Нэнуни-четырехглазый - Валерий Янковский

— Верно. Так и напишем. Нютка у нас умница, пусть учится. Вот поеду, навещу ее…

ВОЙНА

Обстановка на Дальнем Востоке накалялась год от года, однако, хотя о возможном конфликте с Японией и поговаривали, в войну верили мало. И вдруг, запалив коня, из Славянки с пространной телеграммой прискакал нарочный. В телеграмме сообщалось, что Япония вероломно напала на нашу эскадру в Порт-Артуре, после чего объявила войну. Командующий гарнизоном Владивостока срочно вызывал Янковского и Гека. Они вернулись через два дня, и Михаил Иванович разослал гонцов, требуя на совещание старшин всех деревень, входящих в состав возглавляемого им отряда самообороны. В назначенный день у коновязи сидеминского двора собралось десятка полтора лошадей, в основном уроженцев этого хутора.

В столовой дома-форта, вдоль длинного, более чем на двадцать персон стола расселись усатые и бородатые старосты деревень и урочищ Посьетского района: Верхнего и Нижнего Сидеми, Славянки, Адими, Брусьев, Перевозной.

Корейцы были одеты и пострижены по-разному. Кто в русской тужурке и брюках, кто в корейской национальной рубахе и жилетке, в широких домотканных шароварах. Головы одних были коротко острижены, другие еще носили на макушке сплетенные из собственных волос шишки, заколотые длинной серебряной иглой. У многих в редких, свисающих усах и жидких бородках, уже пробивалась заметная седина. Все прибывшие были старыми, испытанными соратниками Нэнуни и Гека.

За четверть века корейские переселенцы научились ломанно, но уверенно объясняться по-русски. Многие крестились, приняли православные имена: теперь Син Солле был уже Шин Петр Иванович, староста деревни Адими — Ма Тон Сиг — Магай Иннокентий Викторович, старший поселка Брусья Чё Чун Бон — Цой Василий Прокофьевич… Кимы, Паки, Ханы сохранили свои фамилии без изменений, однако русские имена и отчества обрели все старожилы. Молодежь усердно училась в школах и говорила по-русски свободно.

Но на собрании присутствовали не только корейцы. Кроме Гека тут был мул? Лизы Василий Васильевич Пауэре с мыса Турек, Семен Аверьянович Ануфриев из Славянки, Пономаревы, Гене и Худяковы с берегов Амурского залива. Все они дружно оберегали покой и порядок на этой узкой полоске русской земли. Когда все приглашенные расселись вокруг стола, Михаил Иванович начал:

— Командование предупреждает, что сейчас мы, жители приграничных и приморских поселков, должны быть готовы к вероятным попыткам врага забросить своих лазутчиков — и через сухопутную границу, и через Корею, и морем. Мне, как начальнику дружины, дано задание собрать всех вас, обсудить наши возможности и распределить обязанности. Разобьем наш район на участки, закрепим за каждым ответственного и будем нести свою вахту. Штаб, как всегда, здесь. При любом появлении подозрительных незнакомых людей, лодки, шаланды, по возможности задерживать и немедленно сообщать нам. Как только море очистится ото льда, капитан Гек с вооруженной охраной будет курсировать вдоль побережья. Особое внимание нужно проявлять при тихой погоде и тумане. В такие дни рекомендую патрульным водить с собой охотничьих собак, на чужого они обязательно залают.

— Правильно, правильно, — загудели старики, — собак таскать обязательно нужно…

— Организуйте молодежь. Среди них есть уже много хороших стрелков, наездников и охотников. Да и вооружены мы теперь не так, как двадцать пять лет назад, когда с шомполками воевали. Вон у Син Солле какой сын вымахал! Я слышал, твой Алексей уже настоящий таежник, ходит со старым Ли Мазой на пантовку?

— Да, мой Алешка, Микау Иваныч, как твой Юрика. Они в один год родились, оба настоящие охотники стали. Теперь крепко дружат, Я думаю, через несколько лет будут заменять нас…

Син Солле как бы заглянул в будущее. В самом деле Юрию Михайловичу Янковскому и Алексею Петровичу Шину суждено было принять эстафету отцов, — продолжить борьбу с непрекращавшими набеги хунхузами.

— Только у тебя четыре сына, а у меня один, — добавил Син Солле.

— У меня, брат, считай — три осталось. Шурка снова укатил в Америку и не слышно. Отрезанный ломоть. Зато вон у Василия Цоя, Иннокентия Магая, Семена Кима — у каждого по взводу солдат из сынов растет!

Старики посмеялись, покашляли, подымили трубками и начали по очереди высказывать свои соображения. Порешили регулярно делать обходы, патрулировать побережье. В самых вероятных местах высадки лазутчиков ставить замаскированные дозоры.

— Ну, главное наметили, — удовлетворенно сказал Михаил Иванович. — Конечно, для отражения настоящего десанта командование располагает силами гарнизонов Раздольного, Барабаша, Славянки, Посьета. Теперь им будут приданы особые части. Так что в этом случае наше дело — только вовремя заметить и предупредить.

Наметили съехаться в назначенный день, доложить — кто что слышал, видел, что сделал. Приезжие напились чаю, начали прощаться и понемногу разъезжаться.

Только Гек не торопился. Он сидел ссутулившись в углу и хмуро дымил трубкой. Ольга Лукинична принесла ему еще стакан чая и посмотрела с беспокойством.

— Что-то не нравится мне ваш вид, Фридольф Кириллович.

— Неважно себя чувствую в последнее время, Оля. Что-то болит тут и не отпускает, — он тронул рукой низ живота.

— Показывался врачам-то?

— Смотрели, дали лекарство, а там все равно давит. Не знаю, как нынче пойду в море. И никто не говорит, что за болезнь.

Проводив гостей, Михаил Иванович подсел к ним.

— Как-то редко мы видимся в последние годы, Фридольф. Ты все в морях да в морях. А выглядишь в самом деле скверно. По-моему, тебе следует показаться специалисту.

— Вот посмотрю, попью еще лекарства, а если лучше не будет, — поеду показаться профессору…

Меж тем начался призыв резервистов. Андрея Аграпата срочно призвали в свою часть. Михаил Иванович подарил ему резвого вороного четырехлетка Чингизхана, на нем Андрей и ускакал в полк. Юрия вызвали на сбор народного ополчения. По законам тех лет старших сыновей в регулярную армию не призывали. Ян все еще учился в мореходке. Павлика с прочими российскими учениками эвакуировали из Японии домой. Анна сообщила, что кончила курсы и едет сестрой милосердия в действующую армию в Маньчжурию.

Летом, помимо тяжелых морских сражений, развернулись ожесточенные бои под Порт-Артуром и на нолях Маньчжурии. И вскоре из военных госпиталей на поправку начали прибывать на Сидеми раненые. Кто прогуливался с палкой, кто носил руку на перевязи. Потерявшие много крови впервые, по совету Тун-Чуй-куна, стали принимать пантовую кровь. Ее собирали при срезке пантов в станке и она дала удивительный эффект: бледные, истощенные люди розовели и поправлялись на глазах.