландышев. А то еще революцией начнешь увлекаться. Это уж будет самое великое несчастье.

Тася. Не беспокойся, папа, никакого несчастья не случится.

Ландышев. Пойдем домой, не могу я один.

Тася. Пойдем, папахен мой, пойдем, не огорчайся.

Входят Карп и Акафистов.

Карп (Тасе). О дщерь непокорная, уйди под сень родительскую.

Тася. Неужели, Карп, ты еще не надоел самому себе?.. Как противно!

Ландышев. Тася, стыдно осуждать человека в его летах.

Тася. Ты еще не знаешь, папа, на какие гадости способен этот человек. Не хочу говорить о нем. Отвратительно. (Уходит.)

Карп. Берегите дочь, господин Ландышев, стервятник кружится над ее чистой головкой.

Ландышев. Моя дочь не способна сделать не то что непристойный, но даже мало-мальски неугодный мне поступок. Так что вашу заботу о ней я считаю неуместной.

Карп. Не о ней, святой, пекусь… Я вам о дьяволе говорю…

Ландышев. Пьяны вы, сударь… вот что я думаю.

Карп. Рад бы, но не умею… В человека не верю… скучно жить.

Ландышев (Акафистову). Управляете, Акафистов?.. Совет не нужен?..

Акафистов. А чем управлять? Водонапорной башней?.. Все остановилось.

Ландышев. Нового политического курса изволите держаться?

Акафистов (истерично). Чего вы от меня хотите?.. Я — блоха… вот, насекомое… «Курс», «курс»!

Ландышев. Но все мы видели в вас потенциального борца.

Акафистов. Боритесь сами… Пожалуйста… если вам интересно.

Ландышев. Но я не знаю, что делать, ибо не готовился.

Акафистов. А я, думаете, знаю… Готовились, книжки читали… а когда время пришло — не знаем, чего делать.

Ландышев. Тогда это трагично.

Акафистов. Говорю вам, — маленький я человек… всякий раздавить может.

Ландышев. Странно, знаете ли… Я был иного мнения о вашей личности. Но извините. (Уходит.)

Акафистов. Ты, отец, скройся со станции. В трактир ступай.

Карп (со слезами). Предали мы с тобой людей живых, честных…

Акафистов. Кого предали, что мелешь? Сильные мира понудили… А князь мог и без нас обойтись.

Карп. А за что предали-то? Его холуй двадцатипятирублевку сунул и еще велел князю поклониться.

Акафистов. Свяжись с пьяницей… раскис, как баба.

Карп. Продали, предали… По рукам кровь струится.

Акафистов. Залил глаза… Скройся.

Карп. Продали, предали…

Занавес

Действие третье

Платформа. Поезд. Утро. Багровые облака. Юлай.

Юлай (без горечи). Какой ты глупый, Юлай, беда. Смотри теперь, как бы самого тебя не зарезали… воронам на закуску. (Смотрит, в сторону.) Гриша, указывай, что нам делать.

Появляется Костромин.

Костромин. Самое важное в эти последние минуты — поезд не задержать. Слушай, сейчас механик платком махнет — ты давай первый звонок, а потом смотри на часы. Поезд простоит после первого звонка шесть минут, как ему полагается, а ты второй звонок дашь через три минуты, а третий — за минуту до отправления.

Юлай. Хорошо, я это все сделаю. Ты скажи на прощанье — прошел наш день навеки? Больше такого дня мы никогда не увидим?

Костромин. Сам знаешь, что уезжаю сражаться туда, где решаются судьбы рабочего класса.

Юлай. Прямо отвечать не хочешь… значит, плохо. Не знаю навеки, не знаю, нет. Зато знаю теперь, кого крушить надо.

Костромин. А раз знаешь, Юлай, то и сокрушишь в конце концов. Но прощай, любезный мой, не своди глаз с паровоза.

Входят Наталья Николаевна и Тася.

Тася. Гриша, уходите немедленно отсюда.

Костромин. Тасенька, мама, давайте тихо прохаживаться, точно ничего не случилось.

Наталья Николаевна. Мальчик мой, дело серьезней, чем я думала.

Тася. Они решили убить вас.

Костромин. Кто — они?

Тася. Они… Как их называют?.. Которые секут мужиков. Они приехали все пьяные, ввалились к нам в дом. Ротмистр изливался мне в любезностях… К нему приходил Акафистов, и они вместе уходили к князю. В этом гнусном деле самое решительное участие принимает также приезжий корнет. Уходите немедленно… Они вас схватят.

Костромин. Да, пожалуй… Мама, Тасенька, но, что бы ни случилось, — дружинники уедут. Мы дали друг другу слово: что бы ни случилось. Я скроюсь на паровозе, там труднее меня достать.

Наталья Николаевна. Голубчик мой… иди же, беги!

Костромин. Эх, дал бы я им… Что нам этот пьяный ротмистр со своей темной солдатней… Как обидно, что нельзя. Нельзя из-за моей персоны устраивать кровавый бой на какой-то проезжей станции.

Тася. Значит, спокойно идти на смерть?

Костромин. Смерть не смерть, но тяжко все время сдерживать себя… Мучительные мысли. Может быть, я действую не так, может быть, надо было сразу захватать тут власть и двинуть поезд по своему приказу… А если глупо делать переворот в масштабе одного поселка, что тогда?.. Потом лишние жертвы, виселицы… Кто скажет? Я не знаю… Мы лишь учимся делать революцию… В одно я верю, что ценой железной воли я обязан отправить с этой станции дружинников.

Наталья Николаевна. Уходи.

Тася. Я не отойду ни на шаг от паровоза.

Костромин, Наталья Николаевна и Тася уходят.

Юлай (вслед). Прощай, Гриша. Я все помню. (Один.) Царствуешь, Николашка? Царствуй, царствуй.

Входит Карп.

Карп. Юлайка, ошметок человеческий, плюнь мне в харю. Видишь эту продажную харю?.. Плюнь промежду баков.

Юлай. Жалко тебя, Карп. Допился ты…

Карп. Я не Карп — это имя доброе. Я — Иуда. Но почему я Иуда? Не могу никак понять. Разве что подлость моя выше рассудка, выше сил души моей? Нет. Я — сам хозяин своей подлости. Вот что ужасно.

Юлай. Куда бежишь?

Карп. Пасть на колени перед человеком… Где Григорий Костромин?

Юлай. Не знаю, я его не видал.

Карп уходит.

(Смотрит в сторону паровоза, напевает свои мотивы.) А тучки плывут красные… горит губерния. Уходи спать, Николашка, все равно не дадим тебе царствовать. (Радостно подходит к колоколу, звонит.)