Привет, красавица - Наполитано Энн

Она не думала о болезни, пока необычная головная боль не заставила ее пойти к врачу. Сильвия продолжала рисовать концентрические круги этой боли, словно вела дневник. Боль была настолько личной и уникальной, что хотелось ее запечатлеть. Сильвия могла бы показать свои рисунки Уильяму и рассказать ему, что внутри боли слышна приглушенная музыка, но это было бы жестоко. Она должна поддерживать мужа, а не увеличивать его страдания. Каждый день Сильвия ломала голову над тем, как удостовериться, что после ее ухода Уильям будет и, главное, захочет жить.

Встретившись с Кентом в кафе (уже не помнилось, в каком именно), она показала ему свою медицинскую карту, снимок МРТ и сказала:

— Когда меня не будет, тебе так или иначе опять придется спасать Уильяма. Прости, что так вышло.

Кент, после развода отяжелевший во всех смыслах слова, ответил:

— Не беспокойся. Я справлюсь.

К сожалению, Уильям давно забросил свою рукопись, которая, возможно, помогла бы ему уцепиться за жизнь. Но он перестал делать записи через полгода после начала отношений с Сильвией. «Мне это больше не нужно», — сказал он, и Сильвия его поняла. Он уже работал в университетской команде, принимал лекарства, и на смену его внутреннему безмолвию пришли любовь, дружба и стук мяча о баскетбольную площадку. И потом, эти записи никогда не замышлялись книгой, но были борьбой с самим собой. Каждая фраза о любимой игре уподоблялась спичке, зажженной в его внутреннем мраке. Рядом с Сильвией в этом уже не было надобности.

Из раздумья Сильвию вывел оклик коллеги — в библиотеку пришел Уильям. Он улыбался, но улыбка его была столь же вымученной, как в их давнюю первую встречу, словно для ее появления требовались рычаги и шкивы. Сильвия угадывала его мысли: «Заставь ее поверить, что с тобой все хорошо, беспокоиться не о чем».

Но сейчас ей было не до того. Уильям зашел за ней, чтобы вместе отправиться к двойняшкам и оповестить их о диагнозе. Сильвия говорила, что ему необязательно идти с ней, но он настоял на совместном визите. Уильям стал тверже с тех пор как две недели назад узнал об ее болезни. Что-то в нем изменилось, и он следил за тем, чтобы его слова и поступки не отклонялись от избранного им маршрута. Сильвия знала, что маршрут этот связан с ней, только не понимала, куда он ведет. В последнее время она себя чувствовала этаким краном, из которого по капле истекают ее силы, и уже не пыталась все понять. Пусть будет как будет. Может, умирание в том и состоит, чтобы не вмешиваться в череду событий?

Держась за руки, они пешком дошли до супердуплекса. Была середина октября, листья меняли окраску. «Ох, какое дерево!» — подумала Сильвия, проходя мимо старого дуба. Потом заметила красного кардинала, усевшегося на крышу автомобиля. День выдался пасмурный, но в левом краю неба проглядывал голубой треугольник. Уильям и Сильвия молчали, без слов понимая друг друга.

Двойняшки встретили их в дверях дома Эмелин, обе озабоченно хмурились. Пару дней назад Сильвия попросила сестер приехать, сказав, что надо кое-что обсудить. Вчетвером они прошли в кухню (Джози была на работе, Иззи — неведомо где), и там Сильвия обрушила на сестер свою новость. Она вспомнила, что однажды уже собирала двойняшек, чтобы оглушить их нежеланным известием, сдвоенным ударом того дня стало сообщение, что все они лишаются Джулии, точно улетевшего воздушного шарика. По сию пору Сильвия была признательна сестрам за то, что простили ее, и чувствовала себя ужасно от того, что вновь разбивает им сердце. Слава богу, сегодня нет Иззи, у нее была своя квартира-студия, но она, по старой памяти, частенько ночевала то в одной, то в другой спальне супердуплекса. Говорить еще и с ней было бы сверх всяких сил, которых хватало лишь на постепенное продвижение медленным шагом в неведомое. Сильвия понимала, что надо бы известить мать, однако ей не хватало духу. Позже, когда станет совсем плохо, она позвонит Розе сама или попросит кого-нибудь из сестер.

Когда Сильвия облекла новость в слова, реакция каждой из двойняшек была противоположна тому, какая от них ожидалась: Цецилия расплакалась, Эмелин разозлилась.

— Нет! — закричала она. — Это невозможно! Так неправильно!

— В этой ситуации вообще нет ничего правильного, — сказал Уильям.

— Ты проверила диагноз у Кента? — спросила Цецилия.

Сильвия кивнула. Поразительно, как все они ему верили. Кент был всего лишь спортивный врач, даже не терапевт и уж тем более не онколог, но сестры звонили ему, когда у них поднималась температура, или отправляли фото пореза на руке, чтобы сказал, надо ли накладывать швы. Доктор — это был его незыблемый образ, и вся семья Падавано, а также его многочисленные друзья взирали на него с надеждой, предъявляя свои раны и симптомы, и в глазах их читался вопрос «Ты меня вылечишь?»

Эмелин металась по кухне, Цецилия вытирала слезы, хотя тотчас набегали новые.

— Это должно было случиться со мной, — резко сказала Эмелин.

Сестры уставились на нее.

— Почему? — удивилась Цецилия.

— Потому что Бет — моя роль, не ваша. Я всегда знала, что умру первой. — Голос ее стал мягче. — Мы с ней похожи. Я такая же тихоня и домоседка.

Сильвия изумленно смотрела на сестру. Эмелин написала книгу своей жизни, но тут вмешалась Сильвия, переделав ее финал. Наверное, еще в детстве Эмелин решила, что все будет по ее плану. Она всегда опекала сестер, то есть брала на себя их боль. Если бы понадобилось, закрыла бы их своим телом от пули. И вот — весь сюжет наперекосяк.

— Прости, Эмми, я не нарочно, — сказала Сильвия.

— Но ведь Бет — вымышленный персонаж, — робко сказал Уильям.

— Это ужасно! — воскликнула Цецилия.

— Невыносимо! — подхватила Эмелин.

На Сильвию навалилась страшная усталость. Казалось, кровь ее загустела. «Точно такие же чувства у нас вызвал отъезд Джулии, — подумала она. — Но потом мы привыкли, что ее нет. Значит, вы привыкнете и к моему отсутствию».

С открытой книгой в руках Сильвия сидела в кровати. Клонило в сон, но прикосновение к бумажным страницам давало ощущение покоя. Встреча с сестрами отняла много сил, но, слава богу, с этим покончено. Уильям просто лежал рядом; если он был не в настроении читать, то не притворялся, будто читает, и Сильвии это нравилось. Сама она не расставалась с книгой, которая, кроме своего прямого назначения, служила ей щитом, позволяя спрятаться за ней и думать о своем. Уильям же брал книгу, лишь когда хотел познакомиться с ее содержанием.

— У тебя и сестер так много точек соприкосновения, — сказал Уильям. — Я все никак не привыкну к вашей насыщенной истории.

Сильвия внимательно смотрела на него. Похоже, он что-то вспомнил из собственной давней истории и нашел свою точку соприкосновения.

— Ты думаешь о своей сестре?

Уильям чуть усмехнулся:

— Как ты догадалась? Я уже очень давно… не вспоминал о ней.

«Я просто это знаю», — подумала Сильвия. Она заметила, что с недавних пор разговаривает про себя, словно обе формы речи, устная и мысленная, одинаково значимы и выразительны.

Казалось, Уильям ее услышал, потому что кивнул:

— Мне вспомнилось, как школьником я повредил ногу. Лишь тогда я думал о Каролине. Я не мог играть в баскетбол и хотел умереть, как она… Наверное, мои мысли о смерти отчасти объяснялись желанием быть рядом с ней. Мне плохо жилось одному. Я не умел это выразить в словах, но я скучал по ней. — Он помолчал. — Скучал, хотя никогда ее не видел. Странно, да?

Сильвия накрыла ладонью его руку. Сегодня они видели жгучую боль на лицах двойняшек при мысли о жизни без Сильвии. Наверное, если б кто-нибудь из сестер Падавано умер маленькой, оставшиеся трое до конца жизни скучали бы по ней, чувствуя, что лишились части себя.

— Мне это понятно, — сказала Сильвия и крепче сжала его руку, вспомнив, какой ледяной она была тогда, в фургоне «скорой помощи». Хотелось держать ее крепко-крепко, чтобы ничто на свете не могло их разлучить.

Уильям

Октябрь 2008

После звонка Уильяма в Нью-Йорк прошло три недели, потом еще одна. Кончался октябрь. Так приедет Джулия или нет? Столь упрямую и своенравную женщину еще поискать, она, конечно, не кинется тут же исполнять просьбу бывшего мужа. Однако каждое утро Уильям просыпался с мыслью «Может, сегодня?». О звонке он не сказал никому, даже Кенту. Когда вечером Сильвия возвращалась с работы, Уильям старался понять по ее лицу, случилось ли что-нибудь за день. Сильвия заставила двойняшек поклясться, что про ее болезнь они не скажут ни матери, ни старшей сестре, и потому все подходы к Джулии считала перекрытыми. Каждый вечер она выглядела как всегда — немного усталой, но обрадованной встречей с мужем. Уильям облегченно вздыхал, хоть и был уверен, что ей нужна Джулия. Однако воображение отказывало, когда он пытался представить, что бывшая жена и, наверное, дочь вновь появятся в этом городе и в его жизни. Уильям не старался отогнать эту картину, но такая возможность, которую он сам же спровоцировал, скреблась на задворках сознания, словно Джулия и Алиса уже маячили на горизонте.