Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США - Фёдор Жорин

В русской армии воинское знамя всегда считалось реликвией. История русской военной силы сохранила нам немало примеров доблестной службы у знамени. В старой воинской памятке сказано: «Знамя есть священная хоругвь, под которой соединяются верные своему долгу воины. Знамя — слава, честь и жизнь служащих под ним, честный, храбрый солдат умрет со знаменем в руках, а не отдаст его на поругание неприятелю».

В жарком бою, когда знаменитый лейб-гусарский полк под огнем численно превосходящего неприятеля нес большие потери, ядром разбило древко штандарта лейб-эскадрона и смертельно ранило штандарт-юнкера Руновского. Собрав последние силы, Руновский крикнул вслед скакавшему эскадрону: «Спасите, спасите штандарт!». Несмотря на беспрерывно усиливающийся огонь неприятельских батарей, штабс-капитан Левкович с двумя унтер-офицерами и нескольким рядовыми вернулся и собрал на земле орел, полотно и несколько кустков разбитого древка. Все это видел умирающий Руновский, который, убедившись, что штандарт спасен, тут же испустил дух. Знамя это принял его брат.

Во время осады Севастополя в 1854 году одному батальону Минского полка, которым командовал подполковник Ракович, пришлось вступить в бой с дивизией зуавов. Отважно сражались минцы. В яростном штыковом бою на каждого из них приходилось по двадцати неприятельских солдат. Численное превосходство противника привело к тому, что боевой порядок минцев был раздроблен. Это дало возможность одному рослому зуаву овладеть знаменем батальона. Минцы дрогнули. Увидев свое знамя в руках врага, подполковник Ракович пробился к торжествующему зуаву и, не обращая внимания на полученные ранения, свалил его на землю. Минцы, объединившись под сенью отбитого знамени, с новой силой бросились на противника в штыки. Подвиг подполковника Раковича увековечен художником Шарлемань в известной картине, изображающей храброго офицера в тот момент, когда он над трупом сраженного зуава высоко поднимает отвоеванное знамя.

Утрата знамени в бою всегда считалась позором. Если полку не удавалось вернуть знамя, то он расформировывался, его вычеркивали из списков армии и офицеры полка, не говоря уже о солдатах, кровью должны были искупить свою вину.

Талантливый воспитанник и пропагандист суворовской школы русского офицерства Драгомиров с неподдельным благоговением говорил о знамени, понимая его как драгоценнейшую воинскую реликвию, как некий символ духовного единения людей.

«Знамя именной есть этот символ, — писал Драгомиров, — в порядочной части все может умереть для войсковой жизни: одно остается неизменным и вечным, насколько вечны создания человека: дух и знамя — его вещественный представитель. Часть в бою, сохранившая знамя, сохранила свою честь неприкосновенной, несмотря на самые тяжелые, иногда гибельные положения: часть, потерявшая знамя, — то же, что и опозоренный и не отплативший свой позор человек. Взяв это в соображение, всякий согласится, что кусок материи, который соединяет около тысяч человек, входивших в состав полка в продолжении его векового сосуществования, — что такой кусок материи есть святыня — не условная военная святыня только, но и святыня в прямом и непосредственном значении этого слова — и что из всех трофеев это именно тот, который более всего свидетельствует о нравственной победе над врагом».

Менялся состав полка, молодые новобранцы появлялись в казармах, старые офицеры переводились в другие части или, достигнув преклонных лет, выходили в отставку, полк маршировал по необъятным просторам России, отправлялся в заграничные походы, сражался по колено в крови, стоял на мирных квартирах, с течением лет изменялась форма его обмундирования, в командование им поступали новые начальники, но одно оставалось нетленным — знамя полка, боевая его честь и слава, а следовательно, и его нравственная сила.

Умные русские офицеры и начальники постоянно заботились о возвышении культа знамени и умело пользовались моральной властью воинского стяга над душами солдат. Во время кампании на Балканах, когда происходил труднейший марш, начальник дивизии, осматривая колонну войск, подъехал к одному из полков. Он заметил здесь упадок сил и духа: люди более суток ничего не ели. Начальник дивизии остановил полк и вызвал всех четырех знаменщиков, затем вынул из своего седла оставшуюся там последнюю краюху хлеба, разделил ее на четыре части и приказал знаменщикам съесть. Когда знаменщики съели хлеб на глазах солдат и офицеров, до глубины души взволнованных этой торжественно-символической церемонией, он обратился к полку со словами:

— Ну, теперь сыты, братцы?

— Сыты, ваше превосходительство! — ответил, как один человек, весь полк, и по ответу этому видно было, что бодрость духа в полку восстановлена и что люди вполне готовы к безропотному перенесению дальнейших невзгод.

Опытные офицеры и военачальники никогда не забывали, какую огромную роль играет знамя в жизни русской армии, не раз пользовались этим в трудные минуты, чтобы подкрепить свой авторитет или восстановить положение. Во время кампании 1855 года генерал Белевцев уже в ходе боя на Черной речке получил приказание принять команду над сильно потрепанной уже 5-й дивизией. Прибыв в расположение дивизии, которую он должен был привести в порядок, генерал нашел стоявшим в порядке один только Архангелогородский полк, другие же полки оказались разбросанными: кучки солдат разбрелись по урочищу. В дыму и в тумане невозможно было определить, какие солдаты из какого полка. Генерал подъезжал то к одной, то к другой кучке солдат и говорил, что он их новый начальник дивизии, но солдаты с удивлением смотрели на него. Но вот Беленцев разглядел знаменщика со знаменем:

— Какого полка знамя, ребята?

— Костромского егерского полка, — зычно ответил знаменщик.

— Ребята, вы меня не знаете, но зато знаете это знамя, — крикнул Беленцев и звонко скомандовал: — По знамени стройся!

Мгновенно повсюду разнеслись возгласы: «К знамени, братцы, к знамени!» — и полк быстро пришел в порядок.

Лучшие русские офицеры неутомимо и умело воспитывали в своих младших собратьях и в солдатах чувство гордости воинским знаменем. На его полотнище они читали всю историю своего славного полка, как бы начертанную незримыми письменами. Вовремя сказанным словом умные офицеры и полководцы умели вызвать в войсках взрыв воодушевления, бурю восторга, гордое сознание права называться русским солдатом, стремление сравняться славой с храбрецами, обессмертившими своей отвагой священный долг

Знамя — могучая сила, воспитывающая солдат в нужном воинском духе. Офицер, понимающий свой долг командира-воспитателя, обязан умело пользоваться этой силой.

В традиции русского офицерства составной частью входили понятия командирского такта и всего того, что можно объединить определением — поведение офицера вне службы. В этом смысле офицерская среда старой армии грешила многими условностями, продиктованными главным образом кастовыми соображениями. Однако передовая часть офицеров была неповинна в ухищрениях фанфаронов и пустых щеголей, считавших, что каждый штатский обязан им уступить дорогу, одобрявших дуэли и цедивших сквозь зубы небрежные слова при встрече офицеров другого полка. Если не касаться подобных гримас офицерского быта, свойственных главным образом все тем же малым и большим последователям гатчинских взглядов, мы увидим в старой русской армии глубоко верные понятия о командирском такте: «Офицер должен воздерживаться от всяких увлечений и от всех действий, могущих набросить хотя бы малейшую тень на его личность, а тем более на корпус офицеров. Слово офицера всегда должно быть залогом правды и потому ложь, хвастовство, неисполнение обязательства — пороки, подрывающие веру в правдивость офицера, бесчестят его звание и не могут быть терпимыми».

В театре, в гостях, в поезде, в ресторане или гостинице — всюду офицер должен помнить, что он носит мундир русской армии. Однополчане строго взыскивали с него за проступки, несовместимые с достоинством командира. Он не имел права принимать участия в ссоре на улице, появляться на людях в нетрезвом виде, неряшливо или не по форме одетым. Непочтительное отношение к женщине влекло за собой самое резкое осуждение. Жить не по средствам и потому вязнуть в долгах, кляузничать, пускать о ком-либо сплетни значило утратить уважение настоящей офицерской семьи. В полку, кроме суда чести, существовало грозное наказание провинившемуся подобным образом офицеру: товарищи переставали подавать ему руку. И если дело доходило до этого, ему оставалось или перевестись в другой полк, или уйти в отставку.

Существовали мелкие правила, соблюдение которых сразу обнаруживало в офицере человека, подтянутого и воспитанного не только в военном, но и в общепринятом смысле. Представляясь начальнику, не следовало садиться в приемной комнате, а ожидая его выхода, полагалось стоять. Входить к старшему с папиросой в зубах неприлично, ибо никогда нельзя знать, разрешит ли он курить в своем присутствии. Во время приветствии младший не подает руки, пока этого не сделает старший. Если при встрече с офицером на службе или вне ее старший в звании сделал ему какое-либо замечание, то, хотя бы оно и не влекло за собой никаких последствий, офицер тем не менее был обязан уведомить своего начальника о получении замечания.