Сегодня – позавчера - Виталий Храмов

— Раненный! Санитара! — закричал голос надо мной.

— Да не я! Он ранен! — крикнул я.

— А штанина тоже в его крови?

Пришлось идти в перевязочную. Кадет сопровождал.

Сколько же крови! Сколько раненных! Медики уже с ног сбились, а раненных всё несли и несли. У стены школы громоздилась гора окровавленных «доспехов». Тут же, рядом, куча оружия — многие не выпускали его из рук до самых палаток с красными крестами. Раненные лежали везде. На носилках, на земле. Подошла машина, водитель выпрыгнул, открыл борта. А там — кровь, обрывки окровавленных бинтов, рыжие от крови тряпки, в которых угадывалось то, что раньше было обмундированием.

— Марина, готовь партию к отправке! — прокричала, выбегая из палатки женщина в когда-то, давно, вчера, белом халате. Теперь он был ржавый от крови.

— Кадет, помоги погрузить раненных. Я против них — вообще здоров.

Кадет запрыгнул в кузов, ногой поспихивал весь мусор, стал принимать раненных и изувеченных, усаживая и укладывая их в кузов.

Я забил трубку, закурил. Женщина-врач понаблюдала за погрузкой, тяжело вздохнула, повернулась, наткнулась на мой взгляд. Вчера её карие глаза сияли, сейчас потухли. Устала.

— Не угостите? — спросила она меня.

— Махру? А может трофейных?

Она махнула рукой, стала присаживаться.

— Постой! — я скинул с себя «доспех», положил его на землю, — Садись. Не гоже на земле сидеть. Не легко вам, гляжу, пришлось.

Она взяла пачку, достала сигарету, прикурила от трофейной зажигалки, протянула обратно.

— Оставь себе. Я этого добра ещё добуду, как залатаете.

Она сняла марлевую маску и теперь я её разглядывал. Она была красива. Даже сейчас, с посеревшим от усталости и горя лицом, помутневшим взглядом, чёрными кругами под глазами.

— Что?

— Извини, Снегурочка. Вчера только глаза видел, любопытно.

— И что?

— Ты красивая.

— Как кобыла сивая. Когда ты меня видел? Вчера?

— Пулю мне из груди выковыривали, потом ночью опять штопали.

— А! Недостреленный. Сегодня таких много. Сил уже нет. Хотя, если бы не эти «доспехи» — все бы там остались. Сколько жизней спас тот, кто его придумал. Узнала бы — расцеловала.

— Так расцелуй. Я его придумал и производство наладил.

— Врёшь!

— Очень надо! Для себя прежде всего делал. От двух пуль уже меня мой «доспех» спас. Сегодня ещё и в спину получил. Хорошо — из пистолета. Она не пробивает броню.

— Всё равно не верю.

— Твоё дело. Я тебя за язык не тянул.

— Ладно, спасибо за табачок. Что у тебя?

— В ноге что-то застряло. И грудь опять кровоточит.

— Жди, тобой займутся. Сейчас тяжелых оперирую.

— Подожди! Так как же тебя зовут, Снегурочка?

— Я сама прихожу, Медведь. Ладно, спасибо за подарки, — она легко встала, пошла.

— Не стоит благодарности. Тебе спасибо, красавица, за настроение.

Она фыркнула, скрылась в палатке. Я растянулся на земле, положив голову на «доспех», закрыл глаза.

— Кузьмин! — окликнул меня голос Степанова.

Я сел. Санёк висел на шее двух бойцов, одна нога была не в сапоге, а в красном снизу бинте.

— С тобой-то что? — спросил он меня. Бойцы опустили его рядом. Сами сели — оба тоже ранены. В руки, только в разные — один в плечо правой, другой — в кисть левой. Судя по повязке — по пальцам до десяти он не посчитает.

— Что-то в ноге засело, Саш. А ты?

— Пятку мне отстрелили, суки. Больно-то как! — он сморщился.

— А, ты как Ахиллес, ранен в пятку.

— Да пошёл ты! Не смешно!

— Да, я и не смеюсь. Не до смеха. На глазах столько народа потеряли.

— Да-а… — он вздохнул — Роты фактически больше нет. Большая часть, конечно, в строй вернётся, но не сегодня. А хорошо мы им дали! Четырнадцать танков подбили! И немцев положили немеренно! Три атаки отбили одной ротой. И отошли только по приказу. Как ты считаешь, неплохо для первого боя?

— Нормально. Лучше не получилось. Кадет танк сжёг.

— Молодец. А остальные? Я видел на твоём участке четыре машины подбитые.

— Не знаю. Там же все лупили, кто мог. Кадета танк подбили из орудия пушкари, а он их разметал и продолжил долбить. Кадет подполз под огнём и закидал танк этими ампулами. Из расчёта орудия только оглушенный старшина цел остался. Он потом ещё один танк подбил. А я из него, из подбитого — ещё один. И этот сжёг, чтобы не отремонтировали. Больше не знаю.

— Ты опять танк подбил?

— Не надо было?

— Надо. Просто, ловко у тебя это получается. Я вот уже в двух боях был — ни одного, а у тебя — два.

— Что там ловкого? Вон, Кадет свой первый танк сжёг сегодня. А твоё дело — не за танками гоняться, а боем руководить. Кто на роте сейчас? Мы-то оба здесь.

— Комвзвода-раз.

— Живой, значит.

— А взводный-три — погиб. Отвел нас комбат в тыл. Это ведь тыл? Не стреляют вроде. Зализываться отвёл. А назвал — в резерв.

— Третья рота была в резерве.

— Уже в бою.

Тут откинулся полог палатки, нас позвали внутрь. Степанов пропустил меня вперёд:

— С тобой должны быстрее управиться.

Я зашел. Она, Снегурочка.

— Раздевайтесь.

— Полностью?

— Старшина, я очень устала, давайте оставим шутки на следующий раз. Мне нужна ваша нога и грудь. Если предпочитаете, мы одежду разрежем.

— Не надо.

Я быстро скинул куртку, рубаху-гимнастёрку, снял и брезентовые и х/б штаны. Лег на стол, под свет.

— В этот раз я бы не отказался от обезболивающих.

— Может тебе ещё и сиську дать? Нет больше обезболивающих. Для самых тяжёлых оставили.

— Я так и знал. Ещё прошлый раз говорил.

— Я помню, помолчи. Чем это так? Рана глубокая, но кровь почти не течёт. Мина?

— Врят ли. Я в танке сидел, вернее уже пытался вылезти, но застрял. Вот и схлопотал. Но, не снаружи, а из танка. По танку в это время немцы стреляли. Может — осколок брони?

— Может. А что ты в танке делал? Ты танкист?

— Немцы бросили его, а пушка — исправна. Вот я на время и арендовал его. Ух, Ё!

— Терпи!

— Терплю, Ё!

— Удачно хоть арендовал?

— Ага. Вот, сувенир в ноге остался. Не могу больше! Может, ну его! Пусть там сидит? Зашей, да пойду я.

— А воспалиться?

— Антибиотика уколешь.

— Где ж его взять-то? У нас наркоз кончился, а ты — пенициллин! Ладно, глубоко больно сидит. Марина, зашивай! Так, а здесь что?

Мне уже «расшнуровали» повязку с груди.

— Плохо, старшина. Рана не подживает, швы расходятся, кровит. Кожа вокруг уже покраснела. Воспаление уже началось. Загноиться — помрёшь.

— Когда?

— Через неделю.

— Уф-фу! Это когда ещё будет! Ух, ёшкин кот! Неделя — это как в следующей жизни. Доживём ли до завтра? Глянь лучше, я спиной сегодня пулю словил, что там?