Ключ Эдема - Макс Кроу

Как и полагала Элиана, дороге подвластно многое. Она щедро дарит чудеса и раскрывает тайны, но оставляет их себе, как только путь скитальцев подходит к завершению. Едва впереди показались стены Константинополя, они будто забыли всё, что случилось в том, другом мире, пролегающем между монастырем Святой Екатерины и столицей Византии. Нахлынули воспоминания об обидах и горестях, обо всем, что они принесли друг другу, но лишь не о том, какое наслаждение обрели вдали от условностей своих невидимых клеток.

Пройдя в ворота, они обратились к одному из стражников. Тот был хмур и недоволен появлением чужаков, но за определенное вознаграждение выслушал их. Узнав, кто они и откуда (а Натан бен-Исаак приказал отвечать правдиво), стражник удивился и сказал, что начальник всем дал распоряжение относительно новоприбывших, которые назовутся этими именами, задержать их со всем почтением. Элиана и Закария были крайне удивлены, но не подали виду. Лишь проверили, на месте ли их оружие, и не собираются ли у них забрать его. Но им и впрямь не доставили неудобств, напоили и накормили с дороги, позаботились о лошадях, и не прошло часа, как за ними пришел незнакомец. Он был полный, с женоподобной фигурой, его лысая голова блестела на солнце так же, как крупный горбатый нос, тяжелые мешки под глазами были увлажнены не то непроизвольными слезами, не то потом.

— Идемте, — не представился он, и тяжело отдуваясь, направился к повозке, на которой прибыл. — Лошадей оставьте.

Переглянувшись, Элиана и Закария последовали за ним.

Каково же было их удивление, когда лысый незнакомец привел их во дворец. Закария чувствовал себя напряженно и недоверчиво косился на стражу, но Элиана вспомнила, что и Натан бен-Исаак служил звездочетом при султане Нур ад-Дине, возможно, местный представитель Созидателей тоже прислуживает императору.

Воспоминание отозвалось ноющей болью внутри, и она на миг прижала руку к животу. Этот жест никогда не был ей свойственен, но почему-то так она ощутила поддержку. Больше, чем если бы попыталась взять за руку ее спутника. Вероятней всего, он бы попросту оттолкнул ее…

Дворец поражал своим великолепием и роскошью. Зодчие и скульпторы вложили свои души в окружающее великолепие, превратив каждую колонну, свод или стену в произведение искусства. Маняще блестела позолота, богатая плитка украшала пол. В самом дворце находилось несколько фонтанов, где звенела чистейшая вода, от которой веяло прохладой и свежестью.

Они поднялись по длинной лестнице на башню. У дверей стояла стража, которая не шелохнулась, когда лысый постучал в дверь. Услышал ли он ответ или нет, но посторонился, пропуская своих спутников внутрь. Когда Элиана и Закария вошли, дверь за ними закрылась. Они очутились в округлом зале на самой вершине башни. Над головой был высокий свод. Огромные окна располагались по всей окружности, и возле каждого из них был установлен особый прибор — астролябия, служащий для наблюдения за звездами. По центру зала стоял стол, возле которого находилась армиллярная сфера — схематическое изображение небесной сферы, состоящей из нескольких пересекающихся дисков. На столе же было развернуто несколько чертежей звездного неба, и тома научных трудов астрономов.

За всем этим они даже не сразу заметили пожилого мужчину, склонившегося над бумагами. Теперь же он выпрямился и смотрел на них. Его лицо было изможденным, седые волосы обрамляли плешь, но взгляд был проницательным и живым, как бывает в молодости.

— Значит, это вы. Как же я рад! — он обошел стол и приблизился к ним.

Закария отступил на шаг и, не задумываясь над своими действиями, сдавил рукоятку сабли.

— Это вам не понадобится, — мягко произнес незнакомец. — Вам оставили оружие, как вы заметили, поскольку нам не придется им воспользоваться. А вы…

Он повернулся к Элиане, и она сама удивилась тому, с какой теплотой он на нее смотрел:

— Я вижу, ваш долгий путь не был пройден зря. Что ж, не хочу держать вас в неведении. Да, я принадлежу к сообществу Созидателей, как и вы, но занимаю несколько иное положение. По большому счету, я состою в совете, о котором вам, наверняка, сообщали. Нас называют старейшинами. А так же, совмещая великое и малое, я являюсь правителем этой прекрасной страны.

Только спустя миг до Элианы дошел смысл сказанного, и она склонилась перед Мануилом I. Ее примеру последовал Закария, который выглядел не менее удивленным. В конце концов, они никак не ожидали, что их приведут к императору.

— Теперь же я попрошу Закарию удалиться, — все с той же мягкой улыбкой, будто обращался к старому другу, произнес Мануил. — Мы позднее непременно встретимся. Но сейчас мне нужно уделить время нашей прекрасной Элиане.

Она не оборачивалась, хоть чувствовала, что лучник смотрит на нее. Боялся ли он за свою спутницу или за себя — неизвестно, но ослушаться не посмел. Когда за ним закрылась дверь, она вдруг почувствовала себя невероятно одинокой. В большей степени, чем когда-либо. Рука вновь повернулась к животу, но она остановила себя.

— Зачем? Это ведь так естественно!

Слова императора удивили ее. Она все еще не могла поверить, что стоит перед владыкой Византии, к тому же, перед одним из немногих людей, управляющих орденом Созидателей.

— Простите, я очень волнуюсь, — произнесла она еле слышно.

— И хочешь защитить самое ценное, — он чуть приблизился к ней. — Новую жизнь, зреющую в тебе.

Она недоверчиво нахмурилась. Мелькнувшая догадка заставила ее отрицательно покачать головой: прошло слишком мало времени, никаких признаков того, что она зачала ребенка, не было.

— Ты знаешь это лучше меня, — настойчиво сказал он. — Знаешь, потому что была рождена для этого, как любая женщина.

— Я… не совсем…

— Натан бен-Исаак писал о тебе. Ты особенная, мне это известно. Открытая миру, готовая познавать и принимать, согласная меняться — это восхитительно. Все, что неизменно — гибнет.

— Но я не…

Он опустил глаза, усмехнулся и со вздохом обошел стол. Он был худощав и высок, его светлые многослойные одежды подчеркивали царскую осанку и придавали образу величия. В таком обществе было тяжело не смутиться, и Элиана ощущала себя жалкой. Она стояла в изношенных сандалиях, испачканных пылью и потом рубахе и штанах, в истрепавшемся тюрбане, и хотела провалиться сквозь землю. К тому же, ее терзало то, что он возлагал на нее какие-то надежды, намекая на беременность. И то, во что она поверила во время пути, вдруг перестало казаться ей таким ощутимым. Вернулось недоверие к словам Натана бен-Исаака.

— Вижу на твоем лице сомнение. Гони его прочь, дитя, оно — твой враг. Яблоко, погубившее род людской.

— Разве то яблоко не было плодом запретных знаний? — робко спросила Элиана.

— Совершенно верно, — он оперся на стол, глядя на нее. — Знание — это сила, оружие, но оно способно обогатить лишь того, кто знает, как с ним обращаться. Неподготовленный ум оно может погубить. Непонимание порождает сомнение, а сомнение — убивает веру. Люди в Эдеме, к которому мы стремимся, не будут знать болезней, горестей, волнений и тревог. Человеческое существо стремится к самоизлечению. Кровоточащая рана затягивается, кожа рубцуется. Возможно, когда-нибудь мы сумеем восстанавливать руки и ноги, потерянные насильственным способом. Но речь сейчас не об этом, а о том, что все болезни, все, что поражает наш организм, происходит от сомнений. Посмотри в окно! Ты увидишь племя людей, неспособных исцеляться, но готовых уничтожать собственное тело и разум. Они придумали множество способов, как себя извести, и ни на шаг не продвинулись к тому, чтобы научиться бороться не с болезнью, а с ее причиной.

Он замолчал, ожидая ее ответа.

— Это… — Элиана не знала, что следует сказать, — звучит, как сказка.

— Разумеется, — грустно улыбнулся Мануил. — Однажды меня привели к старухе. Ей было полтора века от роду. Полтора века. Она жила далеко в пустыне, среди диких племен, которым не знакомы наши возможности. Но они богаты собственной мудростью, мудростью, не дающей им лишних знаний и сомнений. Она родила за свою жизнь тридцать детей. Двое из них умерли на охоте, остальные же стояли рядом в окружении своих детей и внуков. Я смотрел на племя, являющееся одной семьей, и не мог поверить. Им не были знакомы болезни, их зубы были здоровы, животы — не вздуты, а мышцы и суставы пластичны, как в юности. Клянусь, дикари в том забытом Богом племени были ближе к Эдему, чем мы с тобой.

У Элианы не было повода не доверять ему, но она не могла отступить. Что-то словно мешало ей принять эти слова.

— То, что случилось со мной, никак не связано с моими знаниями. Я бы с радостью осталась в неведении.

— Да, мне известно, ты познала насилие, — он смотрел на нее с толикой сочувствия, но скорее из вежливости, чем из искренних побуждений. Мануил был слишком возбужден разговором, чтобы замечать подобные условности. — Но что стало причиной твоего женского бессилия? То, что нежеланный ребенок умер, или то, что какая-то глупая женщина сказала, будто ты не сможешь больше стать матерью?