Министерство особых происшествий - Баллантайн Пип

—   Полегче, старина. Здесь так не принято.

—   Что вы имеете в виду?

—   Пока беседа за столом идет своим чередом, вы не вовле­каете в нее доктора Хавелока. Он может сам обратиться к вам, и я советую вам отвечать, даже если у вас рот будет забит фи­ле или муссом. А до той поры разумнее не мешать человеку ужинать.

Букс посмотрел в сторону хозяина.

—А что, наш добрый доктор всегда задерживается и при­ходит к ужину позже всех?

Бартоломью мягко усмехнулся.

—   У вас острый глаз, старина. — Он прочистил рот глот­ком вина. — В первый вечер он предпочитает наблюдать за окружающими. Не удивлюсь, если он уже успел поесть, а весь этот выход устроил больше для виду.

Раздался тихий звон колокольчика, и с педантичной син­хронностью появились слуги. Они убрали тарелки и немедлен­но принесли главное блюдо. Еще не увидев его, Веллингтон безошибочно узнал запах оленины. Нахлынули воспоминания детства, которые он предпочел бы не оживлять.

Поэтому, пока слуги накладывали в тарелки мясо, овощи и подливку, он просто сидел неподвижно вместе с остальны­ми гостями.

Очевидно, Дивейн действительно хорошо знал привычки своего патрона, потому что доктор Хавелок и вправду крутил в руках только бокал вина. К еде он даже не притронулся.

—Должен признать, Ричард, — неожиданно заявил Бар­толомью, — что вы мало походите на человека из нашего клуба.

Веллингтон замер, и вилка его остановилась на полпути ко рту, после чего он аккуратно положил ее на тарелку.

—   Что вы хотите этим сказать, Бартоломью?

—   Человек с вашим прошлым. Довольно заурядный. Пер­воочередные кандидаты для вступления в наше общество мне видятся не такими.

—   Это потому, что я занимаюсь текстилем? — пробормо­тал Веллингтон.

Лучше бы вы занимались металлургией, боеприпасами или чем-нибудь более... — тут голос Бартоломью смолк, и на лице появилось что-то вроде презрительной усмешки, — агрессивным, — закончил он.

—   Понятно, — кивнул Веллингтон, и рука его потянулась к бокалу. Он не заметил, когда его вновь наполнили. — А ска­жите, пожалуйста, разве солдаты выступают на поле битвы совершенно голыми? — Вилка снова оказалась в его руке, и Веллингтон опять наслаждался прекрасным ужином. Поже­вав немного, он промокнул губы и добавил: — Что касается нашей индустрии, то одежда нужна всем. Причем обеим вою­ющим сторонам, как вы понимаете. С моей же точки зрения, война — это не вопрос политики и идеологии, а вопрос цве­та, покроя и ткани. — «А теперь, — подумал он, — пора взять этого грубияна под свой контроль». — И пока соответствую­щие враждующие группировки выполняют свою роль, проре­живая стадо, улучшая породу, устраняя слабых — назовите это как хотите, — я буду беспокоиться о том, чтобы все они были должным образом одеты.

Вокруг него наступила тишина.

—   Получается, что вы в своем бизнесе не придерживаетесь лояльности по отношению ни к одной из сторон. Вы это хоти­те сказать, старина?

—   Я хочу сказать, что пусть так называемые привержен­цы правительства и громадные немытые массы народа зани­маются друг другом. Если они хотят несколько сократить свою численность, немного заработав на этом процессе, по­чему это должно меня волновать? Мои устремления — вклю­чая и личные, помимо моих скромных текстильных фабрик — все равно в проигрыше не окажутся. — Веллингтон доел побег спаржи, промокнул салфеткой рот и сделал глоток вина. Тишина вокруг казалась ему обнадеживающей. — Я верю не в правительство, которое обманывает наши ожи­дания, а только в идеалы, на которых основывается наше об­щество.

Последующие секунды тянулись удивительно долго, и Вел­лингтон успел подумать, что он начинает по-настоящему по­лучать удовольствие от этого замечательного ужина.

—   Да вы, Ричард, — человек, полный сюрпризов.

Он наконец повернулся к Дивейну. Будь это в каком-либо другом месте, он настоял бы на том, чтобы встретиться с ним на боксерском ринге. По правилам Куинзберри[22], разумеется.

—   Вы себе даже не представляете, насколько, лорд Дивейн, — тихо ответил он.

Тарелки были убраны, и перед каждым гостем появился де­серт — восхитительного вида неаполитанское мороженое. Веллингтону понравилось приятное покалывание на языке, и он лишь слегка смягчил его глотком воды. Он взглянул на Элизу, которая в этот момент внимательно наблюдала за док­тором Хавелоком. Веллингтон проследил за ее взглядом: Ха­велок, похоже, до сих пор цедил свой первый бокал вина. Лидер общества продолжал надзирать за гостями со своего величественного трона во главе стола.

Когда глаза их встретились, Веллингтон почувствовал, как по спине его бежит пот. «Что же я делаю?»

Бровь Хавелока удивленно выгнулась, уголки рта пополз­ли вверх в улыбке. Он приветственно поднял свой бокал в его сторону — жест был очаровательно теплым и искренним.

Веллингтон слегка кивнул, улыбнулся в ответ и снова пе­ревел глаза на свой десерт. Краем глаза он заметил, что Эли­за уже покончила со своей порцией.

—   Вы понравились ему, — прошептал Дивейн. — И его одобрение не прошло незамеченным.

Веллингтон оторвался от своего десерта и увидел, что осталь­ные пары, еще не вступившие в Общество Феникса, холодно уставились на него.

—   Хорошо сыграно, старина, — снова прошептал Барто­ломью.

«Черт побери, я понятия не имею, что я такого сделал».

Но нарастающая паника Веллингтона мгновенно прошла, когда внезапно раздался хрустальный звон. Разговор тут же стих, и все внимание переключилось на сидевшего во главе стола главного магистра Общества Феникса. Двое лакеев отошли от стены и сейчас отодвигали его кресло. Прежде чем Хавелок встал, один из слуг убрал столовый прибор, в то вре­мя как второй ждал рядом. Когда первый слуга удалился на кухню, доктор взмахнул рукой и отпустил второго.

Несколько минут он молча оглядывал своих гостей, а потом весь зал наполнился его голосом. Хавелоку не было нужды по­вышать его: прекрасная акустика доносила его властное по­слание до каждого из присутствующих.

—   Братья мои, наши новые достойные кандидаты и вы, кто служит и прислуживает нам, — добро пожаловать на Пер­вую Ночь.

Веллингтон слышал, как позади него Элиза издала долгий глубокий вздох. «Вы, кто служит и прислуживает нам». Взгля­ды мисс Браун были более современными, чем у самого воин­ствующего борца за предоставление избирательных прав, по­этому можно было не сомневаться, что высказывание это резануло ей по ушам.

—   Я с таким нетерпением ждал встречи с вами, с теми, кто пожелал влиться в ряды посвященных. Уверен, что у нас бу­дет возможность узнать друг друга получше, а пока могу толь­ко сказать, что в этот уик-энд вас ожидают не просто славная компания, хороший спорт и утонченные развлечения. В этот уик-энд мы подвергнем проверке причины, по которым вы находитесь здесь, потому что приглашение присоединиться к нам должно даваться — как и приниматься — со всей се­рьезностью. Мы — не какой-нибудь обычный клуб джентль­менов, где люди только и делают, что прихлебывают бренди, курят сигары и жалуются на состояние дел в империи. Это элитное братство, призванное сбросить на обочину истории основные устои недавнего прошлого. То, с чем мы не мо­жем — и не должны — мириться. — Он сделал паузу, огля­дев всех кандидатов. От его лица, мрачного и жесткого до сих пор, вдруг повеяло приятным теплом, словно от уютного ка­мина посредине паба на Даунинг-стрит. — Хотя это совер­шенно не значит, что мы не любим сигары, бренди и прочие удовольствия в этом же роде.

Мужчины из общества дружно усмехнулись, тогда как женщины молча поднялись из-за стола и покинули комнату. Кандидаты переглянулись, а затем посмотрели на доктора Хавелока, который в ответ на их молчаливый вопрос просто покачал головой.

—   Мы должны поближе узнать друг друга. И после этого сделаем окончательный выбор. Мы также развлечемся и вспом­ним, что делает нас теми, кто мы есть в Обществе Феникса. Можете не сомневаться. Хочу напомнить вам, что завтра для мужчин состоится охота. Дамы, если вы захотите сопровождать ваших мужей, мы будем только рады, хотя вы должны знать, что мы не считаем стрельбу достойным спортом для леди. Посколь­ку речь идет об обществе, те из вас, кто участвует в Движении за предоставление избирательных прав, могут заниматься тем же, что делали до сих пор, — то есть страдать.