Нэнуни-четырехглазый - Валерий Янковский

Ян вытянул из кармана что-то светлое.

— Папа, возьмите. Это Нюра велела передать маме свой платок сестры милосердия. В нем, говорит, воевала. — Он протянул отцу белевшую на фоне скал косынку.

— Вот и кстати. Накинь-ка его, Юрий, себе на плечи и шагай вперед. Только не спеши. Что-то в последнее время я стал не очень четко различать дорогу в темноте…

ВСТРЕЧА С ПРОШЛЫМ

(Вместо эпилога)

Несколько лет назад жизнь преподнесла мне подарок — я побывал там, где прошли первые годы моего детства.

За кормой остался современный красавец Владивосток с многоэтажными домами, вереницами разноцветных автомобилей на широких улицах и площадях, с веселой нарядной толпой, с благоустроенными золотисто-песчаными пляжами и длинными причалами.

Быстрый рейсовый катер Владивосток — Славянка пересек голубой Амурский залив, вошел в бухту Гека, взвизгнул сиреной. Знакомые сопки как будто стали немного меньше, но чудилось, что тоже рады встрече и словно улыбаются мне. Хотелось прыгнуть за борт, чтобы скорее прикоснуться к этой земле! Сколько же воды утекло за эти десятилетия с Синего Хребта в Амурский залив?

Издали все казалось таким же, как сорок лет назад. То же море, те же годы, тот же лес. Но вблизи я увидел много нового. Старая усадьба вольного шкипера Гека затерялась между белыми домиками рыболовецкого колхоза. Левее пристани, где когда-то стояли дачи Бринера, раскинулся обширный пионерский лагерь. Но и старые дачи целы, только вокруг настроены новые павильоны и повсюду весело звенят ребячьи голоса. Слышится музыка, мелькают разноцветные детские шапочки.

От пристани я поднимался к перевалу «домой» и переживал чувство, похожее на мираж или сон. Ведь в последний раз я бежал по этой дороге — только от дома к морю — еще гимназистом-второклашкой!

Одолев перевал, снова был поражен: сколько новых построек! И невольно подумалось: здесь никто меня уже не узнает… Вспомнилось, что где-то тут должен жить старик Ленский, который мог слышать обо мне. Обратился к первому встречному и с радостью узнал, что да, он действительно живет совсем неподалеку.

— Вон его дом! Только осторожнее — там собака.

Я подошел к калитке сада, за которым прятался в зелени выкрашенный в темно-голубую краску домик. На цепи у калитки заворчала, залаяла овчарка. Ее кто-то окликнул, и я увидел сухощавого загорелого мужчину в соломенной шляпе, под которой белели седые виски. Он шел из сада к дому.

— Вы ко мне?

— А вы — Александр Александрович?

— Да. Проходите. По какому делу?

— Я сын Юрия Михайловича…

— Янковского?!!

— Да, а вы вероятно, знали отца?

— Здравствуйте, здравствуйте. Нет, вашего батюшку мне встречать не довелось. Но я много лет проработал на Гамове, в бухте Витязь, в бывшем хозяйстве вашего дяди, Яна Михайловича. Правда, попал туда уже после его смерти. Зато тетку вашу, Ангелину Михайловну, знал, конечно, хорошо. Но как же вы оказались здесь?

— Прибыл катером из Владивостока посмотреть на родные места…

И вот я пью чай в гостеприимном доме супругов Ленских, смотрю альбомы, слушаю и рассказываю. Последние два десятилетия Александр Александрович работал здесь, в оленесовхозе «Амурский» главным зоотехником. Сейчас уже пенсионер.

— Вы, наверное, хотите взглянуть на хозяйство? Пойдемте, я вам покажу все новое…

Стоит золотой августовский день, и знакомые старые дубы по краям дороги приветливо роняют спелые желуди к моим ногам… Ленский ведет мимо старого кладбища, и мы первым делом заглядываем туда. Его кольцом окружают вековые кедры и сосны, посаженные еще руками бабушки и деда. И гранитная плита на могиле умершего дяди Сережи лежит на своем месте. Только жаль, белая мраморная фигурка мирно спящего на ней мальчика куда-то исчезла, кому-то помешала. Но рядом еще хорошо сохранилась могила Платона.

Спускаемся с кладбищенского холма и переходим сильно обмелевшую речушку.

— А вот и вашего дедушки сад. Только он совсем одичал, что нет уже смысла с ним возиться. Хотя не так давно еще плодоносил, и один старый садовод-любитель снимал какие-то удивительные груши: одна половина красная, другая зеленая, и аромата необыкновенного!

Я поднимаю голову. Какие стоят великаны! Им тоже, верно, скоро по сотне лет, но они по-прежнему четко держат заданный когда-то дедом строй. Я глажу шершавые бока «стариков», невольно переносясь в далекое прошлое. И мне кажется, вижу еще молодого чернобородого Михаила Ивановича, любовно отобравшего молоденькие деревца груши, вишни, абрикоса. Вижу, как он принес их на эту, заранее возделанную площадку, как ухаживал за ними.

— Александр Александрович, а плантация женьшеня? Она же здесь совсем неподалеку. Давайте заглянем!

— Зайти-то можно, да плантации давно нет. Я здесь двадцать лет, но и тогда ее уже не существовало. Хотя слышал, что была богатейшая, единственная на всю страну. Но, как ни странно, в акте инвентаризации ее не упомянули. Видимо, все было под снегом, о ней забыли. А те, кто знал, — учли это и потихоньку выкопали все богатство. Если хотите убедиться, поднимитесь наверх, взгляните, раз помните место, а я уж постою, у мена сердце…

Я отлично помню эту плантацию и взбираюсь на знакомую террасу. Но в самом деле, здесь ничего нет, кроме старых пеньков. Ни ограды, ни сторожки. Даже гряды совсем расплылись и заросли.

Побродил в тени леса и спустился к соседнему ключику. Здесь лет семьдесят назад любила купаться молодая Ольга Лукинична. Для этого дед углубил ключик, выложил его каменными плитами, запрудил. Позднее в этом бассейне часто купалась моя мать с подругами, они называли его «бабушкина ванна». К великому удивлению, я нашел этот, сильно тронутый временем, водоем! Присел, зачерпнул ладонью и напился.

Ленский поджидал внизу, опершись спиной о ствол толстого клена.

— Ну как? Нашли что-нибудь?

— Увы, кроме «бабушкиной ванны» — ничего.

— Да-а, жаль, что создавая новую плантацию, организаторы не подумали воспользоваться опытом вашего деда. Все-таки Михаил Иванович был большим специалистом-агрономом и не зря выбрал именно это место. Оно оправдало себя в течение десятилетий. Наверное, совхозу «Женьшень» нужно было устроить здесь хотя бы свой филиал…

В этот момент я услышал характерный свист, дробный стук копыт и оглянулся. Мимо нас промелькнуло несколько рыжих, с пятнами на боках животных.

— Смотрите, олени!

Их теперь в парке около пяти тысяч, и они уже давно вытеснили с полуострова его первых хозяев — лошадей. Для всех не хватило места. Совхоз оставил для обслуги оленника три-четыре десятка рабочих коней, а основную массу перевели на берег Уссурийского залива, в район села Шкотово.