Влюбленный воин - Хизер Гротхаус

— Твой брат, мой господин? — Фаро снова улыбнулся. — Наверное, теперь ты по-настоящему счастлив…

Фаро с бароном пожали друг другу руки.

— Видишь ли, Николас, — продолжал Тристан, — я считаю Фаро Такана своим вторым братом. И, наверное, без вас двоих этот день не закончился бы для меня так благополучно. Думаю, что моя Хейд того же мнения.

Тристан взглянул на возлюбленную, и она улыбнулась ему. Но вдруг Тристан изменился в лице, а затем раздался его крик:

— Хейд! За спиной!

Хейд стремительно обернулась и увидела Найджела. Пошатываясь, все еще с мечом в животе, он медленно приближался к ней, и в руке у него был факел, который ему удалось выхватить из настенного держателя. Внезапно из горла его вырвался безумный смех, и он бросил факел на стол прямо перед девушкой. В тот же миги она, и сам Найджел оказались в кольце пламени. Хейд в ужасе закричала, глядя на стоявшего рядом Найджела. С трудом, держась на ногах, он пытался вытащить меч из живота. Губы его кривились в усмешке, и он, задыхаясь, бормотал:

— Вот мы с тобой снова оказались вместе, моя девчонка… — Из горла его вырвался хрип, и на губах выступила кровавая пена. — Да, вместе… И мы умрем вместе.

Из-за стены огня, окружавшего их, доносились крики и призывы побыстрее принести воды. Но Хейд понимала, что помощь едва ли успеет — она уже задыхалась от дыма, и дышать становилось все труднее. А Найджел тянулся к ней сквозь пламя и, словно в бреду, бормотал:

— Иди же сюда, иди на лезвие меча, любовь моя. Ты пойдешь на смерть добровольно, как и твоя мать.

Последние слова Найджела ошеломили Хейд; ведь она прежде думала, что ее мать никак не могла бы спастись от меча норманнов. И это новое знание что-то всколыхнуло в ее душе и наполнило ее необыкновенной силой. Отбросив все свои прежние сомнения и страхи, Хейд выпрямилась во весь рост — и тотчас же из глаз ее и с кончиков пальцев полетели молнии, а волосы, зашевелившись, встали веером вокруг головы.

Найджел перестал к ней тянуться и в ужасе замер, глядя на преобразившуюся Хейд. А она, вскинув перед собой руки и не обращая внимания на жадное пламя, лизавшее ее тело, но не обжигавшее, низким и чуть хрипловатым голосом произнесла слова, которые инстинктивно усвоила с самого рождения:

Заклинаю тебя огнем,Заклинаю тебя мечом,Чистотою души своей до конца своих дней!И не будешь ты мною прощен никогда, до конца времен!

И тут же меч в животе Найджела сам собою провернулся, и из горла его вырвался отчаянный вопль. А пламя, уже пожиравшее его, поднялось еще выше и охватило голову и волосы. Глухо застонав, он рухнул на пол, и в последние мгновения жизни перед ним промелькнули картины и образы, струившиеся из глаз стоявшей перед ним огненной девушки. Он увидел Хейд и Солейберт — совсем еще маленьких девочек, игравших под снисходительными взглядами своих матерей; увидел лорда Джеймса, гулявшего по лугам Сикреста; увидел Тристана, поднимавшего чашу за здоровье обитателей Гринли; и еще он видел Фаро, Николаса и Берти с золотой подвеской на груди, а также Минерву в тот момент, когда она сжимала его запястье и призывала на его голову гнев древних богов.

Тело Найджела еще долго корчилось на полу зала, хотя сердце его уже давно остановилось. А Хейд, стоявшая над ним, пристально вглядывалась в пламя, пожиравшее его.

Глава 29

Сидя на могучем коне Тристана, они уносились все дальше от Сикреста, и прохладный ночной воздух свистел и гудел у них в ушах. Обнимая Хейд за талию, Тристан то и дело побуждал коня мчаться быстрее, а девушка по-прежнему молчала — с того момента, как она отправила Найджела в ад, она не произнесла ни слова, хотя и не теряла сознания.

Луна, еще две ночи назад Полная и серебристая, теперь шла на убыль; она уныло висела над чернеющим лесом, поглотившим дорогу впереди. Когда они въехали в лес, Тристан придержал коня и пустил его рысью, потом — шагом. Тени причудливым кружевом лежали на дороге, и ласковый шепот листвы временами заглушался ночным бормотанием ручья.

Наконец Тристан остановил коня и, осторожно придерживая Хейд, спрыгнул на землю. Когда же он подхватил девушку на руки, она показалась ему совсем невесомой, почти воздушной. И она по-прежнему молчала, хотя глаза ее были открыты.

Осмотревшись, Тристан пошел в глубину леса, подальше от дороги, и конь послушно последовал за ним. Вскоре он вышел на небольшую прогалину на склоне холма. Опустившись на колени, Тристан с предельной осторожностью уложил Хейд на мягкую траву. Он вглядывался в ее бледное лицо, а она, словно не замечая его, смотрела куда-то во тьму у него за спиной. И постоянно вздрагивала.

— Хейд… — тихонько позвал он. — Хейд, любовь моя!..

Он усадил ее, прислонив спиной к широкому стволу старого бука. Потом, взяв за подбородок, заглянул ей в глаза.

— Дорогая, я отойду ненадолго. Хочу развести костер. Я не уйду далеко. Ты сможешь меня видеть.

Хейд снова вздрогнула и заморгала — словно только что проснулась.

— Моя фея, ты слышишь меня? Мне надо развести костер.

Она опять заморгала, потом едва заметно кивнула.

Тристан ласково улыбнулся ей и провел ладонью по ее щеке. Затем поднялся на ноги и отправился на поиски сухих веток. Верный своему слову, он ни на миг не терял Хейд из поля зрения. А она по-прежнему сидела у ствола дерева и вздрагивала время от времени. Тристан и прежде наблюдал подобное состояние — у тех своих воинов, кто впервые оказался в бою. Некоторые выходили из этого оцепенения самостоятельно, других же приходилось выводить из него. Но случалось и так, что человек до конца жизни не приходил в себя, и, конечно же, это было самое страшное.

Когда костер разгорелся и прогалина осветилась, Тристан вернулся к Хейд. Сняв пояс и меч, он положил их рядом с деревом, затем, опустившись на колени, склонился над возлюбленной.

— Дорогая, так ведь лучше, верно? Гораздо приятнее, когда светло вокруг. — Он провел пальцем по ее пересохшим губам. — Немного согрелась, да?

Хейд не отвечала, и Тристан тяжело вздохнул. Потом вдруг улыбнулся и, прикоснувшись к разорванному корсажу ее платья, проговорил:

— Боюсь, миледи, что ваш наряд безнадежно испорчен.

Увы, Хейд и сейчас не ответила. И ее молчание все больше его пугало. «Только бы она заговорила, — думал Тристан. — Только бы заговорила…»

Он осторожно провел ладонями по ее рукам, потом чуть приподнял их, чтобы получше рассмотреть в свете костра. И вдруг увидел ужасные синяки и кровоподтеки у нее на запястьях.

— О Господи! — воскликнул Тристан. — Любовь моя, что он сделал с тобой?