Крадущиеся на глубине - Эдвард Янг

В полночь мы заняли позицию точно напротив места высадки. На этот раз в боевую готовность был приведен орудийный расчет.

Сигнал поступил снова ровно в половине первого, и мы оказались перед необходимостью принять очень трудное решение. Будучи капитаном субмарины, я имел право вето. Если я считал, что лодке и экипажу угрожает слишком серьезная опасность, я имел право и был обязан прервать операцию. С другой стороны, я не мог заставить майора ее продолжать, если он считал шансы на успех минимальными. Обстоятельства казались весьма подозрительными, но у нас не было явных доказательств провала агента. На вторую ночь сигнал передавался хотя и не с места высадки, но теперь его источник располагался намного ближе, в четверти мили от деревни. Я не видел возможности при сложившихся обстоятельствах прервать операцию. По возвращении мне придется объяснить свое решение капитану Ионидису, и чем дольше я думал, тем яснее понимал, что доводы, которые я смогу привести, будут выглядеть неубедительными. Да и нельзя было забывать о наших обязательствах перед агентом-аборигеном, который рисковал больше нас всех. Мы не могли просто так бросить его на произвол судьбы, которая, если он попадет в руки японцев, будет незавидной. Мне казалось, что сомнения должны разрешиться в его пользу.

Мы с майором стояли на мостике и вяло спорили, не в силах отыскать приемлемое решение. Он был явно напуган, причем вряд ли его можно было осуждать. Ведь именно ему предстояло отправиться на берег. Воздух был пропитан запахом предательства. А виднеющийся в темноте остров казался затаившимся чудовищем, изготовившимся к прыжку. Но каковы бы ни были мои чувства, я был убежден, что именно майор должен решить дальнейшую судьбу операции.

Одно было ясно: времени для дискуссий и нерешительности больше нет, чем дольше мы ждем, тем больше рискуем.

Все это время сигнал продолжал настойчиво мигать на берегу. И я потерял терпение:

- Майор, нужно что-то решать. Я не могу держать здесь корабль всю ночь, ожидая, пока вы соизволите начать действовать. Если в течение пяти минут шлюпка не отправится на берег, я прекращаю операцию и по возвращении доложу свои соображения командованию.

Он не произнес ни слова, молча спустился на палубу и приказал своему спутнику готовиться. В тот момент я откровенно залюбовался им: этот человек был напуган, но обладал достаточным хладнокровием, чтобы продолжить свою работу. Разве не в этом заключается настоящая храбрость? Мы медленно двинулись к берегу. На этот раз расстояние между лодкой и островом составило 800 ярдов, когда я приказал Вейду спустить шлюпку.

Я следил, как лодка растворяется в темноте, и меня невольно пронзила мысль, что, быть может, эти люди отправляются на верную смерть. Но риск на войне неизбежен... Мне явно следовало отвлечься и подумать о других, более насущных вещах. "Шторм" все еще был повернут носом к берегу. Если возникнут проблемы и придется быстро нырять, мы можем задеть дно на здешнем мелководье. И все же я никак не мог заставить себя отдать приказ начать маневрирование. Ведь если лодка повернется к острову кормой, мы не сможем при необходимости помочь отправившимся на берег людям, задействовав палубное орудие, расположенное на палубе перед мостиком. Поэтому я развернул лодку влево параллельно береговой линии и решил еще немного подождать. Из такого положения будет значительно легче спрятаться на глубине. А с берега продолжал мелькать опознавательный сигнал; теперь он мне казался слишком ярким: N, N, N... По мере приближения шлюпки к берегу его частота возрастала. Вейд и Блейк стояли на мостике рядом со мной. Блейк, занимавший должность артиллерийского офицера, с тревогой посматривал на орудийный расчет, стоявший у палубного орудия. Я приказал ему нацелить пушку на мигающий факел и быть готовым открыть огонь при первых признаках опасности. Дуло орудия повернулось и уставилось на берег. Я чувствовал острое беспокойство еще и потому, что не мог обнаружить нашу шлюпку в бинокль, ее не было видно на фоне берега.

Когда вспышки прекратились, остров показался мне даже чернее, чем обычно. Мы ждали в напряженном молчании. Неожиданно я заметил в воде черную точку, появившуюся из тени и направляющуюся в нашу сторону. Это возвращалась шлюпка. И я уверовал, что все обошлось. Но тут снова замигал факел: N, N, N, переместившись немного вправо. Теперь ни у кого не оставалось сомнений: что-то случилось.

В этот момент ночная тишина взорвалась треском очередей и яркими вспышками. Мы оказались под перекрестным огнем четырех пулеметов с берега. Трассирующие пули неслись над водой и рикошетили от поверхности, как брошенные с берега плоские камушки. А из огневой точки в районе деревни заговорило орудие более крупного калибра, очевидно четырехдюймовое. К счастью, там понятия не имели, где мы находимся, поэтому его снаряды пролетали высоко над нашими головами и падали в воду довольно далеко.

После долгой тишины грохот разрывал барабанные перепонки.

Блейк крикнул мне в ухо:

- Открываем огонь, сэр?

- Да.

Наш первый снаряд упал где-то на склоне холма и взорвался, на мгновение осветив местность вокруг. Перелет.

- Ниже 200... Огонь!

Второй упал примерно в то место, где мы видели вспышки. Это уже хорошо. Однако бой был неравным. Было бесполезно пытаться подавить пять огневых точек, тем более что их точное расположение неизвестно. А пули уже чиркали по корпусу субмарины. Рано или поздно, но у нас обязательно появятся жертвы среди артиллеристов. Не было смысла бессмысленно подставлять людей под пули. И я приказал прекратить огонь, после чего отправил всех вниз. Со мной на мостике остался только Вейд.

Один из пулеметов теперь стрелял по шлюпке, которая находилась от нас на расстоянии 400 ярдов. Теперь я мог видеть ее невооруженным глазом. В ней находился только один человек. Вряд ли он успеет добраться до нас.

Я был очень испуган. Должен сказать, это был мой первый опыт пребывания под пулеметным огнем. Поэтому я не стал придерживаться книжной традиции и стоять спокойно под свистящими пулями, а спрятался за башню перископа и лишь изредка выглядывал оттуда посмотреть, как дела у гребца в шлюпке. Положение было затруднительным. Я должен был думать о своем корабле. Не приходилось сомневаться, что мы попали в тщательно организованную засаду, а это означало, что в любой момент могут появиться корабли - охотники за подводными лодками и преградить нам путь к отступлению. Мой здравый смысл вопил, что надо как можно скорее нырять и уносить ноги. И я ни минуты не сомневаюсь, что, если бы я так поступил, командование одобрило бы мои действия. Я отвечал за жизни пятидесяти членов экипажа и за дорогостоящий военный корабль. Одно случайное попадание в прочный корпус из четырехдюймовки стало бы для нас роковым. Разве я имею право подвергать опасности "Шторм" ради спасения одного человека?