След «Семи Звезд» - Лещенко Владимир

А еще тут были зеркала. Но какие-то странные. Черные, будто из полированной бронзы. Ничего не отражавшие. Отчего ж он решил, что сие – именно зеркала? И сам не мог понять. Подумалось, и все тут.

В носу немилосердно закрутило от острого запаха благовоний. Он громко чихнул.

– На старовье! – тут же пожелали ему.

Иван дернулся с испугу. Еще минуту назад в комнате не было никого, кроме него самого. А тут, словно из-под земли, выросла длинная сухая фигура, одетая в дорогой, но уже какой-то вылинявший камзол. На голове – нелепый «рогатый» парик из трех рядов завитых и напудренных локонов. Лицо скрыто бархатной черной маской.

– Благодарствую, – пискнул господин копиист.

– Ну, сдравствуй, крестник, – осклабился хозяин кабинета, обнажив пеньки полусгнивших зубов. – Давненько не виделись!

Маска упала на мраморную поверхность стола.

– Ва-ваше высокопре… – перехватило дыхание.

Жаль, что руки были связаны! А то бы точно перекрестился.

– Ох, Ваня, много чудесного открывает перед нами ее величество наука! – старик отхлебнул из хрустального стакана глоток какой-то мутной, дурно пахнущей жидкости. – Вроде бы и умер человек двадцать с лишним лет насад, а с помощью хитрых селий был воскрешен и жив здоровехонек…

В выцветших глазах на миг вспыхнул дикий огонь. Гримаса боли перекосила лицо, на котором явственно проступали жуткие шрамы, полученные полвека назад в пыточной князя-кесаря Ромодановского. Раньше они прятались под густым слоем пудры, но теперь настолько потемнели, что скрыть их под гримом стало невозможно.

– Снал бы ты, что я видел там, са гранью небытия… Впрочем, сам все уснаешь, когда придет твой черед… Страшно и жутко… Смерть ушасна, мой друг… Я ведь всегда боялся ее, слодейки… Сатем и посвятил большую часть своих ученых санятий исготовлению эликсира долголетия, коий всегда имел при себе во флаконе… Помню, просил государя Петра Алексеевича, чтоб в случае моей смерти не велел хоронить меня тотчас, но подошдал бы пару ден, влив мне в рот снадобье ис пусырька… Один рас так и случилось… И когда я ошил, его величество сильно испугался и даше на несколько месяцев удалил меня от двора…

Иван слышал эту байку. Много подобных небылиц рассказывали о покойном (хм-хм) фельдмаршале. Большинству из них он не верил, как человек здравомыслящий и сын своего века. Однако выходит, не все то враки, о чем люди толкуют. Доказательство налицо. Сидит перед ним за столом в кресле да попивает свою бурду. Может, тот самый эликсир долголетия.

– Как же вы, ваше сиятельство, очутились здесь, среди этих…

Слов не достало, чтобы пометче припечатать тех, к кому он попал в руки. На ум шли одни матерные выражения. Но не при соратнике же Петра Великого употреблять таковые срамные слова.

– Б…й? – пришел на выручку граф и закашлялся.

Нет, не закашлялся. Это вскоре стало понятным. Старик просто смеялся.

– Не суди их строго, крестник. Одуревшие от скуки и безделья бабы, что с них восьмешь? Играют в глупые игры…

– Хороши игрушечки! – возмутился Барков. – Чуть друга моего не зарезали. Кстати, где он?

– Сдоров и весел. В восточном кабинете трапесничает. С ним твоя подрушка, девица Бестужева.

Иван уцепился за нечаянную (нечаянную ли?) оговорку фельдмаршала. Восточный кабинет? Это не тот ли, в котором его обольщала Брюнетта во время бала? Значит, они находятся в уже знакомом ему доме поручика… Как бы Козьму с Дамианом известить о месте, где их содержат?

– Не ревнуй, не ревнуй, – по-своему истолковал его озабоченность граф. – Она хорошая девочка. И любит тебя… Вон как горячо-то защищала…

Иван почувствовал, что краснеет. Его собеседник же снова зашелся клокочущим надрывным не то смехом, не то кашлем.

– А касаемо ритуалов, то все это, как я и молвил, одни пустые икры. Никто вас не собирался ресать всаправду. Ну, поисдевались бы чуток да и спрятали куда подальше до поры, до времени… Пока свои дела не сделали бы…

– Дела? Что за дела?

Он весь напрягся.

– Много будешь снать, не успеешь состариться, – переиначил на свой лад поговорку чародей.

У поэта снова зачесалось в носу.

– Апчхи!

– Будь сдаров!

– Чем это здесь смердит? – поинтересовался молодой человек.

– Все-то ты снать хочешь, душа неуемная, – ласково пожурил его старик, впрочем, без малейшего намека на осуждение. – Травы сие, селья специальные.

– Травы-отравы, – срифмовал поэт.

– Верно, – легко согласился фельдмаршал. – Отравы и есть. А ты думал, как людей в подчинении держать? Тех же псов? Или монашек тех, что не приняли сторону игуменьи…

– Вы воздействуете на разум людей дурманом?.. – догадался Иван, и многое для него стало понятным.

– Умный мальчик, – похвалил старик. – Странно, что на тебя они не действуют. А в чем тут теелло, никак в толк не восьму…

А чего тут думать, спрашивается? И без того понятно. Ну, знамо дело, тощий ничего не видит. Он ведь не умеет глядеть по-особому. Не то, что Ваня.

Уже давно заметил, что в покоях кроме них двоих появился и третий участник беседы. Мрачной тучей прохаживался он взад-вперед вдоль полок с банками да склянками. И злобно скалил на них острые собачьи клыки, время от времени подходя к Ивану со спины и отгоняя от него, словно мух, ядовитые испарения. А раз и специально в носу перышком пощекотал. Это когда молодой человек чихнул.

Спасибо тебе, Христофор-страстотерпец.

– С кем это ты говоришь? – прищурился граф.

– С вами, ваше высокопревосходительство! – быстро нашелся копиист.

– А я-то думал, что с Псоглавцем…

Так он что, тоже видит?!!

– Вижу, вижу! – хихикнул восставший из мертвых. – С чего б тогда я тебя сюда приводить стал? Пусть бы бабы себе потешились. Поди, давненько голых мужиков-то не видели, бедолашные… Псы, конечно, не в счет. Какие из них мужики, как сами жаловались – старец хохотнул – что самотыком, что с ликантропом… Не хватает чего-то в эликсире – не те псы выходят… Но мне до тебя нужда есть…

Поэт сделался само внимание.

– Я хотщу умереть… Разумеешь ли?..

– Грех! – выдохнул Иван.

– Не крех, – тихо и печально сказал Брюс.

И добавил такое, от чего у Ивана вновь волосы шевельнулись на затылке:

– Я веть уше умер, Ваньюша. Просто я плехо умер – не сопсем.

Старик признался, что когда он вновь осознал себя живым, то почувствовал неимоверную радость. Сколько ж еще недоделанного, несотворенного осталось на этом свете! Однако, увидев, кому именно он обязан возвращением из инобытия, граф понял, что платить за вновь обретенную способность дышать придется непомерную цену.

И впрямь, благодетель, тогда еще всего лишь российский посланник в Дании и при нижнесаксонском дворе, потребовал от него услуг определенного свойства. Больше всего его интересовали две вещи: «Книга Семизвездья», попавшая к графу из собрания патриарха Никона, а также «механическая горничная», изготовленная чародеем незадолго до его смерти на потеху гостям.

Для опытов возвращенному были предоставлены весьма значительные суммы и выделен целый дом в Нижней Саксонии, снабженный штатом немой прислуги, чтоб не сболтнула лишнего.

В 1741 году, во время дворцового переворота фельдмаршал блестяще продемонстрировал первые результаты своих изысканий. Воцарение нынешней государыни произошло не без содействия его «питомцев».

Покровитель был пожалован высшими должностями в державе. Другой бы на его месте успокоился. Но этому было всего мало. Не будучи уверенным в полном доверии к нему августейшей императрицы, он захотел добиться упрочения своего положения темными путями. Оттого и приказал чародею провести пару ритуалов, описанных в «Книге».

Как ни отговаривал его граф, как ни доказывал, что это опасно, вызвавший стоял на своем. Что поделаешь, пришлось подчиниться, поскольку весь запас чудесного зелья, поддерживавшего искру жизни в дряхлом теле фельдмаршала, хранился под неусыпным оком вельможи и выдавался исключительно с его ведома и минимальными дозами, рассчитанными всего на неделю-другую срока.