Поспорь на меня - Вера Эн

делала этот проклятый матан и сочиняла доклад по биологии. И Олег тут совсем ни при чем — он давно уже ни при чем, Ром. Куда более давно, чем я это поняла. Ты имеешь, конечно, право припоминать мне недавние глупости…

Роме стало стыдно — так стыдно, что лицо запылало, а взгляд против воли приковало к земле. Ну да, попрекать Катюху ее прошлыми отношениями — верх цинизма и весьма попахивает подлостью. Вот тебе и гусар! Что бы сказал по этому поводу знаменитый предок?

— Извини! — твердо проговорил Рома и глубоко вздохнул, беря себя в руки. — Больше не повторится. Обещаю!

— Ромка! — неожиданно освобожденно рассмеялась Катюха. — Да я же не о том совсем!

О том или не о том, но он вместо ответа отыскал ее губы и с облегчением почувствовал, как жарко она ему отвечает. Нет, все же для Катюхи их отношения были так же важны, как для него, иначе она не стала бы ни останавливать его, ни оправдываться. Ни целоваться с ним так исступленно, словно тоже боялась потерять.

— Мир? — пробормотал он, с трудом справляясь с дыханием, как будто не все еще было ясно. Катя нежно погладила его по щеке, а потом счастливо зажмурилась.

— Мир, Давыдов! Тем более что по условиям капитуляции я получила куда больше тебя.

Он тоже рассмеялся и быстро поцеловал ее в нос.

— Посмотрим!

Что он собирался смотреть, Катя не поняла, но на сердце у нее стало легко и весело. Что бы ни получилось у них сегодня, Ромка не даст ей об этом пожалеть — теперь она в этом не сомневалась. И не хотела портить сегодняшний вечер собственной неуверенностью и колебаниями.

Глава 23

И все же чем выше они оба поднимались по лестнице к Ромкиной квартире, тем сильнее ощущалась в их движениях и словах скованность. Кажется, они совершили ошибку, когда договорились о первой близости заранее, и то ли перегорели за последние сутки, то ли, напротив, перевозбудились. Наверное, лучше, когда такие вещи происходят спонтанно, когда страсть перекрывает любой здравый смысл, когда нет путей для отступления и совершенно невозможно остановиться, не получив желаемого. Сейчас же они вроде как знали, зачем сюда пришли, но не имели ни малейшего представления, что делать со своим знанием. И Катя снова лихорадочно искала способ рассеять ту неловкость, что они оба слишком явно ощущали, но выход на этот раз нашел Ромка.

— Я в душ, Катюх: надо смыть трудовой пот после матча, — проговорил он, скинув ботинки, и неопределенно махнул рукой, указав сразу и на кухню, и на зал. — А ты располагайся. Можешь телек включить или…

— Дай мне карандаш и бумагу, я пока набросаю, что в голову пришло, — улыбнулась она и сладко поцеловала его в губы. Рома чуть затянул поцелуй, потом довольно кивнул.

— С меня двойная оплата за работу в выходной, — заявил он, и Катя лукаво закусила губу.

— Я запомню, — негромко пообещала она, а потом прошмыгнула на кухню, чтобы расчистить себе место для рисования. Там, однако, был идеальный порядок — как будто в квартире никто не жил или как будто ее готовили к съемке перед сдачей. Катя удивленно огляделась вокруг, не зная, что и думать. Хотелось надеяться, что Ромка не разругался с отцом до такой степени, что тот решил выставить его из дома. Но ведь не скажет опять: он вообще ничего ей не говорит! «Мужчины не плачут». И не верят, что за них можно переживать.

— Держи, — Ромка, появившийся на кухне так тихо, что Катя даже вздрогнула от звука его голоса, положил на выскобленный стол альбом, механический карандаш и стирательную резинку. — А этого, — он обвел руками блестевшую кухню, — не пугайся: это на меня обиход напал. Съезжать я пока не собираюсь.

С этими словами он улыбнулся и отправился в ванную. Откуда он узнал Катины мысли, понять было невозможно: кажется, вслух она их все-таки не высказывала. Или Ромка по ее лицу читает? И о том, что она почти влюбилась в него, догадывается? Это было бы совсем уж…

В ванной зашумела вода, и Катя тут же забыла свои вопросы, потому что услужливое воображение не поскупилось на самые яркие краски для чудной картинки принимающего душ Ромки. Черт, черт, и никакая девичья скромность не потребовала немедля от нее избавиться! Нет, Кате слишком нравилось представлять мокрые черные волосы и смуглую кожу, по которой стекали струйки воды. Широкие плечи, узкие бедра, сильные руки, которые так крепко обнимали Катю, что было трудно дышать. И еще будут сегодня обнимать. И может быть… может, она коснется и кожи, и плеч, и бедер, если только не струсит, как уже пыталась. Если отпустит себя, откликнется, затянет Ромку в собственный жар, позволит ему то, что никому еще не позволяла и о чем мечтала в последние дни слишком часто. Они с Ромкой совсем одни, и только сами теперь могут все испортить. Но если все-таки рискнуть, попробовать, хотя бы начать… Ведь дальше рухнут и запреты, и сомнения; Катя знала, она уже прочувствовала это в Ромкиных объятиях и поцелуях. От них забываешь все на свете, и хочется все больше и больше, и даешь себе такую волю, потому что сопротивляться невозможно, и Катя хотела, хотела этих прикосновений, этого огня, этого познания…

Внизу живота вдруг затянуло так сильно, что стало даже больно. Катя тряхнула головой, отгоняя чудесные видения, чтобы не сдаться им окончательно и не выдать себя раньше времени. Все-таки Ромка — мужчина, и ему решать такие вещи. А Катя подчинится. И не обидится, даже если ее желание вдруг не совпадет с его. Как ни крути, а Ромка вполне мог говорить и о своей игре.

Она села за стол и раскрыла альбом. Несколько страниц были изрисованы детскими каракулями: очевидно, альбом остался после отъезда Лизы. Катя улыбнулась и неожиданно подумала, что если эти самые каракули суметь вписать в хоккейную форму, то Ромке наверняка будет приятно. Он любил младшую сестру, иначе не стал бы делать для нее игру