...Это не сон! (сборник) - Рабиндранат Тагор

Оставив гостей во внешней половине дома, он пошел в онтохпур и позвал жену.

Хорибхабини молола на огороженном дворике пшеницу и расставляла на солнце кувшины и кухонную утварь.

Войдя, Чоккроборти воскликнул:

– Как же можно так, ведь уже холодно! Не накинуть ли тебе что-нибудь на плечи?

– Все тебе не так! – воскликнула Хорибхабини. – Какой там холод – солнце спину жжет!

– В этом тоже нет ничего хорошего, – как будто тебе трудно стать в тень!

– Хорошо, так и сделаю, а теперь скажи, почему ты так задержался?

– Долго рассказывать. В доме гости, надо о них позаботиться. – И он рассказал ей о своих новых знакомых.

В дом Чоккроборти довольно часто вторгались гости издалека, но Хорибхабини совершенно не была готова принять мужа и жену.

– Боже мой! Где ты поместишь их? – воскликнула она.

– Сначала познакомься, а потом поговорим о том, как их устроить, – ответил Чоккроборти. – Где наша Шойла?

– Купает ребенка.

Чоккроборти тут же привел в онтохпур Комолу. Как только девушка приблизилась и почтительно приветствовала Хорибхабини, та коснулась ее подбородка и затем, выражая свое восхищение, поцеловала кончики своих пальцев.

– Смотри, как она похожа на пашу Бидху! – заметила она.

Бидху, их старшая дочь, жила в доме мужа, в Канпуре. Чоккроборти усмехнулся про себя при этом сравнении: у Комолы не было ничего общего с Бидху, но Хорибхабини не могла признаться, что чужая девушка красотой или другими качествами превосходит ее дочерей. Шойлоджа жила здесь и могла не выдержать очной ставки с Комолой, поэтому Хорибхабини сравнила ее с отсутствующей старшей дочерью и таким образом удержала знамя победы за своим домом.

– Я очень рада вам, – сказала хозяйка, – но в нашем новом доме еще не кончен ремонт, и мы ютимся пока здесь, так что вам будет не очень удобно.

У Чоккроборти действительно был домик около базара, который сейчас ремонтировался, но там помещалась маленькая лавчонка, и ни о каких удобствах для жилья не могло быть и речи.

Не опровергая эту выдумку, Чоккроборти, усмехнувшись, сказал:

– Я бы и не привел их сюда, если бы не знал, что Комола умеет терпеть неудобства.

Заметив жене, что осеннее солнце вредно и поэтому ей лучше идти в дом, Чоккроборти отправился к Ромешу.

Хорибхабини тотчас же решила познакомиться с Комолой поближе.

– Я слышала, твой муж – адвокат? Давно он работает? А какой у него заработок? Что? Он еще не начал практиковать? Тогда на что же вы живете? Наверно, у твоего свекра большое состояние? Не знаешь? Боже мой… Что за странная девушка! Ты ничего не знаешь о доме свекра? А сколько муж дает тебе в месяц на расходы? Ведь когда нет свекрови, все хозяйство приходится вести самой! Ну ничего, ведь ты уже не маленькая! Муж моей старшей дочери отдает ей весь заработок.

Подобными вопросами и замечаниями Хорибхабини очень скоро доказала Комоле ее неосведомленность в житейских делах. Лишь сейчас, под градом вопросов Хорибхабини, девушка ясно поняла, как стыдно и неестественно то, что она так мало знает о прошлой жизни и делах Ромеша, своего мужа. Она подумала о том, что ей до сих пор даже ни разу не представлялось случая откровенно поговорить с ним. Она была его женой – и ничего не знала о нем! Теперь Комоле самой это показалось противоестественным, и ей стало мучительно стыдно за свою неосведомленность.

– Ну-ка, покажи свои браслеты! – начала опять Хорибхабини. – Не очень-то хорошее золото. Разве отец не дал тебе драгоценностей? У тебя нет отца? Но все-таки нельзя без украшений! Неужели муж тебе ничего не дарит? Мой старший зять по крайней мере раз в месяц обязательно что-нибудь дарит Бидху.

В самый разгар этого допроса явилась Шойлоджа, ведя за руку двухлетнюю девочку. Это была смуглая молодая женщина с мелкими чертами лица, блестящими глазами и высоким лбом. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы угадать в ней ум и спокойный характер.

Дочурка Шойлоджи некоторое время внимательно рассматривала Комолу, а затем назвала ее тетей, но вовсе не потому, что заметила в ней сходство с Бидху, – она называла так всех женщин определенного возраста, если они ей нравились. Комола взяла девочку на руки.

Знакомя ее с дочерью, Хорибхабини сказала:

– Муж этой женщины адвокат, он хочет заниматься практикой в провинции, отец встретил их по дороге и вот привез в Газипур.

Шойлоджа и Комола посмотрели друг на друга и сразу же почувствовали, что станут друзьями. Хорибхабини отправилась позаботиться об устройстве гостей. Тогда, взяв Комолу за руку, Шойлоджа просто сказала:

– Пойдем, сестра, ко мне в комнату.

Через несколько минут они уже непринужденно беседовали. Разница в летах обеих женщин была не очень заметна. Шойлоджа казалась застенчивой. Комола же являла собой полную противоположность ей, так как по развитию и манере держаться далеко опередила свой возраст. Потому ли, что после свадьбы над ней не тяготела суровая власть свекрови, или по каким-то иным причинам, но только преобразилась Комола очень быстро. Независимость проглядывала даже в выражении ее лица. Все новое, что она видела, возбуждало в ней любопытство, и она не успокаивалась, пока не находила ответа на все мучившие ее вопросы. До сих пор никто не кричал на нее, никто не говорил ей: «Замолчи! Делай, что тебе приказано! Жене не положено отвечать «нет!» – поэтому Комола высоко держала голову: в искренности она черпала и силу.

Несмотря на упорные старания Уми, дочки Шойлоджи, привлечь к себе внимание обеих женщин, между новыми подругами завязался оживленный разговор. Во время этой беседы Комола со всей ясностью поняла, как скудна и бесцветна ее собственная жизнь. Шойлоджа многое могла рассказать, а она, Комола, – ничего. На широком полотне ее жизни замужество было лишь легким карандашным наброском, кое-где едва различимым и совершенно лишенным красок. До сих пор Комола не задумывалась над этим. Она чувствовала какую-то неудовлетворенность, временами в ее душе поднимался протест, но она не понимала истинной причины своего настроения. С первой же минуты знакомства Шойлоджа принялась рассказывать о своем муже, словно стоило слегка коснуться струн ее сердца – и тотчас начинала звучать музыка. И Комола поняла, что в ее сердце молчат эти струны: что может рассказать она о муже, да и есть ли о чем рассказывать? У Комолы не было ни малейшего желания говорить о нем. Там, где лодка повествования Шойлоджи плавно скользила по течению со своим грузом счастья, пустой челнок Комолы прибивало к отмелям.

Муж Шойлоджи Бипин работал в газипурском отделении по приему опиума. У Чоккроборти было всего две дочери. Старшая жила в доме свекра, а так как отец ни за что не хотел расстаться с младшей, то выбрал ей в мужья молодого человека без состояния и, воспользовавшись своими связями, устроил его на работу в Газипуре. Таким образом, Бипин, муж Шойлоджи, остался вместе с ней в доме Чоккроборти.

Вдруг Шойлоджа прервала свой рассказ и воскликнула:

– Посиди минутку, сестра, я сейчас вернусь! – и тут же, улыбаясь, пояснила: – Муж вернулся с купанья и после обеда уйдет на работу.

– Как ты узнала, что он уже пришел? – спросила Комола с искренним удивлением.

– Ты шутишь? Как все узнают, так и я. Будто ты сама не знаешь шагов своего мужа! – С этими словами Шойлоджа, смеясь, ущипнула Комолу за подбородок и, грациозным движением перекинув за спину свободный конец сари с завязанными в нем ключами, взяла на руки девочку и вышла из комнаты.

Комола до сих пор не знала, что так легко изучить язык походки. Молча глядя в окно, она задумалась. За окном пышно цвело дерево гуавы и среди цветочных его тычинок деловито хозяйничали пчелы.

Глава 32

Ромеш вел переговоры о покупке дома, который стоял на берегу Ганги, в довольно пустынном месте. Чтобы оформиться на службу в газипурском суде, а также перевезти вещи, Ромешу было необходимо съездить в Калькутту, но на это у него не хватало решимости. Стоило ему вспомнить знакомый переулок, как на сердце у него становилось невыносимо тяжело. И сейчас еще сети любви не порваны, но он должен наконец признать Комолу своей женой, больше медлить невозможно. Из-за своей нерешительности Ромеш все откладывал день отъезда в Калькутту.

Комола поселилась на женской половине дома Чоккроборти. Так как домик был очень мал, Ромешу пришлось жить в наружных комнатах, и с Комолой они почти не виделись.

Однажды Шойлоджа высказала Комоле свое огорчение по поводу столь тяжелой для них разлуки.

– Отчего ты так сокрушаешься, сестра? – удивилась Комола. – Что тут ужасного?

– Ах, вот как! – рассмеялась Шойлоджа. – Будто у тебя не сердце, а камень! Ну, меня никаким притворством не обманешь! Я прекрасно вижу, что у тебя на душе!

– А скажи правду, сестра, если бы Бипин-бабу не видел тебя два дня, он бы тоже…

– Что ты, он не сможет прожить без меня двух дней, – с гордостью перебила ее Шойлоджа.