Нора под миром - Марина Казанцева

Худосочная гримёрша обзавелась пышной грудью и юбкой поверх джинсов. Прямо на кроссовки надеты старые калоши. Она только что вернулась из хлева и теперь с довольным видом переливала в крынку через марлечку колодезную воду.

— Чего вам, робяты? — пробасил кузнец.

— Я домой хочу! — заголосила Катька.

— Это Семёновых девчонка. — сообщила дородная Варюха. — Подбросили к Ва-синым. Те таперича не знают, куды девать подкидышу-то.

— Иди, малая, поиграй с моими пацанами. — милостиво разрешил сиротке Ма-зурович. — А я потом, как в колхоз поеду, отвезу тебя к твоим-то.

— А у нас собачка! — радостно сообщили «пацаны», показывая на хитрую мор-дочку картуша. Тот сидел у калитки и насмешливо пялился на гостей.

— Шагай с дороги. — хмуро сказал «собачке» Лён. — А то угощу чем-то нехоро-шим.

Тот всё понял и поспешно отбежал.

— Мне тут кое-что пришло на ум. — туманно сообщила Платонова.

Они опять вернулись к своим оккупантам — Васиным. Те беззастенчиво тра-тили продукты Семёновых, поэтому трое осиротевших детей нахально сели вмес-те с поддельными хозяевами за стол. Пётр покосился, но отодвинулся со стулом вместе. Наташа между тем поставила ещё три тарелки, поскольку никто о них за-ботиться не думал. Из консервированной тушёнки и баночного полуфабриката Пелагея-старшая сварила большую кастрюлю вполне приличного борща. Вместо хлеба — сухари.

— Пойдём играть на волю? — прошелестела маленькая Пелагея. Она с каждым часом становилась всё бледнее и прозрачнее.

— Отвали, зануда. — ответила ей Катька, с аппетитом схлёбывая с ложки.

— Ну, так что тебе пришло на ум? — спросил Лёнька, доставая ещё кусок «хле-ба». — Мам, мне добавки.

Пелагея-старшая поколебалась и долила ему в тарелку гущи.

— Да, что ты там придумала? — спросил Петро.

Не обращая на него внимания, Платонова делилась своими наблюдениями. Во-первых с последнего выезда из Блошек ситуация на дороге явно изменилась. Если до этого просматривалось какое-то препятствие, то последняя разведка в ли-це Лёньки показала, что дорога стала как бы двусторонней.

— Ничего не понимаю. — признался Пётр Васин.

— Тебе необязательно. — ответил Лён, хотя тоже ничего не понял.

— Я в прежней школе посещала математический факультатив. И там немного изучала топологию. — объяснила Платонова.

— А, ну тогда конечно! — уважительно отозвался мужик.

— Теперь следите за моей мыслью.

Пелагея немедленно бросила полотенце, села и внимательно стала смотреть в рот учёной гостье.

Мысль была проста. Здесь, в Блошках, как бы имеется изнанка нормального пространства. Изнанка — это тот паршивый мир, в котором наведён мираж. Но между тем и этим пространством существуют дыры. По меньшей мере три. Одна — в Бермудском Треугольнике. Одна — в доме Леха и последняя — в домике напро-тив, где происходили съёмки. Постепенно оба пространства как бы смыкаются в одно. Поэтому призраки из изнаночного мира как бы накладываются на живых людей.

— Всё это так. — ответил Лёнька. — Но причём тут топология?

— Да. — поддержал его Васин. — Топология причём?

— А вот при том. — ответила Наташа, не обращая на него внимания. — Тетя Пе-лагея, дай-ка мне вон ту бумажку.

Взяв от «тёти» жёлтую бумажку, которую та использовала для растопки, На-таша оторвала узкую полоску.

— Смотрите, вот я сворачиваю её кольцом. У этого кольца две поверхности. С одной на другую не перейти иначе, как через край. Представь себе, что обе сторо-ны — это два пространства. Когда ты переходишь из земного мира в Селембрис, ты как бы протыкаешь его иголкой. А теперь смотрите.

Платонова перевернула один конец бумажки и снова соединила.

— Здорово! — восхитился дядька Пётр.

— Я знаю, это называется кольцо Мёбиуса. — сообщил Косицын.

— Верно. Так вот, два этих пространства именно так и соединены. Поэтому ты не можешь выйти за пределы Блошек. Именно поэтому мы и попадали всякий раз в изнанку, когда пытались перенестись. Именно поэтому возврат в наш год проис-ходил незаметно.

— Наверно, это так. — задумался Лёнька. — Только это нам не говорит, как вы-браться отсюда. Зато сегодня мне удалось испарить двух глюков в доме Лешего. Кто-то за этим всем стоит. И кажется мне, что это баба Яга.

Они замолчали.

— Пелагейка. — наставительно сказал Петро. — Ты далеко от дома не гуляй.

— Не дави на психику ребёнку. — презрительно ответила Катерина.

Лёнька огляделся. Бледный призрак младшей Пелагеи растворился.

— Если вскоре не расконсервируем деревню, — заметила Наташа, наблюдая, как бережливо собирает заколдованная Зоя сухари в пакет. — помрём все с голоду.

— Эт точно! — согласился заколдованный Семёнов.

ГЛАВА 25. Лекарство от пришельцев

Кондаков недоумевал: куда все подевались? Примчалась взмыленная Вио-летта и забормотала что-то про свиней и про баланду. Выходило, что Маниловна заставила её ставить чугуны. Потом примчался Димка и тоже понёс какую-то ахи-нею. Типа, ему надо на свидание с какой-то Нинкой. Любовь Захаровна явилась пьяная, как чукча в Новый Год. Гримёрша припёрлась в каких-то срамных кало-шах. Мазурович прикалывался тем, что угощал всех щепками. Осветители перема-зались углём, как бомжи зимой. Все стаскивались на съёмочную площадку неохот-но. Всё-то у них валилось из рук.

Марианна откровенно хохотала, глядя на всё это позорище. А Динара была просто в ярости. Она одна и привела всех в чувство.

— Слушай ты, помреж малахольный! — прошипела она Мазуровичу. — Брось свои щепки и займись делом, а то покусаю!

Подошла вездесущая бабка Евдокия и стала потешаться над безобразием, ца-рящим на площадке.

Кто-то наяривал, как на гармошке, на брошенном чехле от камеры. Двое-трое пьяных осветителей толоклись, пихаясь локтями, на вытоптанном пятачке. Они плясали барыню. Четвёртым был чужой мужик. Никого и ничего не удивляло. Де-ревенские притащили с собой бутылку и угощали операторов. Рабочий из группы декораторов целовался с ёлкой.

— Ну что ты, милая, зачем же так толкаться? — нежно уговаривал он зелёную подругу.

— Под городом Горьким, где ясные зорьки, в рабочем посёлке подруга живёт! — распевали где-то в одичалом малиннике весёлые гуляки. Их дамы хохотали.

— А где Карсавин? — опомнился помреж Володя Мазурович.

Предстояло снимать сцены на природе. Героиня бродит со своим красавцем-фермером среди берёзок, а фермерша подглядывает из-за каждого пенька и рисует себе мысленные сцены: как она превращает Анастасию в труп.