ДОГОВОР - Александр Лонс

Самой престижной была, конечно, «Великобритания», но туда я решила не соваться – что-то мне подсказало, что именно так и надо поступить, тем более что и в «Динамо» я могла заказать номер с санузлом и горячей водой. Вопреки названию, меня там не продинамили, и я, добравшись до своего номера, сразу залезла в ванну. Запах шампуня от облака пены над горячей водой заставил расслабиться и улыбнуться при воспоминании о таксисте. Такой сильный, такой не похожий на тех, кого я привыкла видеть рядом с собой. Его взгляд – он так на меня смотрел! Б-р-р-р. Пора вылезать и нырять в постель.

Утром город показался мне каким-то неопрятным, неухоженным. Люди хмурые, с тяжелыми взглядами и у большинства – неизгладимая печать социализма на лице. На улицах множество старых советских автомобилей, то и дело звучат забытые слова – «рафик», «частник», «горисполком». До улицы Лабутенко, дом 16, я добиралась долго. Сначала мне дали совершенно неверный маршрут, и я проплутала.

Когда я наконец нашла нужный адрес – в доме шли похороны. Я почти не удивилась, узнав, что хоронят нужного мне человека…

Второй адрес я отыскала быстро – помогла моя фальшивая журналистская карточка. Корреспондент российского издания вызывал уважение – в Донецке много русских, везде слышится русский говор. Как и в Москве, здесь многие уже не представляют передвижения по городу без микроавтобусов, работающих в режиме «маршрутного такси». За одну гривну (что-то около шести рублей) они в состоянии за полчаса домчать из центра города до отдаленной окраины. Пассажиру нужно немного: быстро, комфортно и недорого добраться до места назначения. Скажем, в направлении микрорайона Текстильщик действуют как минимум три маршрута: 12, 76, 42. Причем первые два практически дублируются: микроавтобусы на конечной станции подолгу выстаивают в ожидании своей очереди и пассажиров. В то же время заметна явная нехватка транспорта по направлению к железнодорожному вокзалу, автовокзалу и аэропорту.

Но я отвлеклась.

Моей собеседницей была доцент кафедры нормальной анатомии Мария Тарасовна Сергиенко. У нее размеренная, правильная русская речь, которую уже нечасто встретишь не то что в Москве, но даже и в Петербурге.

– Я пишу статью про известного советского анатома, профессора Владимира Петровича Воробьева, – бесцеремонно лгала я, и мне почему-то было стыдно.

– Да, как же, вы мне звонили.

– Вот. И я собираю материал обо всех, кто его знал, видел и помнит.

– О, я хорошо помню Владимира Петровича! Это был очень высокий, импозантный человек в пенсне.

– А вы тогда знали, что он вместе с Борисом Збарским бальзамировал тело Ленина?

– Ну конечно! Он этого никогда и не скрывал. На нашей кафедре я видела его всего лишь несколько раз, но мне он навсегда запомнился. Сегодня уже мало кто помнит, что Воробьев был первым заведующим кафедрой нормальной анатомии Сталинского мединститута. Первые три месяца Воробьев сам заведовал нашей кафедрой. Ну, как заведовал… Чисто формально. В нашем городе, а тогда он назывался Сталино, Воробьев бывал наездами. И лишь несколько месяцев спустя на должность завкафедрой он рекомендовал своего аспиранта, человека незаурядного, и кафедра перешла к нему. В октябре тридцатого года по инициативе Владимира Петровича на кафедре приступили к формированию коллекции Фундаментального музея, цель которого была сугубо научная.

– А почему музей Фундаментальный?

– Потому что для нашего института он был основным. Он базировался на фундаментальных теоретических науках, в том числе, конечно, на анатомии. А еще, наверное, потому, что скелет – основа человека. Иными словами, фундамент. Но он не под нами, в привычном понимании, он – внутри. Тогда мне было восемнадцать лет, я училась на втором курсе, и нас, студентов, часто брали в область. Мы делали какие-то прививки, какие, сейчас уже и не припомню. И, знаете, были села, где уже вовсе не осталось людей. Там над сельсоветами вывешивали черные флаги. Я сама видела несколько трупов. Помню, нам еще говорили держаться за старших.

– Почему?

– А мало ли что могло случиться. Ведь нас могли убить и съесть.

– Ужас…

– Да, ужас. Это был тридцатый год... Мор выкашивал целые селения. «Оголодавшие», а их называли именно так, бросая дома и немудреное имущество, тянулись в город, пытаясь выжить хотя бы там. Это заканчивалось тем, что истощенные люди умирали прямо на улицах. Именно тогда «с целью недопущения эпидемии» был издан секретный указ. Во исполнение этого указа, ежедневно, в предрассветный час, несколько «труповозок» сквозь узкие ворота въезжали на территорию нашего института – сейчас там городская больница. Два сотрудника морга сгружали истощенные тела – их укладывали на носилки, а иногда и просто брали за руки-ноги. Об этом мало кто знал, даже из институтских сотрудников, но неизбежный процесс разложения происходил на крыше здания морга, куда и доставлялись человеческие останки. Морг работал на пределе. Трупы подвергались обработке: вывариванию, очистке от мягких тканей, а затем в специальных растворах кости и черепа отбеливались, и готовые скелеты помещались в нумерованные ящики. Музей пополнялся ежедневно. Это была большая комната на втором этаже, доверху заставленная ящиками. Ящики были метровой длины. И в каждом – целый человек. Точнее, его череп и кости. При жизни эти люди носили имена и фамилии, а скелеты шли под номерами. Идентифицировать их, говоря протокольным языком, уже не представлялось возможным. Да, и еще: ящики с останками мужчин и женщин помечались соответствующими знаками. Мы не испытывали дефицита в материале – его было предостаточно. Через короткое время коллекция Фундаментального насчитывала около двухсот восьмидесяти таких ящиков, а по сути – гробов. Только одних черепов там было свыше тысячи. Из тех черепов, в общем-то, ничего не осталось. Сгорело все...

– А кто еще с вами работал? С кем можно поговорить?

– Я, наверно, последняя из тех, кто знал и помнит довоенный музей…

Да, это был ложный путь. Донецкий музей костей действительно сгорел, и его фонды были утрачены навсегда.

По дороге в гостиницу купила пива и жратвы на вечер, но самым большим моим желанием после долгого и напряженного дня было помыться. Как только вернулась в номер, сразу включила воду, быстро скинула с себя одежду и полезла под душ. Какое удовольствие оказаться под струями теплой ласковой воды! Я закрыла глаза и полностью отдалась этому блаженству.

В номере оказался бесплатный телек – «Funai», и там вполне недурственно принимались российские каналы. Я уже давно не смотрела говорящий ящик, а тут – включила. На экране мелькали клипы со всевозможной попсой, ритмично ноющей без слуха и голоса, прыгающей и дрыгающей тем, что обычно мешает танцорам. Снизу шли поздравительные и заказные титры, один из которых гласил: «Спасибо нашей службе доверия! Сегодня ночью я узнал, как прекрасна жизнь! Несостоявшийся самоубийца».