Тени прошлого (СИ) - "T_Vell"

Преподаватели ошеломлённо посмотрели на Дамблдора, но он тяжело вздохнул и обратился ко мне:

— Северус, ты останешься здесь?

— Да, — коротко и очень тихо ответил я, всё больше погружаясь в собственные раздумья.

— Я думаю, что Северус и Лестат, брат мисс Велль, смогут позаботиться о ней в ближайшее время. Мы ничем не сможем помочь ей, Минерва, ты сама видела, магия здесь бесполезна, — теперь Дамблдор обратился к деканам Гриффиндора и Когтеврана. — Посмотрим, что будет завтра. Нам остаётся только ждать.

И с этими словами, бегло посмотрев на Тину, он снял моё заклинание с двери и исчез в темноте коридора. Спустя какое-то время Минерва, а затем и Филиус тоже покинули нас и направились по своим спальням. Поппи привела в порядок постель Тины, очистив с помощью Тергео подушки и простыни от крови, я же аккуратно взялся очищать её одежду и волосы, чтобы хоть чем-то занять себя, ведь мысль, что она могла не дожить до этого утра, всё больше и больше отравляла душу.

Я аккуратно, прядь за прядью, убирал свернувшуюся кровь, каждый раз проводя по тёмно-каштановым волосам, словно это был мой последний шанс прикоснуться к ней. В какой-то момент времени мне показалось, что девушка, которую я любил, окончательно превратилась в камень, но, поднеся правую руку к её неестественно ярко-красным губам, я всё же смог почувствовать едва заметное дыхание.

Не знаю, как долго я сидел у кровати Тины, но вдруг осознал, что остался с ней один на один. Лестат словно испарился в воздухе, а Поппи, окончательно убедившись, что больше ничем не может помочь, ушла в свою комнату. Скрестив перед собой руки и положив ладони на живот Тине, я лишний раз убедился, что она словно состояла из камня, изо льда, когда почувствовал холод и твёрдость её тела. Я положил голову на руки, и по моей щеке скатилась пара горьких слёз.

«Пожалуйста, только не она, — в отчаянии молился я про себя. — Не сейчас. Не забирай у меня смысл жизни вот уже второй раз».

Но никто меня не слышал. Минута шла за минутой, складываясь в бесконечные часы, а я всё так же сидел рядом с ней и молился. Неусыпно. День за днём. Трое суток подряд.

Люди приходили и уходили, кто-то что-то говорил, но я не понимал, что происходило вокруг. Я не слышал, что говорили мне окружающие. Я ждал. Наконец, спустя три мучительных дня, вечером, уже после того, как солнце спрятало все свои лучи за горизонт, я вдруг услышал, как Лестат, сидевший до этого неподвижно в тёмной комнате, примыкавшей к лазарету, ни с того ни с сего подошёл к кровати Тины. Дамблдор и Минерва, только что пришедшие в больничное крыло узнать про самочувствие Тины, тоже заметили перемены в поведении Лестата и с любопытством подошли поближе. Я же, в это время стоя в отдалении, прислонился к раме оконного пролёта и наблюдал безжизненные окрестности замка, но всё же тоже не удержался, повернулся и стал с трепетом в груди следить за происходящим.

На одно мгновение показалось, что я заметил шевеление. Мне показалось, что Тина едва заметно шевельнула левой рукой и легко повернулась. Лестат, наклонившись к самому уху сестры, мягким и мелодичным голосом произнёс:

— Просыпайся, соня…

И я открыл рот от удивления, когда услышал ставший таким родным голос в ответ.

***

Сначала появилась боль. Она разрывала голову на тысячу кусочков, словно прямо в ней разорвался тридцати миллиметровый снаряд. Постепенно боль охватила всё моё тело. Я словно оказалась в адском пламени. Я не могла пошевелиться, ни одна мышца не хотела подчиняться моим настойчивым сигналам. Я не чувствовала ничего, кроме раздиравшей меня боли, как будто была подвешена в невесомости. Время остановилось для меня, я не знала, секунда прошла или десять лет.

Спустя время, показавшееся мне столетиями, боль начала понемногу уходить. Голова всё ещё раскалывалась, но я по крайней мере могла ощутить, что лежу на ровной поверхности. Тело упрямо не хотело меня слушаться, но по мере отступления боли ко мне возвращалась чувствительность.

Сначала я поняла, что поверхность, на которой я лежала, была мягкой на ощупь. Потом я начала чувствовать, как кто-то иногда касался моей левой руки. Кто-то с очень горячими руками. Какой-то частичкой сознания мне показалось, что этот кто-то был мне знаком, но боль не давала памяти хоть на миг выйти на свет. Но теперь, благодаря этим прикосновениям, я могла отсчитывать время. Иногда они были едва заметными, а иногда длились достаточно долго.

Спустя сорок шесть прикосновений ко мне начал возвращаться слух. Звуки доносились словно сквозь толщу воды, но всё же я могла кое-что разобрать. Я слышала стук открывавшейся двери, я слышала металлический лязг, я слышала едва заметный шёпот разговоров, но не могла разобрать ни слова. Постепенно я стала различать голоса: некоторые из них появлялись и исчезали, примерно через каждые десять прикосновений. Пара голосов постоянно присутствовала в помещении: мелодичный мужской и мягкий женский. Я не знала, принадлежал ли один из этих голосов тому, кто иногда касался меня. Я всё ещё словно плыла в тумане.

Наконец, боль отступила настолько, что я смогла забыться сном. Передо мной то и дело появлялись красные вспышки на белом фоне. Красные, белые и чёрные пятна перемешивались, закручивались, плясали перед глазами. Внезапно передо мной всплыло лицо: бледная кожа, как будто натянутая на череп, и два багряно-красных глаза с вертикальными зрачками.

Я дёрнулась и отчётливо услышала голос, раздавшийся совсем рядом:

— Просыпайся, соня…

Лестат. Я узнала его голос. «Я дома. Да, я дома. Лежу на кровати, и весь этот кошмар мне просто приснился».

— М-м-м… — я слегка повернулась на правый бок и положила руку под подушку. Тело словно состояло из камня: мне было очень трудно совершать даже простые движения. — Лестат, отстань, дай поспать немного…

За моей спиной раздался полный облегчения смех, а потом я услышала другой голос:

— Тина, как ты себя чувствуешь?

Этот голос тоже был мне знаком. Немного порывшись в памяти, я смогла вспомнить его владельца. «Дамблдор. Что он забыл в моей спальне?!»

— Лестат, что мы вчера пили? — уже немного раздражённо поинтересовалась я, так как голова всё ещё раскалывалась, и мне очень хотелось спать, а не разговаривать. — У меня, кажется, начались галлюцинации: я слышала голос директора Хогвартса…

Теперь количество смеявшихся заметно увеличилось, и я поморщилась от боли, так как все звуки казались необычайно громкими. «Сколько же человек находится в моей спальне?!»

— Ты хотела сказать не «вчера», а «три дня назад», дорогая? — насмешливо уточнил братец, и я несколько минут точно не могла понять, о чём он вообще мне говорит.

— Три дня назад… — еле-еле повторила я, словно надеясь, что так смогу лучше понять смысл произнесённых слов. Внезапно до меня дошло их значение: я спала уже три дня. Резко сев и открыв глаза, я удивлённо вскрикнула: — Три дня?!

От такого резкого подъёма моя многострадальная голова взорвалась новым приступом боли, и мне пришлось на полминуты закрыть глаза. Когда я их снова медленно открыла и осмотрелась, то увидела, что нахожусь в больничном крыле школы Чародейства и Волшебства. За окном было уже достаточно темно, но я не знала, поздний ли это вечер или раннее утро. И на меня с улыбкой на лице смотрели Дамблдор и профессор МакГонагалл, а рядом, на стуле, сидел Лестат. И если преподаватели ещё как-то укладывались в привычную картину мира, то братец в такой обстановке явно был лишним.

— Что ты здесь забыл, Лестат?! — возмущённо обратилась я к нему, пока боль в голове снова начала понемногу утихать. Он рассмеялся на моё «вежливое» приветствие, а потом вдруг спросил:

— Быстро скажи мне, какое последнее воспоминание ты помнишь.

— Я… попятилась и… поскользнувшись на льду, упала на спину… ударилась головой, — для того, чтобы ответить на столь внезапный вопрос, мне понадобилось какое-то время, но воспоминания отрывками начали постепенно всплывать из глубин памяти.