Способность любить - Аллан Фромм

В течение тысячелетий свобода и богатство распределя­лись совсем не так, как сейчас. Крошечная часть человече­ства пользовалась этими достижениями, а огромное боль­шинство было их лишено; почти все люди тяжело работа­ли, лишь бы выжить. Религии помогали приспособиться к таким социально-экономическим условиям, преуменьшая ценность материального достатка. Хорошее — это святое, это отказ от мирских благ, самопожертвование, молитва и принятие неисповедимых путей Господа. Все это считалось главными добродетелями и необходимым условием для по­падания в Небесное Царство. Считалось, что земная жизнь не должна быть благополучной и счастливой. Человека учили быть скромным, богобоязненным и не потакать мирским «низменным» инстинктам и желаниям радости.

Социальные перемены и свобода

За немногими исключениями таковы были условия жизни человека на протяжении многих столетий. Первая главная перемена связана с американской Войной за неза­висимость. Декларация независимости важна не только как провозглашение свободы одного государства от другого, но и как распространение того же права на индивида, подчер­кивание права на «свободу и поиски счастья».

Последующие исторические события претворили эту мечту в реальность. Свобода потребовала не только законо­дательных, но и экономических перемен. В течение столе- тия почти все из этого было достигнуто. Освоение фронтира[69], промышленная революция, рост городов — все это сыг­рало огромную роль в перераспределении богатств. Личная свобода настолько стала политической, социальной и эко­номической реальностью, что привлекла огромное количе­ство людей на американские берега.

Общее улучшение условий жизни побуждало людей лучше думать о себе. Эта жизнь становилась все более многообеща­ющей. Теологические принципы, требовавшие самоотрече­ния, все больше и больше подвергались сомнениям. Чем боль­ше возможностей быть счастливыми сейчас, тем менее маня­щими становятся зеленые пастбища будущей жизни.

Психологические перемены и свобода

Наконец произошли перемены и в нашем образе мыс­лей, которые более ясно, чем когда-либо, подтвердили ска­занное в «Рубайате»: «Смотри: я сам и рай и ад». Мы по­няли, что наше положение в мире и наши возможности для роста и улучшения — это одно. А вот то, как мы сами себя оцениваем и справляемся с собой, — совсем другое.

Внешняя, или социальная, свобода не смогла полностью освободить нас. Как когда-то Спиноза, Зигмунд Фрейд опи­сал окольные пути, которыми наши эмоции порабощают нас. Но в отличие от предшественников Фрейд выполнил эту задачу с бесконечно большим количеством реалисти­ческих подробностей.

Идеи Фрейда, которые он высказал в начале XX века, произвели огромное впечатление. Искусство, литература, повседневная мысль — все оказалось под их влиянием. Се­годня мы знаем, что крепкое здоровье, и физическое, и душевное, требует определенного количества свободы — свободы выражать себя без бремени внутренних конфлик­тов. В процессе роста нам постоянно угрожает нездоровая привязанность к желаниям, чувствам, своему телу и даже к окружающим людям. Любая из таких привязанностей по­тенциально может задержать рост, подавить другие наши склонности и держать нас на цепи у того, что мы, с точки зрения разума, предпочли бы отвергнуть.

Мы можем любить и в таких обстоятельствах. Но не мо­жем любить хорошо. Не все наши желания и потребности одинаково хороши для нас. Хуже того, не все способы, кото­рыми мы подавляем эти желания, для нас полезны. Свободе, которой мы наслаждаемся во внешнем мире, еще не соот­ветствует гармония сил внутри нас. И мы по-прежнему ис­пытываем иррациональные стремления, которые мешают нам делать идеальный выбор или создавать идеальные привязан­ности. И мы по-прежнему чувствуем силу иррациональных запретов, таких, как чувство вины или страха внутри нас.

Более ясно, чем когда-либо, мы сознаем, что слепое, не­разумное подавление желаний не лучше для индивида, чем подавление свободы слова в обществе. Не в том дело, что мы должны проявлять себя с психопатическим равнодушием к другим людям. Психологическая анархия не лучше полити­ческой. Как свобода слова не должна поощрять клевету, так и свобода выражения личности не должна побуждать к не­постоянству, извращениям или невниманию к окружающим.

Нам еще предстоит выработать равновесие этих внутренних соперничающих сил. Теперь у нас для этого возможности лучше, чем когда-либо в истории. Прежде всего, мы, нако­нец, считаем, что обладаем неотъемлемым правом на сво­боду и счастье. Во-вторых, из достижений современной психологии мы знаем, что свобода и счастье — это не пус­тая мечта, а необходимые условия здоровой, свободной от болезненных симптомов жизни. Социальные и экономи­ческие перемены дали нам большую подвижность, а новые психологические теории позволили понять суть наших внут­ренних конфликтов. Однако мы продолжаем колебаться, мы сами связываем себя и удерживаем от идеального выбо­ра и культивирования важных для нас видов любви.

Дурная привычка к работе

Та самая социально-экономическая традиция, целью которой было освобождение нас, может произвести прямо противоположный эффект. С одной сторон, мы считаем, что не обязаны быть такими, какими были при рождении. Среди наиболее распространенных наших тем — рассказы о     мальчишке с фермы, ставшем президентом, или о разбо­гатевшем нищем. У нас нет пределов, если мы согласны напряженно работать. В результате многие напряженно ра­ботают в школе, потом создавая свою карьеру, и успех их не освобождает. После достижения успеха они продолжают работать так же много, если не больше. Хотя они уже обес­печены и кажутся свободными, изменилась у них только внешность. Ими по-прежнему движут мощные внутренние силы, которые не позволяют им уделять время развитию глубоких человеческих отношений.

Те, кто вырос с неразрешенным чувством вины, часто хватаются за добродетель напряженной работы. Есть ли лучший способ преодолеть чувство вины? Вина вызывает в нас потребность в наказании, в жертве, а эти действия вы­зывают у нас ощущение искупления и прошения. Мы сно­ва и снова слышим, что напряженная работа — это добро­детель и один из главных признаков достойного и хороше­го характера.

Но загвоздка в том, что тяжелая работа очевидно тяжела. Гораздо легче говорить о том, какая тяжелая у меня работа. И вот люди постоянно тревожатся из-за своей работы, жа­луются, рассказывают о том, как они устали, постоянно ожидают, что случится что-то плохое, иными словами, вырабатывают у себя привычку горевать. Как будто они публично объявляют, что их наказали.

Точно так же, как зависимость и невротические тенден­ции отрицательно отражаются на наших отношениях с дру­гими людьми, вина ослабляет привязанность к себе, сни­жая самооценку. Все три условия объединяются, направляя наше внимание на нас самих. Любовь в лучших проявлени­ях требует свободы от самого себя. Процесс взросления ос­тавляет нездоровую занятость самим собой позади и позво­ляет нам во взрослой жизни сосредоточиваться на отноше­ниях с другими людьми. Если мы выросли, то принимаем себя и собственное выживание как нечто само собой разу­меющееся и сосредоточиваем внимание на украшении взрос­лой жизни.

Некоторые своенравные суждения

К несчастью, взрослость не дается людям в готовом виде, и они не классифицируются так отчетливо, не распадаются на две взаимоисключающие категории с названиями «зре­лый» и «незрелый». Большинство достигают возраста вступ­ления в брак лишь с лучшими или худшими перспективами достижения зрелости. В лучшем случае некоторым из нас удастся стать идеально зрелыми во всех областях сложной человеческой личности. Вероятно, никому не удастся встре­тить идеально зрелого человека.

Лучшее, что мы можем сделать, — наиболее зрело оце­нить возможности того, в кого мы влюбляемся. Но сделать это тоже нелегко. В состоянии, которое называется влюб­ленностью, очень мало места для здравых рассуждений.

Влюбившись, мы легко делаем выводы, вероятно, слиш­ком легко для нашего блага. Любящий видит все черты возлюбленной в самом лучшем свете. Если возлюбленная обидчива и легко уязвима, мы говорим, что она нежна и чувствительна. Если она поверхностна и слегка глупова­та, мы говорим, что она весела и молода, как дыхание весны, и не задумываемся, что такая весна может предве­щать раннюю осень.

Если мужчина упрям, влюбленная в него женщина будет восхищаться тем, что у него хватает мужества отстаивать свои убеждения. Скучного и педантичного человека любя­щие глаза преобразуют в интеллектуала, человека, лишен­ного чувства юмора, — в серьезного и содержательного. Слишком подвижный и неусидчивый человек может на­ехать прямо на несчастную влюбленную, но она будет убеж­дена, что он полон жизни и энергии.