Зеленая терапия. Как прополоть сорняки в голове и взрастить свое счастье - Сью Стюарт-Смит

и в результате он очень ослабел. Его кровать была перенесена вниз из комнаты наверху, а кабинет превращен в больничную палату, чтобы он мог лежать и смотреть на сад[302].

В начале сентября на коже над его скулой появились признаки гангрены, и от нее начало исходить ужасное зловоние. Такое развитие событий оказалось концом его отношений с Луной. Инстинкты собаки взяли верх, и она отреагировала в соответствии с первобытным страхом. Когда Лун привели в кабинет Фрейда, она забилась в самый дальний угол, и ее ничем нельзя было заставить приблизиться к нему[303]. По крайней мере, все еще оставался сад, к которому можно было обратиться за утешением. Французские двери были по возможности всегда открыты, а кровать Фрейда стояла так, чтобы он мог любоваться цветами, которые любил. Цветы уж точно никогда не оттолкнут нас.

В последние несколько недель его жизни Анне, как его главной медсестре, помогала жена Эрнста Люси. В письме, написанном впоследствии, Люси сообщала[304], что, несмотря на сильные боли Фрейда, «в комнате больного царило мирное, веселое, почти домашнее настроение». В моменты бодрствования он был «неописуемо дружелюбен и любвеобилен со всеми нами, трогательно терпелив в своем смирении ко всему происходящему».

Фрейд однажды написал, что смерть – это достижение[305], что, когда мы слышим новость о чьей-то смерти, можем почувствовать нечто вроде восхищения выполненной задачей. В конце концов, это экзистенциальное достижение – отделиться от своих близких и отпустить жизнь.

Фрейд умер рано утром 23 сентября 1939 года, через год и неделю после того, как его семья поселилась в доме на Маресфилд-Гарденс. Когда Фрейд впервые приехал туда, то хотел увидеть сад на протяжении смены всех четырех времен года. И это желание исполнилось. Сад был с ним весь последний год его жизни.

В укрытии сада мы окружены Матерью-природой в ее самом добром и прекрасном проявлении. Мы защищены от всего непредсказуемого и враждебного. В такие моменты покоя в мире все хорошо. Столкнувшись с необходимостью подготовиться к смерти, психике необходимо найти место покоя, и Фрейд нашел его в саду.

Место покоя – это не только природа с ее успокаивающим воздействием; сад также вызывает воспоминания. В памяти Фрейда было запечатлено много прекрасных мест: сад Гринцинга, «похожий на сказку», по которому он любил гулять, и Торре-дель-Галло, «райский сад», который пленял и очаровывал его, уставшего путника. Затем были его поездки в горы, где он искал орхидеи и дикую землянику, тенистые рощи, в которых чувствовал себя как дома, и его детские странствия по лугам, полным диких цветов, неподалеку от места, где он родился, и, наконец, руки его юной матери, от которой он впервые узнал о смерти.

Если уж на то пошло, объятия матери – это самое первое место, которое мы узнаем в этом мире. Ранее в своей жизни Фрейд отмечал важность этого, когда писал о том, что «Мать-Земля» снова примет нас. «Однако, – добавлял он, – напрасно старик жаждет от женщины той любви, которую он когда-то получил от своей матери; только третья из Судеб, безмолвная богиня Смерти, примет его в свои объятия»[306].

Идея смерти как возвращения ярко выражена в последней книге стихов Хелен Данмор «Внутри волны» (“Inside the Wave”)[307]. В ней она описывает свое путешествие к смерти и свою потребность найти место упокоения. Последнее стихотворение, написанное всего за десять дней до ее смерти, называется «Протяни руки». Оно начинается с описания ее тоски по «материнской ласке» смерти, и она сосредотачивается на ирисах в своем саду: «бородатый ирис, что печет свои коренья / У стены», чей «аромат наполнен красотой». Она задается вопросом, каким образом смерть заберет ее, а затем понимает,

Нет нужды спрашивать,

Всегда мать своего ребенка на руки подымет,

Как корневище испокон веков

Цветок возносит к небесам.

Затем она идет в своей персонификации дальше:

Когда откинешь ты мне волосы назад

– А может, дать тебе расческу?

Но так, не важно —

Ты нежно промурлычешь:

«Ну вот. Почти уже

Мы там».

Смерть безлика, а все, что безлико, пугает, как и перспектива провалиться в пустоту. Мы чувствуем себя в большей безопасности, когда можем дотянуться до чего-то знакомого, как если бы, взявшись за одну руку, мы отпустили другую. Данмор помещает свое доверие в ирис и его корневище, и это дает ей ощущение, что с ней происходит естественный процесс.

То, в какие символы мы облекаем для себя смерть, определяет, будет она для нас пугающей или нет, а также насколько естественным или неестественным кажется нам окончание жизни. Уже в самых ранних культурах растения и цветы влияли на понимание людьми жизни и смерти; они определяют структуру нашего мышления таким образом, что это помогает нам отогнать страх и отчаяние.

В качестве непреходящей опоры мы можем полагаться на ежегодное возвращение весны, говорящей нам, что, умирая, мы не умираем и что чувство добра, живущее в нас, уходит в бесконечность. Это самое непоколебимое утешение, которое может подарить нам сад.

11. Время выйти в сад

Садоводство прививает органический взгляд на течение времени.

Уильям Купер (1731–1800)

Когда жизнь зашла в тупик, время, проведенное в саду, может снова заставить вас взбодриться. Несколько лет назад, весной, когда я восстанавливалась после затяжной болезни и сильного стресса на работе, у меня была возможность убедиться в этом на собственном опыте.

В течение тринадцати лет до этого я работала психиатром-консультантом в отделении психотерапии Национальной службы здравоохранения. Учитывая тяжесть случаев и сложность пациентов, с которыми мы имели дело, я привыкла к высокому уровню ответственности и стресса. Но затем служба, в которой я работала, внезапно подверглась оптимизации бюджета, и ее средства урезали на 20 процентов на следующие четыре года. Психиатрическая помощь всегда недофинансировалась, и казалось настолько неправильным, что ее продолжали сокращать.

Последовал период организационной реструктуризации, который привел к сокращению специализированных групп, в том числе той, которой я руководила. Ряд моих коллег были уволены, а в последующие месяцы решили уйти и другие. Потеря команды психотерапевтов в сочетании с увеличением моей рабочей нагрузки заставила меня почувствовать себя брошенной и беспомощной; тем не менее я решила продолжать. В следующем году у меня вдруг случился внезапный приступ воспалительного артрита. Я всегда полностью отдавалась своей работе, но, практически