Игра ангела - Карлос Сафон

— Вас тоже поставили на довольствие?

— Пока нет, друг мой. Вы же меня знаете. Старая школа. Честь и прочая дребедень.

— Жаль.

— А скажите, как поживает бедолага Рикардо Сальвадор? Представьте, я не слышал о нем уже лет двадцать. Считали, что он давно умер.

— Диагноз немного скоропалительный.

— И как он?

— Одинокий, преданный и забытый.

Инспектор потряс головой.

— Поневоле задумаешься о будущем, которое сулит эта работа, не так ли?

— Держу пари, что ваша судьба сложится не в пример удачнее и восхождение на самую вершину служебной лестницы — вопрос пары лет. Я легко могу представить, как вы, став главным начальником полиции до сорока пяти лет, лобызаете руки епископам и армейским генерал-капитанам на торжественном шествии в честь праздника Тела Христова.

Грандес прохладно кивнул, проигнорировав саркастический тон.

— Кстати, насчет целования рук. Вы слышали, что произошло у вашего приятеля Видаля?

Грандес никогда не приступал к беседе, не припрятав туза в рукаве. Теперь он с улыбкой наблюдал за мной, наслаждаясь моим замешательством.

— И что же? — пробормотал я.

— Говорят, недавно ночью его жена пыталась покончить с собой.

— Кристина?

— А ведь верно, вы же знакомы…

Я даже не заметил, как вскочил и что у меня трясутся руки.

— Успокойтесь. Сеньора Видаль жива и здорова. Кажется она перестаралась с лауданумом… Сделайте одолжение, сядьте, Мартин. Пожалуйста.

— Когда это случилось?

— Два или три дня назад.

В памяти у меня всплыла сценка, разыгравшаяся несколько дней назад: Кристина стоит у окна виллы «Гелиос» и поднимает руку, приветствуя меня, а я стараюсь ускользнуть от ее взгляда и поворачиваюсь спиной.

— Мартин? — позвал инспектор, помахав у меня перед глазами рукой, возвращая к действительности.

— Что?

Выражение лица инспектора наводило на мысль, что он искреннее встревожен.

— Вам нечем со мной поделиться? Знаю, вы мне не доверяете, но я хотел бы помочь.

— Несмотря на то что уверены, будто бы я убил Барридо и его компаньона?

Грандес покачал головой.

— Я никогда в это не верил, хотя некоторые не прочь свалить все на вас.

— Тогда почему вы копаете под меня?

— Расслабьтесь. Я не копаю под вас, Мартин. И никогда этого не делал. В тот день, когда я начну до вас докапываться, вы не ошибетесь. Пока я наблюдаю. Вы мне нравитесь, и я огорчен, что вы угодили в какую-то переделку. Почему бы вам не довериться мне и не рассказать, что происходит?

Наши взгляды скрестились, и на миг я почувствовал искушение исповедаться ему. Возможно, я бы так и поступил, если бы знал, с чего начинать.

— Ничего не происходит, инспектор.

Грандес вздохнул и посмотрел на меня с сожалением, а может, и разочарованием. Он хлопнул меня ладонью по плечу и встал.

— Будьте осторожны, Мартин. И смотрите не оступитесь. Далеко не все расположены к вам, как я.

— Я учту.

Я вернулся домой около полудня, не в силах отделаться от мыслей о том, что мне рассказал инспектор. Я приблизился к порталу дома с башней и медленно поднялся по ступеням лестницы: каждый шаг давался с трудом, словно даже душа обладала непомерным весом и придавливала меня к земле. Открывая дверь, я внутренне трепетал от перспективы встретить Исабеллу в словоохотливом настроении. В доме царила тишина. Я прошел по коридору в галерею и там нашел девушку мирно спящей на диване. На груди у нее лежала раскрытая книга — один из моих старых романов. Я не удержался от улыбки. В доме ощутимо похолодало в эти осенние дни, и я забеспокоился, что Исабелла может простудиться. Я вспомнил, что иногда она ходит по комнатам, закутавшись в шерстяную шаль. Тогда я решил принести из спальни девушки накидку и тихонько укрыть ее. Дверь в спальню была приоткрыта, и хотя дом принадлежал мне, я совершенно точно не переступал порога этой комнаты с тех пор, как Исабелла тут поселилась, и чувствовал некоторую неловкость, входя туда теперь. Я издали заметил сложенную на стуле шаль и вошел, чтобы взять ее. В комнате витал сладковатой аромат с ноткой цитрусовых, присущий Исабелле. Кровать все еще была разобрана. Я наклонился, чтобы расправить простыни и одеяла, поскольку уже усвоил, что, когда выполняю мелкие хозяйственные обязанности, мой моральный облик стремительно набирает очки в глазах юной помощницы.

Убирая постель, я заметил, что между пружинным матрацем и тюфяком что-то спрятано. Из складок простыни торчал бумажный уголок. Потянув его, я убедился, что в тайнике лежит пакет. Я вытащил его целиком, и у меня в руках оказалось около двух десятков голубоватых конвертов, перевязанных ленточкой. Я почувствовал, как меня затопляет холод, хотя все мое существо протестовало против открывшейся истины. Я развязал ленточку и вынул из пачки один из конвертов. На конверте значились мое имя и адрес. Там, где указывается отправитель, было написано просто: «Кристина». Я сел на кровать спиной к двери и один за другим перебрал все письма. Первому посланию исполнилось несколько недель, последнее пришло три дня назад. Все конверты были распечатаны. Я закрыл глаза, и конверты выскользнули у меня из рук. Затем я услышал за спиной ее дыхание. Исабелла неподвижно стояла в дверях.

— Простите меня, — прошептала девушка.

Она тихо приблизилась и опустилась на колени, чтобы поднять с пола рассыпавшиеся письма. Собрав конверты, все до единого, она аккуратно сложила их стопкой и протянула мне, глядя на меня с отчаянием.

— Я сделала это, чтобы защитить вас, — сказала она.

Ее глаза наполнились слезами, и, протянув руку, она коснулась моего плеча.

— Уходи, — вымолвил я.

Оттолкнув ее, я встал. Исабелла опустилась на пол со стоном, словно нестерпимая боль терзала ее тело.

— Уходи из этого дома.

Я покинул дом, не позаботившись закрыть за собой дверь. Выбравшись на улицу, я очутился в мире фасадов и лиц, чужих и далеких. Я пошел куда глаза глядят, не чувствуя холода и пронизывающего ветра, предвестника дождя, азартно стегавшего город с силой проклятия.

Трамвай остановился у ворот башни Бельесгуард, там, где у подножия холма город прекращал существование. Я двинулся к входу на кладбище Сан-Жервасио, следуя по дорожке желтоватого света, которую прокладывали под дождем огни трамвая. Стены некрополя вздымались на пятидесятиметровую высоту, напоминая мраморную крепость, над которой выступал сонм памятников цвета скорби. У ворот прилепилась будка, где сторож, кутаясь в пальто, грел руки над жаровней. Я возник из дождя, изрядно напугав его. Он пристально изучал меня несколько мгновений, прежде чем отворить калитку.

— Мне нужна усыпальница семьи Марласка.

— Через полчаса стемнеет. Приходите лучше завтра.

— Чем скорее вы объясните, где находится мавзолей, тем быстрее я уйду.

Сторож сверился с описью и показал мне расположение усыпальницы, ткнув пальцем в план-карту кладбища, висевшую на стене. Я удалился, не поблагодарив его.

Усыпальницу оказалось нетрудно найти среди скопища теснившихся на кладбище могил и мавзолеев. Строение покоилось на мраморном фундаменте. Построенный в модернистском стиле, пантеон имел форму арки, образованной двумя широкими лестницами, расположенными амфитеатром. Они поднимались к галерее, опиравшейся на колонны, с атриумом, обрамленным мемориальными плитами. Галерею венчал купол, его вершину украшала скульптура из потемневшего мрамора. Лицо статуи скрывала вуаль, но по мере приближения к пантеону казалось, что фигура, поставленная на часах у гроба, поворачивает голову и следит за вами взглядом. Я взошел по ступеням одной из лестницы и, ступив на площадку галереи, остановился и посмотрел назад. В отдалении сквозь пелену дождя виднелись огни города.

Я вошел в галерею. В центре помещения располагалось изваяние женщины, прильнувшей к кресту в молитвенном порыве. Лицо было изуродовано ударами, и кто-то размалевал черной краской глаза и губы, отчего статуя обретала зловещий вид. И это были не единственные следы осквернения усыпальницы. Мемориальные плиты покрывали сколы и царапины, нанесенные острым предметом, некоторые были отмечены непристойными рисунками и словами, едва различимыми в темноте. Могила Диего Марласки находилась в глубине. Я приблизился к ней и дотронулся до надгробия. Потом достал фотографию Марласки, которую мне дал Сальвадор, и всмотрелся в лицо на потрете.

Неожиданно с лестницы, ведущей к пантеону, донеслись шаги. Я спрятал карточку в карман и повернулся лицом к входу на галерею. Шаги смолкли, и слышалось только, как дождь выбивает дробь на мраморе. Я осторожно подобрался к выходу и выглянул наружу. Человек стоял спиной ко мне, глядя на далекий город. Это была женщина в белых одеждах с головой, покрытой шалью. Она медленно повернулась и взглянула на меня. Женщина улыбалась. Несмотря на прошедшие годы, я тотчас узнал ее. Ирене Сабино. Я шагнул к ней и лишь тогда осознал, что у меня за спиной кто-то есть. От удара по затылку из глаз брызнули искры. Я почувствовал, что падаю на колени. В следующее мгновение я растянулся на залитом лужами мраморе. На фоне дождя возник силуэт. Ирене присела рядом со мной. Ее рука скользнула по моим волосам и ощупала место, куда пришелся удар. Потом я увидел ее пальцы, обагренные кровью. Она провела ими по моему лицу. Ирене Сабино достала парикмахерскую бритву и медленно открыла ее. Серебристые капли дождя стекали по опускавшемуся надо мной лезвию. И это последнее, что я запомнил, проваливаясь в беспамятство.