«Теория заговора». Историко-философский очерк - М. Хлебников

Близкое по умонастроению отношение к «тайным обществам» мы можем найти, наконец, у лиц, состоявших в подобных обществах. Значительный интерес в этой связи для нас представляет фигура А. В. Амфитеатрова — видного представителя литературной и околополитической жизни России начала прошлого столетия. Будучи человеком весьма темпераментным, отзывчивым на все веяния современности, отражённой в его многочисленных романах и повестях, Амфитеатров с достаточной лёгкостью менял общественные и политические привязанности, всегда находясь на «переднем краю жизни». Поэтому его свидетельства следует рассматривать как отражение определенного среза общественного сознания, приобретающее объективный характер, несмотря на очевидный и неизбежный субъективизм авторских оценок.

В 1905 г. Амфитеатров становится членом французской ложи Великого Востока — одной из наиболее влиятельных во Франции того времени. Вступление в ложу совпадает с «ультракрасным» периодом его политической биографии, когда Амфитеатров, согласно его же свидетельству, «славил террор и террористов, издавал непримиримо бунтарский журнал “Красное знамя”, воспевал в прозе Марусю Спиридонову, а в стихах “народолюбца” Стеньку Разина, презирал “куцую конституцию” и компромиссы Государственной думы»{472}. Естественно, что для издателя «непримиримо бунтарского журнала» участие в любой потенциально антиправительственной организации представлялось весьма желанным. Кроме этого фактора, сам автор называет ряд причин своего пребывания в масонской ложе. Это и личностное влияние М. М. Ковалевского и близкого ему круга лиц, группировавшихся вокруг Русской высшей школы социальных наук, отражающей умеренно левые взгляды части русского общества. Это и, что достаточно показательно, русская классическая литература: «Третьим магнитом для меня был мой давний глубокий и живой интерес к масонству — интерес, так сказать, романтический, волновавший меня с юных дней: интерес Пьера Безухова»{473}.

Таким образом, можно сделать вывод, что движущей силой в решении Амфитеатрова примкнуть к масонскому ордену служит совокупность мотивов, главные из которых носят субъективно-индивидуальный характер и имеют опосредованное отношение к его политическим взглядам. Приподнято-романтические ожидания «борьбы» и «эзотерики» обернулись реальностью, от сложившихся стереотипов достаточно далёкой. Политическая борьба не выходила за достаточно ограниченные рамки: «Политическое значение ложа, несомненно, имела, но узкое, местное, чисто французское, даже, пожалуй, теснее -парижское. Это был хорошо организованный и дружно сплочённый кружок умеренных республиканцев, отлично выдрессированный для выборных кампаний, преимущественно муниципальных»{474}.

Надежды на широкую революционную борьбу не оправдались, французское масонство оказалось слишком умеренным, буржуазным, ориентированным на обогащение, увы, не только нравственное. Печальным подтверждением тому является попытка «затормозить» по масонским каналам получение Россией крупного займа у Франции. И в этом случае пылкие речи о необходимости борьбы с царизмом не смогли перевесить здравый экономический расчёт. Разочарование в масонстве у Амфитеатрова усугубилось и по «эзотерической» причине. Сложные обрядовые процедуры, «мистические» ритуалы оказались бессодержательными, «искусством ради искусства», что позволило «певцу Стеньки Разина» достаточно ядовито заметить: «Мне лично, по моей неспособности к балету, эти журавлиные танцы и азбука глухонемых не дались. Я вечно их путал… и до сих пор сомневаюсь, правильно ли я топырю руку пятернёю у горла, свидетельствуя тем самым свою готовность пожертвовать жизнью за тайны масонского союза»{475}. Характерным представляется и завершение «масонского» периода Амфитеатрова: «Никакого “разрыва” не было. Я просто заскучал в ложе, не найдя в ней ничего из того, чего искал, и перестал в ней бывать»{476}. Но, как показало будущее, разочарование в масонстве не погасило интерес Амфитеатрова к «тайным обществам», вновь пробудившийся уже в послереволюционные годы.

Определённый всплеск конспирологических настроений происходит во время Первой мировой войны. Война, начавшаяся для русского общества неожиданно, можно сказать, «случайно», становится стимулом для конспирологического творчества, трактующего в основном причины и истоки мировой войны. Большой интерес в данном контексте вызывает Докладная записка С. П. Белецкого, написанная в 1916 году. Тайный советник, сенатор С. П. Белецкий прошёл путь от мелкого канцеляриста Виленского генерал-губернаторства до поста директора Департамента полиции, куда был приглашён П. А. Столыпиным. В результате сложных придворных интриг, центром которых являлся заговор против Распутина, Белецкому предлагается «добровольный переход» на должность иркутского генерал-губернатора.

После скандального отказа Белецкого отправляют в отставку, в период которой он и написал свою Докладную записку. Уже на основании этого можно судить, что работа бывшего директора Департамента не носит чисто конспирологического характера, но выполняет, скорее, инструменталистскую функцию. Поэтому не лишено логики предположение публикатора записки: «Вероятно, Степан Петрович, учитывая интерес императорской четы к закулисной деятельности “Вольных каменщиков”, предполагал посредством разоблачения масонского заговора восстановить своё реноме»{477}. С другой стороны, следует помнить, что, будучи директором Департамента, Белецкий уделял повышенное внимание проблеме масонства, собирал и систематизировал материал по этой теме. Последний факт свидетельствует, что целью записки является не только спасение карьеры, но и демонстрация действительно личного мнения её автора, сформировавшегося на протяжении достаточно длительного времени.

В начале работы автор предлагает пересмотреть один из главных стереотипов правого лагеря о тожестве масонских обществ и этнических (еврейских) тайных обществ. Подвергнув анализу этнический состав французских лож за последнюю четверть XVIII века, Белецкий приходит к выводу: «Не только иудеи основателями масонства считаться не могут, но даже с уверенностью можно утверждать, что в течение всего XVIII века и даже первой четверти XIX иудеи ни в одной стране в масоны не допускались»{478}. В дальнейшем присутствие иудеев в ложах больше всего зависело от национальной специфики той страны, где ложи находились. Так, французские ложи Великого Востока хоть и не отказывали в приёме иудеям, но последние практически не допускались к определению политики лож. Иная ситуация сложилась в Италии и Турции, которые стали полем сражения для «арийских» и «семитических» лож. Исследование положения в российском масонстве позволяет предполагать его моноэтнический характер. Белецкий обращает внимание на тот факт, что ведущие роли здесь играют преимущественно русские (П. Д. Долгоруков, М. М. Ковалевский, В. А. Маклаков и др.). Вследствие этого общеупотребительный термин «жидомасонство» неверен фактически и, как будет показано ниже, концептуально.

Делается заключение о существовании двух типов масонских лож: конфессиональных и гуманистических. Первые строят свою деятельность исходя из христианских идеалов, в политике или не участвуют, или придерживаются консервативных позиций. Второй тип лож — гуманистический, отрицая этнические разделения, не обращает внимания на национальность и религиозную принадлежность своих членов и стремится к активному участию в политической жизни, отстаивая демократические, либеральные принципы. Естественно, что иудеи в первую очередь вступают в гуманистические ложи, которые им ближе с этической и политической точек зрения. Но, будучи по своей природе склонными к скрытым действиям, иудеи уже достаточно давно освоили приёмы конспирологического воздействия на социально-политические процессы. Поэтому участие иудеев в масонском движении отнюдь не является общим положением, но лишь в какой-то степени отражает частную тенденцию.

Белецкий проводит своеобразную демифологизацию масонства, рассматриваемого «теориями заговора» в качестве двигателя или инициатора большинства значимых исторических событий. Указывается на то, что масонские организации в тех или иных странах не представляют собой элементов системы как таковой. На абстрактно-отвлеченные цели и задачи братства вольных каменщиков неизбежно накладывают отпечаток особенности национальной специфики, ситуативные политико-социальные процессы. Ярким образцом масонского «взаимодействия» служат, по мнению Белецкого, перипетии отношений между французскими и германскими ложами. Попытки выработать единую позицию по внешнеполитическим вопросам наталкивались не только на противоречия, существующие между гуманистическими (французскими) и конфессиональными (германскими) ложами. Так, франко-русский союз с точки зрения лож Великого Востока был крайне нежелателен: «Союз республиканской и свободомыслящей Франции с самодержавной и православной Россией представлялся масонам чем-то чудовищным и неприемлемым»{479}.