Война Чарли Уилсона - Джордж Крайл

Самой непоколебимой сторонницей Чарли проявила себя преданная Джоанна Херринг, которая провела агитацию среди всех своих богатых знакомых из числа ультраконсерваторов. Ее усилия, как обычно, сопровождались блестящими мероприятиями, включая уикэнд на шикарном ранчо одного из ее друзей с выездом на охоту. Впоследствии она вспоминала: «Для меня это было самое трудное дело в жизни. Я говорила моим друзьям, что все мерзкие вещи, которые говорят про Чарли, — сплошная ложь, что он замечательный и хочет изменить мир. А потом он приехал на ужин и заснул прямо за столом. Это было ужасно. Ко мне приехали владельцы всех крупных компаний, а Чарли даже не мог отвечать на вопросы. Но некоторые из них все равно дали деньги — они сделали это ради меня».

После этого инцидента Джоанна и Чарли Фосетт решили, что они должны спасти Чарли от бутылки. Они сочинили анонимное письмо «от истинного почитателя, который хочет, чтобы вы осознали свою судьбу». «Алкоголь разрушает вашу жизнь, — говорилось в письме. — Ради собственного блага и ради вашей страны вы должны остановиться». Они отнесли письмо и тайно подбросили его в почтовый ящик Чарли — трогательный жест, не возымевший абсолютно никакого результата.

Несмотря на свои тревоги, Джоанна не покладала рук и одна собрала около 50 000 долларов. В целом штаб конгрессмена получил более 600 000 долларов, что было невероятной суммой для предвыборной кампании в депрессивном сельскохозяйственном округе, где местные вклады составили всего лишь 20 000 долларов.

Тем не менее Уилсон находился в большой опасности. Его главный соперник Джерри Джонсон был именно таким человеком, какой мог ожидать поддержки от избирателей «библейского пояса». Пятидесятилетний фермер и примерный семьянин, он также был священником баптистской церкви и вел уроки в воскресной школе. Его рекламные ролики гласили: «В отличие от нынешнего представителя, я не стану заниматься недвижимостью в Вашингтоне и шататься по ночным клубам. Я не забуду, откуда пришел и ради кого работаю. Мы избирали своего конгрессмена не для того, чтобы он гулял по Хайберскому перевалу и сидел с мусульманскими беженцами».

Другие конкуренты, как и Ллойд Диккенс, занимались вариациями на ту же тему: «Своим образом жизни и голосованием за аборты Чарли Уилсон доказал, что он не приемлет американские семейные ценности».

С приближением дня выборов опросы показывали, что мнение избирателей не меняется в лучшую сторону, но Уилсон стойко держал удар. Казалось, что-то придает ему дополнительную энергию. Почти каждую ночь он видел один и тот же сон: афганскую деревню, над которой кружило пять или шесть штурмовых вертолетов. Афганцы в мешковатых штанах лихорадочно палили из ружей и пистолетов, но пули отскакивали от брони. Потом крупным планом появлялось ухмыляющееся лицо пилота, который нажимал на гашетку и поливал защитников смертельным огнем.

Этот кошмар всегда казался Уилсону реальным, как если бы он каждую ночь переносился в афганскую деревню и наблюдал за убийством ее жителей. Но вместо депрессии он неожиданным образом испытывал прилив сил. Он как будто переживал очищение и находил главную причину для победы на выборах.

После того как Уилсон впервые увидел этот сон, он стал названивать в Лэнгли из своего мобильного офиса в Техасе. Главным предметом его яростных обвинений по-прежнему был Чак Коган. Когда Джон Макмэхон, второй человек в ЦРУ, снова попытался убедить его, что эскалация боевых действий будет опасна для Пакистана, Уилсон привел неотразимый аргумент: «Если Зия не боится, это не ваша забота, Джон».

Когда Уилсон потребовал расписание поставок «Эрликонов», Макмэхон мог лишь ответить: «Будьте на связи, мы работаем над этим». Тогда Уилсон дозвонился до Кейси, но директор отделался от него сочувственными словами: «Я все понял, Чарли, позвоните мне через несколько дней, если ничего не случится».

Люди из ЦРУ и их союзники в Пентагоне были готовы навлечь на себя гнев Уилсона, потому что рассчитывали на жителей Второго избирательного округа, которые должны были избавить их от этого назойливого политика. С учетом всех скандалов казалось невероятным, что избиратели оставят такого закоренелого грешника в кресле конгрессмена.

Но в последние дни предвыборной кампании Уилсона обстановка вокруг него начала меняться. Любой, кто знаком с политическими технологиями, понимает, что имидж претендента гораздо важнее того, что он говорит по телевизору. Афганистан не стоял на повестке дня выборов, но страстная вера Уилсона в правоту своего дела пылала так ярко, что он был похож на религиозного проповедника. Возможно, Чарли не обрел Бога, но избиратели видели, что стрелка его компаса снова указывает на север.

В ночь перед выборами все близкие Чарли Уилсона собрались в его доме в Крукед-Крик: его мать, сестра, верные друзья и сотрудники. Чарльз Фосетт и Джоанна добавили блеска, прибыв на экзотическом прогулочном автомобиле, полученным Фосеттом в дар от короля Марокко. Дом был полон друзей, но среди них незримо витало ощущение, что следующий день может оказаться Ватерлоо для конгрессмена, особенно когда начали поступать первые результаты, свидетельствовавшие о победе учителя воскресной школы Джерри Джонсона в двух графствах.

Озабоченный Чарли Фосетт отвел Уилсона в сторонку и попытался взбодрить его. «Это ничего не значит, Чарли, — сказал он. — Ты сможешь гораздо лучше помогать моджахедам, если не будешь заседать в Конгрессе». Чарли был возмущен этой благонамеренной чепухой. Истина заключалась в том, что он станет совершенно бесполезен для моджахедов, если проиграет. В сущности, Уилсон не знал, кому он вообще будет нужен после поражения.

Магнат деревообрабатывающей промышленности Артур Темпл, который покровительствовал Чарли с тех пор, как тот ушел в политику, с каменным лицом наблюдал за сообщениями с мест. Темпл был отеческой фигурой для Уилсона — влиятельный бизнесмен и прогрессивный реформатор, некогда поверивший, что Чарли сможет пройти весь путь до вершины. Даже мать Чарли казалась встревоженной. Она с самого начала находилась на его стороне, проводила агитацию на благотворительных вечерах и ходила от двери к двери, подобно женщинам из клана Кеннеди. Что ей можно было сказать кроме того, что он сам навлек на себя все нынешние беды? Устав делать хорошую мину при плохой игре, Уилсон попросил Джоанну посидеть с ним наедине. «Он сказал, что его дела плохи, — вспоминает Джоанна. — А я просто сказала ему, что он замечательный. Он был для меня настоящим героем».

Когда все казалось потерянным, чаши весов постепенно начали клониться в другую сторону. На момент закрытия избирательных участков опросы на выходе давали 55 процентов за Уилсона, а 45 процентов разделились между четырьмя другими кандидатами. Чарли чудесным образом снова обрел почву под ногами Он не говорил своим благочестивым избирателям, что нуждается в их голосах ради спасения афганцев или даже ради борьбы с «империей зла». В этом не было необходимости. В чем бы ни заключались его достоинства, им нравилось то, что они видели. Уилсон остался на сцене, сохранил друзей и союзников, поэтому через два дня, когда он вернулся в столицу, вся его нерастраченная энергия обрушилась на ЦРУ.

В тот самый момент судьба Авракотоса тоже повернулась в лучшую сторону: он нашел нового влиятельного покровителя. Эд Гиновиц был вторым человеком после Клэра Джорджа, помощником заместителя директора в Оперативном управлении. Как и Гаст, Гиновиц не принадлежал к аристократической элите Агентства. Он был американцем во втором поколении, чей отец родился в Польше. Бывший морской пехотинец, он провел большую часть своей двадцатилетней службы в ЦРУ в советском отделе. Гиновиц был непримиримым противником коммунизма, и в 1984 году он занимал второй по старшинству пост в Секретной службе. Его главная задача заключалась в подборе сотрудников для особых миссий, а когда Клэр Джордж находился в отъезде, он становился заместителем директора Оперативного управления. Он мог стать очень ценным союзником, так как его образ мысли разительно отличался от убеждений Чака Когана и остальных обитателей седьмого этажа.

Гиновицу не нравилась идея тотальной войны в Афганистане. Из-за собственной семейной истории он принимал близко к сердцу бедственное положение людей, порабощенных коммунистической властью. Он бывал в тренировочных лагерях моджахедов у афганской границы, беседовал со старейшинами и наблюдал, как босоногие юноши готовились к схватке с Советской армией. Его реакция имела моральный оттенок, что не удивительно для человека, чай отец родился в стране за «железным занавесом». Он спрашивал: «Как вы можете посылать этих ребят в бой и говорить им: “У вас нет шансов, но постарайтесь как следует?” Это отвратительно».

Гиновиц с растущим одобрением наблюдал за действиями Авракотоса, возглавившего афганскую программу. Гаст был всего лишь временным руководителем, но вел себя так, словно решил остаться надолго.